– Он был себялюбивым выпендрежником и хвастуном, – перебивает ее Иззи прежде, чем учительница успевает опять перепорхнуть в другой конец класса. – Как и все прочие поэты-романтики.

Миз Агилар ужасе замирает, не закончив цитату.

– Изадора! Джон Китс – один из самых блистательных поэтов, нет, один из самых блестящих людей, которые когда-либо жили на Земле, и я уверена, что вы это поймете, когда мы изучим его.

Ну да, за него она готова постоять. Быть может, если бы Жаны-Болваны вздумали кидать «Скиттлз» в портреты поэтов, которыми она увешала здесь все стены, она бы все-таки огрызнулась и на них.

Она подходит ко мне и плюхает пачку пакетов на мой стол.

– Клементина, не могла бы ты раздать их всему классу?

Я отвечаю:

– Разумеется. – Хотя у меня так все болит, что я предпочла бы брякнуть: «Нет, черт возьми».

Жаны-Болваны не удостаивают меня взглядом, когда я кладу по пакету на каждый из их столов, и я ожидаю, что Джуд поведет себя так же, когда я дойду до него, но вместо этого он смотрит прямо мне в глаза.

Когда наши взгляды встречаются, все во мне словно застывает и одновременно пылает. Мое сердце начинает биться быстрее, мозг, наоборот, начинает соображать медленнее, а легкие так сдавливает, что мне становится больно дышать.

Сейчас он впервые посмотрел прямо на меня – мы впервые с девятого класса посмотрели друг на друга, и я не знаю, что делать… и что чувствовать.

Но затем его до неприличия красивое лицо темнеет.

Его зубы сжимаются, так что острый подбородок напрягается.

Его смуглая кожа туго натягивается, обтянув резко очерченные скулы.

А его глаза – один такой темно-карий, что он кажется почти черным, а второй серебристо-зеленый и словно вихрящийся – становятся совершенно пустыми.

Я три года возводила вокруг себя стену как раз для такого момента, и сейчас один его взгляд подрывает ее, словно динамит. Я никогда еще не чувствовала себя такой жалкой.

Полная решимости убраться от него побыстрее, я чуть ли не швыряю пакет на его стол.

Остаток урока проходит как в тумане, и я сильно корю себя, злюсь из-за того, что не прекратила это первой. После всего, что произошло между нами, именно сейчас он отгородился от меня, вместо того чтобы это сделала я сама.

Но перед самым звонком, когда мы уже начинаем собираться, миз Агилар хлопает в ладоши, чтобы привлечь наше внимание.

– Времени всегда не хватает, не так ли? – сетует она. – Но чтобы справиться с этой проблемой на следующем уроке, я сейчас назначу вам партнеров.

– Партнеров? – повторяет один из перевертышей-драконов. – Для чего?

– Для выполнения вашего задания по творчеству Китса, глупый. Сегодня я назначу каждому из вас партнера, и завтра, когда вы явитесь на урок, то сможете начать работу над вашими заданиями немедля.

Однако вместо того, чтобы руководствоваться списком, заранее составленным на основе близости или хотя бы в алфавитном порядке, как сделал бы нормальный учитель, она начинает оглядывать класс и соединять учеников в пары в соответствии с «флюидами, которые в настоящий момент исходят от них».

Не знаю, какие такие флюиды исходят от меня, и, если честно, мне совершенно на это наплевать. Теперь, когда прилив адреналина в моей крови, вызванный общением с криклерами, сошел на нет, боль становится все сильнее. А если добавить к этому странную хрень, только что произошедшую между мной и Джудом, неудивительно, что сейчас мне хочется поскорее уйти на следующий урок, чтобы после можно было сходить в общежитие и выпить несколько таблеток болеутоляющего.

Не говоря уже о том, чтобы принять горячий душ. Я отключаюсь от миз Агилар и провожу следующие несколько минут, грезя о горячей воде, но тут же напрягаюсь, когда она называет мое имя… и сразу вслед за ним имя Джуда.

О черт, нет.

Глава 5
Лучше поздно, чем колдер

Миз Агилар продолжает разбивать учеников нашего класса на пары, пока каждый из нас не получает партнера или партнершу, совершенно не замечая того факта, что она только что взорвала мою жизнь к чертям.

Менее чем через минуту наконец звенит звонок. «Ты на верном пути. Не сворачивай с него».

О господи, тетя Клодия. Как раз вовремя.

Остальные ученики направляются к двери, но я задерживаюсь в классе. После того как все уходят, я подхожу к миз Агилар, которая выжидательно смотрит на меня.

– Тебе нет нужды благодарить меня, Клементина, – говорит она с заговорщицкой улыбкой.

– Э-э-э, что? – оторопело спрашиваю я.

– За то, что я поставила тебя в пару с Джудом. Я поняла, что между вами что-то есть.

– Между мною и Джудом ничего нет…

– О, полно, тебе не нужно это скрывать, я все понимаю, ведь у меня как-никак душа поэта.

– Я ничего не скрываю. Мы с Джудом испытываем друг к другу сильнейшую антипатию. – Во всяком случае, я чувствую, что от него исходят именно такие флюиды с тех самых пор, как он бросил меня без всякого предупреждения и без каких бы то ни было объяснений.

– О. – Похоже, она ошеломлена. – Ну, тогда вы, быть может, сможете использовать это время, чтобы наладить отношения, или, как говорят фермеры, починить изгороди.

Починить изгороди? Когда речь идет о Джуде Эбернети-Ли, починить изгороди вообще невозможно. Как это может быть, если он уничтожил и изгородь, и сам участок земли, на котором она была возведена, и сделал это давным-давно?

– Собственно говоря, я надеялась, что смогу поменять партнера.

– Поменять партнера? – Ее глаза округляются, она хлопает своими ресницами, блестящими от природы, как будто мысль о том, чтобы поменять состав образованных ею пар, никогда не приходила ей в голову. – О, я не думаю, что это очень хорошая идея.

– А по-моему, она очень даже хороша! – Я улыбаюсь ей своей самой обаятельной улыбкой или, по крайней мере, пытаюсь это сделать. Но, судя по тому, как она отшатывается, из-за того, что я сегодня пережила, у меня наверняка получилась не улыбка, а пугающая гримаса. – Поэтому я и заговорила об этом.

– Понятно, но я не могу поменять твоего партнера на партнера, которого я назначила кому-то еще, Клементина. Если я это сделаю, то поменять своих партнеров захотят все. И если я не пойду им навстречу, то меня обвинят в том, что я оказываю особую благосклонность дочери директрисы школы, а я не могу себе этого позволить. Я же только что поступила сюда на работу.

– Но вовсе не обязательно, чтобы об этом кто-то узнал!

– Я распределяла учеников на группы в присутствии всего класса, так что об этом узнают все. – Она качает головой. – Так что тебе придется просто сделать хорошую мину при плохой игре. К тому же, быть может, ты обнаружишь, что у вас двоих больше общего, чем ты думаешь. А теперь иди на следующий урок, не то опоздаешь.

Она поворачивается к своему компьютеру, давая мне понять, что разговор окончен. Я вяло прощаюсь с ней и, побежденная, выхожу из класса.

Я прихожу на свой последний урок сегодня – на занятие по управлению гневом, которое ведет Дэнсон-жлоб, – как раз в то мгновение, когда звенит подтверждающий звонок. И провожу тоскливый час, слушая, как он объясняет, какой мы отстой и как из нас никогда не выйдет ничего путного, если мы не научимся держать свои магические способности под контролем. Меня так и подмывает спросить, как кто-то из нас вообще может научиться контролировать свою магию, если едва новый ученик высаживается на этот чертов остров, как его магические способности блокируются и это продолжается до того самого момента, когда от здешней пристани отходит судно с выпускниками. Но сегодня мне не хватает куража, чтобы задать этот вопрос.

После урока я со всех ног несусь к лестнице. Сегодня во второй половине дня должен состояться Конклав Колдеров, и явиться на него в чем-то кроме парадной формы считается «совершенно неприемлемым». Хуже только опоздать на него, а также не явиться на него вообще. Но я уверена, что последнее допускается только в случае твоей смерти, хотя не исключено, что моя мать потребовала бы моего присутствия на этом собрании и тогда.

Когда я направляюсь в сторону общежитий, снова слышится раскат грома, но дождя, который, казалось, собирался весь день, все нет. Из-за этого жара и влажность усугубляются еще больше – сентябрь в Техасе – это сущий ад, – и к тому времени, когда я дохожу до высоченной ограды, отделяющей учебные корпуса от общежитий, моя форменная рубашка поло успевает прилипнуть к моей спине. Возведенные кузнецами-великанами, две ограды, опоясывающие весь остров и отделяющие учебные корпуса от общежитий, полностью лишают всех учеников Школы Колдер их магических способностей – это достигается с помощью заклятий, блокирующих использование магии и еще каких-то сверхъестественных технологий. Мы с Евой называем это системой бесчестья.

И эти драконовские правила относятся и ко мне.

Если бы я не расходилась во мнениях с моей матерью абсолютно во всем, то была бы зла на нее хотя бы из-за этого. Она росла, зная и используя свою магию, как и мои дяди и тети. Особое заклятие защищает их от действующей на острове блокировки магических способностей и взрослые, находящиеся на острове, могут использовать их в полной мере. Они даже обновляют это заклятие каждый год, когда его действие ослабевает. Но, когда речь идет обо мне и моих двоюродных братьях и сестрах, считается, что нам в этом плане доверять нельзя и доступ к нашим магическим способностям нам закрыт.

Именно по этой причине лекции этого жлоба Дэнсона и вызывают у меня чувство такой несправедливости и такую ярость. Я никогда не злоупотребляла своей магической силой, никогда не теряла контроля над ней – как я вообще могла бы это сделать, если я никогда, даже на секунду не имела понятия о том, что это такое – обладать такой силой?

Меня терзают боль и досада, когда я иду по изогнутой дорожке, ведущей к общежитиям. По обеим сторонам дорожки возвышаются расположенные без всякой системы вечнозеленые дубы, бросающие на нее причудливые зловещие тени. Свисающий с их ветвей испанский мох шелестит, неистово раскачиваясь на ветру. Проходя мимо них, я ускоряю шаг, от этих жутких звуков по моей спине бегут мурашки, пока наконец не сворачиваю на длинную центральную аллею, ведущую к «домикам», предназначенным для учеников двенадцатого выпускного класса.

Ученикам старшей школы с девятого по одиннадцатый класс приходится оставаться в том общежитии, которое когда-то было главным корпусом существовавшего здесь прежде курорта, а ученикам двенадцатого класса предоставлена привилегия жить в гостевых домиках, ныне обшарпанных и обветшалых. У этих маленьких бунгало, построенных в новоорлеанском стиле, есть парадные крылечки, противоураганные ставни и деревянная декоративная отделка, хотя пастельные краски, которыми они выкрашены, давно выцвели и порядком облупились.

В бунгало, которое занимаем мы с Евой, стекла на двух окнах треснули, и в нашей кладовке проживает семейство мышей, но, по крайней мере, кондиционер работает, так что мы не жалуемся. Это часть того «комфортного образа жизни», к которому мы якобы привыкли.

Ева еще не вернулась, так что, открыв дверь, я сразу же сбрасываю с себя свою отвратительно пропитанную потом форму и бегу в душ. У меня есть время только на то, чтобы быстро намылиться и промыть следы от укусов криклеров, так что роскошному расслабляющему душу, о котором я мечтаю, придется подождать. Затем я вытираюсь, закручиваю свои мокрые волосы в узел и беру свою парадную форму из корзины с брошенной как попало одеждой, стоящей внизу моего стенного гардероба.

Я надеваю белую блузку на пуговицах и юбку из красной шотландки, затем натягиваю носки и обуваюсь в черные лоферы, на которых настаивает моя мать, беру телефон, и теперь мне предстоит добежать до административного корпуса.