– Может быть, – нехотя отвечаю я. – Приклей мне пластырь только на спину, ладно? И вообще, думаю, что весь смысл возложения на меня обязанности давать криклерам корм и воду – это наказание, так что вряд ли моей матери так уж важны мои чувства.

Он фыркает в знак согласия и оттягивает ворот моей красной форменной рубашки поло вниз, чтобы наклеить сзади пластырь на мое исцарапанное, искусанное и все еще кровоточащее плечо.

– Но ты же оказалась в этой школе не за какой-то злостный поступок и не за суперскверное поведение, как все мы, остальные ее ученики.

– И все же мне приходится учиться именно здесь. Это одна из радостей принадлежности к семейству Колдер.

– Понятно, но носишь ты фамилию Колдер или нет, тебе надо отказаться обихаживать криклеров, потому что иначе ты вряд ли сумеешь дожить до окончания школы.

– О, не беспокойся, я сумею дожить до окончания школы, – парирую я, наклеивая на свои раны еще несколько пластырей. – Хотя бы затем, чтобы наконец-то убраться с этого чертова острова.

Я считаю дни до этого момента с девятого класса. И теперь, когда я наконец перешла в выпускной класс, точно не позволю ничему помешать мне избавиться от необходимости обитать в этом гадюшнике и начать новую жизнь в таком месте, где мне не надо будет каждую секунду быть начеку, чтобы на меня никто не напал.

– Еще один год, – говорит Луис, протянув руку за аптечкой. – И тогда мы оба сможем убраться отсюда подальше.

– Вернее, двести шестьдесят один день. – Я засовываю коробку с пластырями обратно в аптечку и отдаю ее Луису. Затем встаю на ноги, не обращая внимания на боль от всех этих укусов и царапин.

Когда мы начинаем двигаться по промозглому и унылому коридору, электролампочка вдруг начинает качаться и шипеть, хотя воздух здесь совершенно неподвижен.

– Это еще что? – спрашивает Луис.

– Явный намек на то, что нам нужно сматываться и поскорее, – отвечаю я, потому что задерживаться в подземелье Школы Колдер – это всегда плохая идея. Но прежде чем мы успеваем сделать несколько шагов, со стороны лампочки вдруг слышится хлопок, еще несколько секунд, и она взрывается снопом искр – после чего коридор погружается во тьму.

– Вообще-то, это как-то жутковато, – замечает Луис, остановившись как вкопанный.

– Брось, не можешь же ты в самом деле бояться темноты, – подкалываю его я, доставая из кармана мой телефон.

– Само собой. Я же как-никак человековолк и могу видеть в темноте.

– Это не мешает тебе быть пугливым зайцем.

Я провожу большим пальцем по приложению «фонарик» и свечу им вперед.

Как-никак криклеры – не единственные чудовища, содержащиеся в этом подвале, – они просто самые маленькие и самые безобидные.

Словно в ответ на эту мысль ближайшая к Луису дверь начинает неистово сотрясаться.

Нам не нужна дополнительная мотивация – мы оба пускаемся бежать, и луч фонарика на моем телефоне начинает метаться в такт моему бегу. Я оборачиваюсь, чтобы удостовериться, что за нами не следует никакая тварь, – и свет фонарика выхватывает из темноты в прилегающем коридоре что-то, похожее на громадную тень. Я направляю в ту сторону луч, но там никого нет.

У меня екает сердце, потому что я знаю – я что-то видела. Но тут из помещения, расположенного слева доносится громкий звук тяжелого удара, затем звон цепей и пронзительный животный визг, который, кажется, нисколько не заглушает разделяющая нас толстая деревянная дверь.

Луис ускоряет свой бег, я тоже. Мы пробегаем мимо еще нескольких дверей, и тут дверь впереди начинает сотрясаться с такой силой, что мне становится страшно, что она слетит с петель.

Я заставляю себя не обращать на нее внимания и сохранять спокойствие. Еще один поворот, бешеный рывок – и мы сможем вздохнуть свободно.

Очевидно, по мнению Луиса, я бегу недостаточно быстро, поскольку он хватает меня за руку и тянет за собой, меж тем как из-за угла за нами следует громкий свирепый вопль.

– Шевелись, Клементина! – кричит он, втащив меня на лестничную клетку.

Мы взбегаем по лестнице и выбегаем из двустворчатых дверей на площадку, когда звенит предупредительный звонок.

Глава 3
Еще один пробует пикси‑пыльцу

– У вас есть сила для того, чтобы победить чудовищ внутри себя, – говорит успокаивающий голос по внутренней системе оповещения. Затем это утверждение повторяется, когда в коридоре раздается звонок, а мы с Луисом останавливаемся, чтобы отдышаться.

– Я не хочу ни оскорбить твою тетю Клодию, ни умалить ее утверждения, – задыхаясь, произносит он, – но думаю, беспокоиться нам надо отнюдь не о тех чудовищах, которые живут внутри нас.

– Да уж, – соглашаюсь я, одновременно быстро набирая сообщение дяде Картеру, чтобы дать ему знать, что ему необходимо еще раз проверить замки на дверях помещений с чудовищами.

Мой дядя Картер заведует подвальным зверинцем. Когда-то Школа Колдер была лечебницей, в которую богатые сверхъестественные существа отправляли членов своих семей, якобы для того, чтобы те «поправили здоровье». Ходят слухи, что в те времена подвал на самом деле был предназначен для содержания душевнобольных преступников, что объясняет массивные восьмидесятифунтовые двери тамошних камер. Это не очень-то удобно для обычных людей, но такое обустройство приходится кстати, когда вам необходимо помешать всяким опасным тварям нести смерть и разрушения.

– Напомни мне еще раз, почему твоя мать считает, что это хорошая идея – держать у себя в подвале самых отстойных тварей на планете? – спрашивает Луис, заправляя свою красную рубашку поло в свои черные форменные шорты.

– Похоже, потому, что школе нужны деньги, чтобы «ученики могли поддерживать тот комфортный образ жизни, к которому они привыкли», – цитирую я.

Мы останавливаемся на мгновение, чтобы в полной мере прочувствовать этот мифический «комфортный образ жизни», но тут нам приходится увернуться от падающей на пол отклеившейся потолочной плитки. После того как лечебница для душевнобольных закрылась, составляющие ее здания, построенные в нарядном викторианском стиле, было нетрудно превратить в люксовую гостиницу для сверхъестественных существ, которая и занимала остров, пока моя семья не купила его восемьдесят лет назад.

Здешние постройки были возведены в эпоху, когда люди строили красивые здания просто ради красоты архитектуры, даже если эти здания были частью лечебницы, и отголоски тех давно минувших времен все еще проглядывают кое-где, несмотря на износ и обветшание прошедших лет. Это и резные мраморные лестницы, ступени которых теперь истерты от шагов великого множества ног, и большие куполообразные башенки, и эркерные окна, и затейливая кирпичная кладка, украшающая вход в административный корпус, где проходит большинство наших занятий. Но большая часть этого потенциального очарования скрыта сейчас под казенного вида зеленой краской, покрывающей все стены, и подвесными потолками, под которыми наверняка спрятана весьма миленькая лепнина.

Луис фыркает и качает головой, и тут мой телефон гудит, поскольку на него пришло сообщение от моей соседки по комнате, Евы.

Ева: Где ты?

Ева: Я не могу опоздать на занятие по управлению гневом. Дэнсон жлоб.

Ева: Если он опять начнет вешать мне лапшу на уши, честное слово, я садану его кулаком в горло.

Я быстро пишу ответ, чтобы дать ей знать, что я скоро буду.

– Ты в порядке? – спрашивает Луис, когда мы торопливо шагаем по вестибюлю, чтобы на нас не начали орать здешние тролли.

– Да, благодаря тебе, – отвечаю я и быстро обнимаю его прежде, чем открыть дверь в женский туалет, находящийся в центре вестибюля. – Я люблю тебя, Луис.

Он отмахивается от моей нежности, язвительно бросив «Ну а как же иначе» за секунду до того, как я закрываю за собой дверь.

– Черт возьми, Клементина, предполагается, что ты должна кормить криклеров, а не служить им кормом, – замечает Ева, прислоняясь к одной из старомодных раковин.

Я щелкаю пальцами.

– Я так и знала, что что-то делаю неправильно.

– Я принесла тебе кофе. – Ее черные кудри колышутся, когда она подается вперед, чтобы протянуть мне бирюзово-розовый рюкзак, затянутый шнурком.

Меня охватывает радость, когда я вижу два пластиковых стаканчика с крышками, в которые, как я знаю, налит знаменитый Евин café con leche^[2], приготовленный по рецепту ее пуэрториканской семьи и содержащий в себе щепотку особой смеси специй. Среди учеников двенадцатого класса этот кофе практически стал легендой. Я жадно протягиваю руку к стаканчику.

– Дай его мне.

Она кивком показывает на рюкзак.

– У нас мало времени. Сперва переоденься, а затем уж пей кофе.

Я тяжело вздыхаю, но уже стягиваю с себя изодранную рубашку поло и кидаю ее в мусорный бачок. Затем достаю из рюкзака и натягиваю новую, которую она мне принесла и – быстро взглянув на себя в зеркало – надеваю также принесенное ею красное худи.

Хотя снаружи стоит стопроцентная влажность, это все-таки лучше, чем выглядеть остаток дня так, будто на меня открыт сезон охоты. Потому что даже малейший признак слабости, как правило, пробуждает хищника в остальных учениках. Хотя сверхъестественные способности каждого из них заблокированы, у них остаются кулаки – и зубы, – и они с превеликим удовольствием пускают их в ход.

Тридцать секунд спустя мое лицо уже умыто, волосы собраны в конский хвост, и я успела отпить большой глоток café con leche.

– Ты готова? – спрашивает Ева и с ног до головы окидывает меня взглядом своих участливых карих глаз.

– Да, насколько это вообще возможно, – отвечаю я, подняв в знак благодарности свой стаканчик с кофе, когда мы направляемся обратно в вестибюль.

Я быстро смотрю на свой телефон и обнаруживаю там текстовое сообщение от дяди Картера, в котором говорится, что он направляется в подвал для проверки. На прощание я машу Еве рукой и иду в сторону класса, где по расписанию будет проходить урок английского языка и литературы.

Перед дверью кабинета естествознания слоняется небольшая стая перевертышей – человеколеопардов. Один из них пристально смотрит на меня, как будто он не прочь мною перекусить, и я вижу его блестящие оскаленные клыки цвета слоновой кости. Девушка-перевертыш, стоявшая рядом с ним, чувствует его возбуждение и начинает подкрадываться ко мне. Я отвожу глаза – сейчас мне совершенно ни к чему состязание на тему «кто круче».

И тут я вижу ученицу девятого класса – кажется, ведьму, – смотрящую прямо на этих перевертышей. Это ты зря, девочка. Они сразу же чуют в ней возможную добычу и нацеливаются на нее. Если ты хочешь здесь выжить, то прямого зрительного контакта обычно лучше избегать.

Я останавливаюсь, не зная, что делать, когда девушка вдруг испускает душераздирающий вопль. Он отдается эхом от каждой твердой поверхности и обрушивается на мои протестующие барабанные перепонки. Нет, она не ведьма, она – банши^[3], отмечаю я про себя, пока человеколеопарды шмыгают в класс.

Ее спас ее вопль.

Я быстро подхожу к своему шкафчику, беру свой рюкзак, вхожу в класс и сажусь на свое место за секунду до того, как звенит подтверждающий звонок.

«Я сильнее, чем все эти проблемы и испытания на моем пути. Мне просто нужно верить в себя».

Класс тяжело вздыхает, и миз Агилар щебечет:

– А вот и звонок! Давайте сегодня усердно поработаем? – голосом куда более жизнерадостным, чем того требует только что прозвеневший звонок или эта школа.

Впрочем, все в миз Агилар слишком жизнерадостно и весело для Школы Колдер. Ее ярко-золотистые волосы и ярко-голубые глаза, неуемная улыбка и пугающе оптимистическое отношение к жизни – все буквально кричит о том, что этой пикси здесь не место. А если этого недостаточно, то хихиканье, доносящееся с заднего ряда, который занимают темные эльфы – отпетые говнюки, – говорит о том, что они намерены сделать все, чтобы и она, и все остальные в этом классе знали это.