Но, похоже, его объяснение не убеждает Джуда – скорее всего, потому, что Эмбер все еще кричит, – и он продолжает пытаться погасить пламя, и с каждым разом, когда его руки соприкасаются с ее пылающим телом, на них появляется все больше и больше волдырей.

Это в конце концов и выводит меня из оцепенения, вызванного ужасом, – осознание того, что он не перестанет пытаться ей помочь. Он получает ожоги, сильные ожоги, и мне становится страшно, что, если они станут еще глубже, даже врачеватели не смогут ему помочь.

Я, вспоминая реплику, которую миз Агилар небрежно бросила на вчерашнем уроке, бегу по коридору в класс химии, расположенный через три двери от нас, и сдергиваю со стены огнетушитель. Затем подбегаю к Джуду и Эмбер и окатываю их обоих порошком углекислого калия, вырывающимся из него.

Пламя на рубашке Джуда и его руках сразу же гаснет, но Эмбер продолжает гореть. Когда он пытается снова броситься к ней, я вцепляюсь в его руку выше локтя и держу его так крепко, как только могу.

– Джуд, в этом нет ничего страшного, – говорю я ему, пытаясь оттащить его. – С Эмбер все будет в порядке.

Но впечатление такое, будто он меня даже не слышит, будто он так зациклен на попытках спасти ее, что даже не осознает смысла того, что я говорю, – и того, что здесь происходит.

– Я не могу позволить умереть и ей тоже, – шепчет он. – Я просто не могу этого допустить.

Я не знаю, о чем он толкует, но сейчас не время спрашивать его об этом.

К счастью, дядя Картер отошел в сторону, и я пользуюсь этим, чтобы встать между Джудом и Эмбер.

– Посмотри на нее, Джуд, – шепчу я, не обращая внимания на нестерпимый жар, обдающий мою спину. – Всмотрись в это пламя. Эмбер горит, но не сгорает. С ней все нормально.

На это требуется еще пара секунд, но в конце концов смысл моих слов все-таки доходит до него. Он опускает руки и немного отстраняется.

Теперь, когда я больше не боюсь, что он сгорит от соприкосновения с ней, я тоже отстраняюсь и смотрю, как Эмбер пылает. Она охвачена пламенем, таким жарким, что оно стало бело-голубым, и это завораживающее зрелище. И поскольку она больше не кричит и, похоже, не испытывает боли, ощущение, что мне сдавили горло, проходит.

Впервые в жизни я понимаю суть отношений между огнем и возрождением.

Через полторы минуты, которые прошли после того, как вспыхнуло пламя, и которые показались мне самыми долгими девяноста секундами в моей жизни, оно наконец гаснет так же быстро и внезапно, как появилось. Только что Эмбер горела, и вот она уже не горит.

Однако она дрожит, она голая и здорово не в себе, если судить по ее отсутствующему взгляду. Окружавший ее огонь был так жарок, что сжег все дотла, кроме ее тела и волос. Даже ее пирсинги расплавились и превратились в горячие кучки золота и серебра на полу рядом с ней.

Когда она оседает на пол, мой дядя Картер сразу же отворачивается и кричит, чтобы принесли одеяло, одновременно заслоняя ее своим телом от любопытных взглядов. Она стоит на коленях, обхватив себя руками, но она все еще настолько не в себе, что оставлять ее в таком виде пусть даже только на минуту кажется мне чем-то ужасно неправильным и несправедливым.

Следуя примеру своего дяди, я тоже подхожу к Эмбер и заслоняю ее от всех настолько, насколько могу.

Но Джуд не ждет, пока принесут одеяло. Вместо этого он срывает с себя свою частично сгоревшую рубашку поло и через голову надевает ее на Эмбер. В ткани зияют дыры размером с монету, но он настолько крупнее Эмбер, что его рубашка сразу закрывает все важные участки ее тела и даже часть ее бедер.

Затем он наклоняется, явно желая помочь ей подняться с колен, но я вижу обгоревшую кожу на его руках и понимаю, что сейчас ему очень больно.

Поэтому я опережаю его и, нагнувшись, обнимаю Эмбер рукой за плечи и сама помогаю ей встать.

– С тобой все в порядке, – шепчу я ей на ухо. – С тобой все хорошо.

Ее взгляд встречается с моим, и секунду мне кажется, что я все еще могу видеть пламя, пылающее в глубине ее глаз. Но затем она моргает, и как пламени, так и тумана в ее взоре как не бывало.

Подбегает Ева, неся одеяло. Ее смуглое лицо, обычно покрытое румянцем, сейчас мертвенно-бледно, и видно, что она так же потрясена, как и я.

– Как ты? Все нормально? – шепчет она мне, отдавая моему дяде одеяло.

Я киваю, а Эмбер качает головой и голосом, охрипшим от крика, говорит:

– Посмотрите, как там Джуд.

– Со мной все хорошо, – отвечает он, но он шатается, и по всему в нем видно, что ему отнюдь не хорошо, особенно это относится к его рукам, частично покрытым волдырями, а частично обугленным.

– Очевидно, что это не так, – говорит дядя Картер, обведя взглядом толпу, пока не замечает меня. – Клементина, отведи его к врачевательнице.

Затем он накидывает одеяло Джуду на плечи.

От этих слов моего дяди глаза Евы округляются, и она переводит взгляд то на меня, то на него. Я знаю, что она ожидает, что сейчас я начну возражать, но после всего, что произошло сегодня, у меня просто не осталось на это сил. К тому же, если я отведу Джуда в кабинет тети Клодии, это вовсе не значит, что мне придется остаться там и держать его за руку – ни в прямом, ни в переносном смысле.

– Все путем, – заверяю я Еву, потому что что еще я могу сказать.

Моя соседка по бунгало, кажется, хочет возразить, но прежде, чем она успевает найти слова, моя дядя поворачивается к ней.

– Ева, пожалуйста, проводи Эмбер в ее комнату, чтобы она смогла переодеться. Все остальные, идите на уроки. Представление окончено.

Вот и все, теперь всем нам даны задания. Мне остается надеяться только на то, что это задание пройдет лучше, чем предыдущее…

Глава 15
Прямо У.Л.Е.Т

Я поворачиваюсь к Джуду, и теперь, когда кризис миновал, внезапно чувствую себя рядом с ним неуютно. Тем более что в эту минуту его обнаженный торс прикрывает только одеяло, которое накинул на него дядя Картер, так что видна его мускулистая грудь. Несколько секунд мы смотрим друг на друга, прежде чем я наконец прочищаю горло и спрашиваю:

– Как ты думаешь, ты сможешь добраться до кабинета врачевания?

– Со мной все хорошо, – повторяет он. – Просто улет.

Я закатываю глаза.

– У группы «Аэросмит» есть одна очень старая песня под названием «У.Л.Е.Т.»^[9]. Ты знаешь, что, по их мнению, означает эта аббревиатура?

– Уверенный в себе, Любознательный, Естественный и Трудолюбивый? – Он смотрит на меня с вызовом, как бы приглашая возразить ему.

Но я не доставлю ему такого удовольствия.

– Твое знание музыки прошлых лет так ужасно, что повергает в шок.

– О, я знаю эту песню, просто я не согласен с тем, что я ущербен или егозлив.

Он прав. В Джуде много чего намешано, но в нем явно нет ущербности или егозливости. Даже когда он был ребенком – потерянным, безутешным, – он ясно знал, кто он такой. И чего он хочет. А вернее, чего он не хочет. И насколько я могу понять, в последующие годы ничто из этого не изменилось.

Я замечаю, что он ничего не говорит о таких чертах, как тревожный или легковозбудимый. Да и что он может сказать? Он совершенно ясно ходячий пример и того, и другого, и был таким всегда, сколько я его знала.

Однако ему я этого не говорю.

Джуд не произносит ни слова, пока мы поднимаемся по трем лестничным пролетам, ведущим к кабинету тети Клодии, и я тоже молчу. Но тут над нашими головами опять гремит гром, и, посмотрев в окно, я вижу, как ближайшие деревья сгибаются под ветром чуть ли не пополам

При этом зрелище меня пронизывает тревога, и я впервые начинаю гадать, не окажется ли этот шторм еще хуже, чем я ожидала.

Хотя дверь наполовину открыта, я подумываю о том, чтобы постучать, но в кабинете темно, и тети Клодии нигде не видно.

– Здесь никого нет, – говорит Джуд и тут же разворачивается, как будто хочет как можно быстрее убраться из этого места.

Но таким образом мы с ним оказываемся лицом к лицу – вернее, мое лицо оказывается в непосредственной близости от его очень широкой, очень мускулистой и очень обнаженной груди. Его темный теплый аромат кардамона, кожи и насыщенного горячего меда – сразу же захватывает меня. От него мои колени начинают дрожать, сердце начинает биться часто-часто. Я говорю себе отойти, отодвинуться от него так быстро, как только возможно, но, несмотря на это, не сдвигаюсь с места. Я просто не могу.

Охваченная воспоминаниями, я вдыхаю его запах, вдыхаю глубоко. В эту минуту все становится так же, как раньше – как тогда, когда я действительно хотела быть рядом с ним.

И секунду, которая тянется как вечность, Джуд позволяет мне это делать. Он не шевелится, не дышит, не моргает – а просто стоит на месте и позволяет мне вспоминать.

Но затем он резко отстраняется, и меня пронзает жгучее унижение. У меня было три года, чтобы выстроить свою защиту, чтобы забыть нелепую влюбленность, которую я когда-то питала к нему, и все же один его запах заставляет меня снова чуть ли не таять у его ног. Это отвратительно.

Тем более что очевидно – у него самого нет таких проблем, когда дело касается меня.

– Думаю, это плохая мысль, – отвечаю я, стараясь говорить своим нормальным тоном и, достав телефон, отправляю сообщение моей тете Клодии. – Эти ожоги необходимо обработать до того, как в них попадет инфекция. К тому же я даже не могу себе представить, как сильно они болят.

– Я могу справиться с этой болью.

– Перестань пытаться вести себя как стоик, – говорю я ему.

Он пожимает плечами, как будто иногда человеку бывает так больно, что он почти не почувствует, если боль станет еще сильнее, – и ему неважно, намного сильнее или чуть-чуть.

Но меня больше не волнует его псевдомученическое поведение. Если он хочет уйти отсюда, прежде чем будут обработаны его ожоги, ему придется попытаться пройти мимо меня.

Посему я встаю прямо перед ним, сложив руки на груди и как бы говоря: только через мой труп.

– Если ты просто промоешь эти ожоги гелем для душа, от этого не будет никакого толку, и ты это знаешь.

При обычных обстоятельствах это бы не сработало, но Джуд стоит, шатаясь, и я настаиваю.

– Тебе нужна календула и, вероятно, эликсир из алоэ. И, возможно, мазь с куркумой.

Он опять пытается проскользнуть мимо меня, но на этот раз, когда он сдвигается с места, его рука случайно касается его брюк. От нестерпимой боли он чуть заметно вздрагивает, и его голос звучит сдавленно, когда он говорит:

– Ну, хорошо, как скажешь. Но я могу взять все это сам.

– Это прикольно, что ты так думаешь. – Я устремляю многозначительный взгляд на его обожженные руки прежде, чем подойти к одному из больших застекленных шкафов, изготовленных еще где-то в 1950-х годах, в которых хранятся растительные лечебные средства, усиленные магией.

Я протягиваю руку к ручке шкафа, и тут мой телефон гудит, поскольку на него пришли сообщения от моей тети.

– Клодия сейчас помогает Эмбер. – На лице Джуда тотчас отражается тревога, и я поясняю: – С Эмбер все в порядке, и Клодия придет сюда так быстро, как только сможет. – От облегчения напряженные плечи Джуда тут же расслабляются, а я тем временем достаю из шкафа длинный узкий пузырек с календулой. – Она хочет, чтобы я провела первичную обработку твоих рук, пока мы будем ждать ее. Она сказала мне, какие снадобья надо использовать, чтобы купировать боль и ускорить процесс заживления.

Джуд вздыхает, как будто моя помощь доставляет ему крайнее неудобство, но ничего больше не говорит, когда я достаю тазик и наполняю его смесью воды и травяных эликсиров, которые моя тетя велела мне смешать для него.