Она быстро выбрасывает руку и бьет меня по щеке. Изо всех сил.

Я потрясенно ахаю, попятившись и гневно глядя ей в глаза.

– Ты не покинешь этот остров, Клементина. Ни для того, чтобы отправиться в Этериум, ни для того, чтобы поступить в университет. Ни по какой причине. И чем скорее ты это усвоишь, тем лучше для тебя.

Моя щека саднит, но я удерживаю себя от того, чтобы приложить к ней руку. Это было бы проявлением слабости, а я не выказываю слабости – даже в присутствии моей матери. Особенно в ее присутствии.

– Ты можешь говорить все, что тебе угодно, – говорю я ей. – И даже можешь верить, что так оно и есть. Но, когда я окончу школу, я смоюсь с этого кошмарного острова так быстро и так далеко, как только смогу.

– Ты меня не слушаешь. Когда я говорю, что ты никогда не покинешь этот остров, я имею в виду, что ты никогда не сможешь этого сделать. – Она злобно усмехается. – Но ты особо не расстраивайся. Кошмары отнюдь не так плохи, как думают все, – полагаю, ты уже это осознала.

От ее слов меня пронизывает страх, подавляя и гнев, и боль, так что во мне остается только холодный ужас.

– Ты не можешь так поступить со мной, – шепчу я.

– А ты проверь. – И она просто поворачивается и уходит, в ярости стуча шпильками своих кроваво-красных туфель. И, дойдя до конца коридора, добавляет: – Просто запомни, Клементина, мечты тоже могут стать тюрьмой. И это даже хуже, потому что – в отличие от кошмаров – ты не видишь приближающейся западни, пока не становится поздно.

Глава 19
Слышны капли дождя

Я смотрю вслед моей матери в оторопи и смятении. Но даже когда до меня мало-помалу доходит весь ужас ее слов, часть моего сознания продолжает цепляться за каждодневные заботы. И заставляет меня начать двигаться, чтобы попасть на урок и не привлечь к себе внимания доктора Фитцхью.

Но даже когда я говорю себе, что надо сделать усилие, чтобы попасть хотя бы на вторую половину сеанса групповой терапии, я не могу сдвинуться с места. Мои ноги словно приросли к полу, и то, что сказала моя мать, отдается в моем сознании опять, опять и опять.

Кошмары отнюдь не так плохи.

Ученики школы Колдер никогда не получат назад свои магические способности.

Я сама никогда не обрету своих магических способностей, потому что я никогда…

Я отбрасываю от себя эту мысль до того, как могу додумать ее до конца, потому что я уверена – если я позволю себе полностью сформулировать ее – не говоря уже о том, чтобы поверить в нее, – то начну истошно вопить и никогда уже не смогу остановиться. Я и без того уже чувствую, что моя способность владеть собой повисла на совсем тонкой, почти неосязаемой нити.

Снаружи шторм продолжает крепчать. Теперь уже льет настоящий ливень, потоками обрушиваясь на землю с угрожающе черного неба. В кронах дубов воет ветер, и их листья громко шелестят, а ветви гнутся под его напором.

Я подхожу к окну и теперь, когда я осталась здесь одна, позволяю себе проявить слабость, прижавшись своей саднящей щекой к прохладному стеклу. И сразу же чувствую физическое облегчение, но не душевное. На несколько секунд я тяжело приваливаюсь к стене, упиваясь ее холодом и мощью, пока мои колени слабеют – как и вся остальная часть моего естества.

Мои глаза наполняются слезами, и на этот раз я не пытаюсь их сморгнуть. Вместо этого я смотрю на бушующий шторм – и на бурлящий океан за забором – и уверяю себя, что она говорила не всерьез.

Это мы сделали это с Сериной. Школа Колдер с ее подавлением магической силы учеников и ее упором на все что угодно, только не на то, как научить нас пользоваться нашей магией. Это мы сделали это с ней, мы сделали это со всеми ними.

Мы тратим четыре года на то, чтобы не давать нашим ученикам менять обличье, творить даже самые элементарные чары, а затем выталкиваем их в окружающий мир, дождавшись, когда они становятся взрослыми сверхъестественными существами, обладающими всей силой, которую это дает. И не наша вина, что они один за другим погибают от несчастных случаев, связанных с применением магии. Не наша вина, что они постоянно взрывают сами себя с помощью зелий или из-за того, что допускают ошибки, пытаясь сменить обличье, или погибают от тысяч других причин, по которым сверхъестественные существа могут причинить себе непоправимый вред.

И после этого мы просто продолжаем жить своей жизнью, как будто ничего не произошло. Ученики заканчивают учебу и покидают остров, фактически исчезая из жизни тех, кому приходится остаться здесь. Так что, когда они погибают – что в последнее время происходит с очень многими из них, – это не кажется нам реальным, потому что это ничем не отличается от того, что они просто уезжают.

Но это не то же самое. И это имеет значение.

Жизнь Серины имела значение.

Жизнь Жаклин имела значение.

Жизни Блайта, Дрейвена и Маркуса имели значения.

Все они теперь мертвы, и не только они.

Жизнь Каролины имела значение. Жизнь моей прекрасной, эгоцентричной, яркой кузины имела значение. И это значение было огромным.

Во всяком случае, для меня. Я не уверена, что это имеет значение для кого-то еще, разве что для моей тети Клодии и дяди Брандта. Но даже они, похоже, готовы оставить прошлое в прошлом. Она была их дочерью, и они любили ее, но с той минуты, когда ее отправили в тюрьму, она словно перестала существовать… задолго до того, как она действительно погибла.

И теперь я узнаю, что, по мнению моей матери, это лучшее, что мы можем сделать… Это взрывает мозг.

И полностью разрушает душу.

Как может быть, что я оказалась единственной, кто это видит? И как я могу быть единственной, кто хочет это изменить?

За окном громадная молния раскалывает небо. Я отшатываюсь, но успеваю что-то заметить на дорожке возле края спортзала. Я подаюсь вперед, пытаясь разглядеть это снова, но снаружи опять стало темно несмотря на то, что сейчас только середина второй половины дня, и я не могу толком различить ничего из того, что находится за пределами четырехугольного двора перед зданием учебного корпуса.

Но я все равно напрягаю зрение, пытаясь снова увидеть то, что успела заметить прежде. Потому что, хотя снаружи и бушует шторм, то, что я увидела, чертовски походило на фигуру человека.

Но кто мог по доброй воле выйти в это ненастье – тем более что все остальные ученики должны быть сейчас на уроке? И куда этот человек вообще может направляться?

Я смотрю в окно еще несколько секунд, тщась разглядеть… что-то. Но из-за серой пелены дождя все слишком размыто. Я сдаюсь, начинаю поворачиваться, но тут небо освещает еще одна вспышка молнии, почти одновременно гремит гром, и я снова вижу то, что заметила в первый раз. И да, это действительно человек.

Очень высокий, очень широкоплечий, без рубашки, с темными волосами, облепившими шею и с четкими черными татуировками на спине.

Джуд.

Какого черта?

Куда он вообще может направляться, все еще без рубашки и покрытый не до конца зажившими ожогами?

И что у него может быть за дело, да еще такое важное, что оно не может подождать до того момента, когда этот шторм утихнет?

Он должен быть сейчас на уроке или, если он решил прогулять, то ему следует, по крайней мере, держать путь в общежитие, чтобы надеть рубашку и что-то поверх нее вместо того, чтобы в полуголом виде бежать трусцой к этим обширным зарослям деревьев под этим ветром и этим проливным дождем.

Что, если молния ударит в одно из этих деревьев, и на него обрушится отломившийся сук?

Или хуже того, что, если молния поразит его самого?

Впрочем, мне на это плевать.

И все же то, что он в такой неистовый шторм тайком направляется в лес, – это ненормально. Он явно что-то задумал, и что бы это ни было, готова поспорить, что ничего хорошего в этом нет.

Быстро взглянув на свой телефон, я обнаруживаю, что до конца текущего занятия остается сорок минут. Если я поспешу, то, скорее всего, смогу уговорить Фитцхью назначить мне наказание в виде оставления в классе после урока, не связанное с укусами каких-то чудовищных существ.

Но едва я успеваю наполовину спуститься по лестнице, как из громкоговорителя слышится голос моей матери.

– Ученики, внимание! Из-за шторма все внеклассные занятия будут сегодня днем отменены. После заключительного звонка отправляйтесь прямо в общежития. Повторяю, все внеклассные занятия будут сегодня отменены, и ужин будет подан не в кафетерии, а в помещении общего пользования общежитий. Спасибо за ваше сотрудничество.

Ужин в общежитиях? Я могу посчитать на пальцах одной руки, сколько раз она давала распоряжения о таком за всю мою жизнь. Насколько же мощным должен по прогнозам оказаться этот шторм? И как быстро он наберет свою полную силу?

Я бегу по оставшейся части лестницы, перескакивая через ступеньки, затем, очутившись в коридоре, смотрю в окно. И как нарочно в этот миг небо опять освещает вспышка молнии, но это уже неважно. Джуд уже исчез.

Черт.

Я достаю свой телефон и открываю приложение прогноза погоды. Вот черт.

Похоже, тропическая депрессия, которую мы наблюдали, уже прошла через фазу тропического шторма и превратилась в ураган. Ну еще бы.

И Джуд сейчас где-то в лесу, посреди этого урагана.

Одна часть меня говорит, что с ним все будет в порядке. Наверняка Джуд не останется посреди этого ненастья хоть сколько-нибудь долго. А если останется, то… это его дело.

Но логическая часть моего сознания кричит, что здесь что-то не так. Что он тайком вышел в такую непогоду, чтобы сделать что-то такое, чего делать нельзя. И что это может убить его.

Не обращай внимания, – говорю я себе. – Он совершенно ясно дал тебе понять, что все, касающееся его, – это не твое дело. Не бери в голову. Пусть он останется в прошлом.

Я пытаюсь, правда, пытаюсь. Но затем начинаю думать о том стихотворении Китса и осознаю, что меня бесил не только Китс из-за того, что он бросил Фанни, но и сама Фанни из-за того, что она это допустила. Осознаю, что я зла на нее, потому что она не боролась за то, что было для нее важно.

И любовь тут ни при чем.

И все же с ним что-то не так. И я просто не могу это так оставить. Дождь начинает лить еще сильнее, и я ловлю себя на том, что нахожу в контактах моего телефона его номер. Я же могу хотя бы отправить ему сообщение, предупредить о распоряжении вернуться в общежитие. Не так ли?

Но тут на экран выскакивают последние сообщения, которыми мы обменивались три года назад.

Джуд: Давай встретимся возле спортзала.

Я: Я не могу. Присутствие на собрании обязательно.

Джуд: Брось, Мандарин. Давай немного повеселимся.

Я: Тебе легко говорить, Сержант Пеппер.^[10]

Я: У нас будут неприятности.

Джуд: Я защищу тебя от страшных серых волков.

Я: Так я тебе и поверила.

Я: Но им нравится грызть не тебя.

Джуд: Это потому, что на вкус ты лучше.

Я: Откуда ты знаешь, какова я на вкус?

Прошло какое-то время, затем две минуты спустя он написал:

Джуд: Возможно, мне хотелось бы это узнать.

Само собой, на этом наш разговор завершился. Я смылась с собрания так быстро, что сейчас мне неловко об этом вспоминать. Особенно в свете того, чем закончился тот вечер.

Хуже того, после этого следует еще несколько сообщений – и все они от меня.

Я: Привет, Бунгало Билл! Утром тебя не было на уроке. С тобой все хорошо?

Я: Мне надо начинать беспокоиться о тебе?

Я: Але, что случилось?

Я: Где ты? Пожалуйста, ответь мне. Я только что узнала, что арестовали Каролину, и мне страшно.