Катя посмотрела на мать. Улыбаясь во все свои тридцать два белых зуба, она заискивающе разговаривала с Андреем Киселевым.

– Катюша, выпей сок, а то вид у тебя бледный, – ласково произнесла мама, встречая взгляд дочери.

«И снова сок… Я же ваша дочь, а вы пытаетесь соком меня заткнуть?», – обреченно подумалось Кате.

Она перевела взгляд. Брат угрюмо молчал. Вероятно, он вспоминал и прокручивал слова сестры, как всегда, зациклившись на них. Он очень хорошо помнил плохое. Встретив взгляд Кати, он только неприязненно поморщился. Но не произнес ни слова – вероятно, опасался гостей.

Катя сидела за столом, но время вокруг нее остановилось. Все сидели и сладко улыбались ей – невесте, но девушку было не обмануть. Ее родные были равнодушны к ней, и причину никто не желал раскрывать.

– Тогда, как и договаривались, свадьбу назначаем на 17 января? – с присущей деловой хваткой Морозов поднял свой бокал. Кажется, это был тост, а в согласии «невесты» тост не нуждался.

– Да. Давайте выпьем за наших жениха и невесту, – поддержал Киселев-старший с такой же масляной улыбкой и дряблыми руками.

Взяв себя в руки и вспомнив о том, что она – личность, Катя не позволила воспринимать ее, как пустое место. Взяв в дрожащую руку стакан с соком, Катя подняла взгляд на Вадима.

– Желание родителей понятно, ведь вы – завидный жених, – громко произнесла Катя с долей сарказма, привлекая внимание всех присутствующих, – что ж, свадьба так свадьба.

Подняв брови в немой радости, Катя сделала первый глоток. Она пыталась казаться уверенной под напором пяти пар глаз.

– Но я бы хотела удалиться. Меня ждет работа и самостоятельная жизнь. Прекрасно ни от кого не зависеть, не правда ли? – взгляд-укол в сторону папенькиного сыночка Киселева.

Катя знала, о чем говорит.

Дрожащими руками поставив стакан на стол, Катя медленно встала из-за стола.

Никто не имеет права использовать ее, как вещь. И даже родители, которые давно забыли о ней – о Кате. Они не имеют право продавать ее!

– Теперь мне пора, – выдохнула Катя, тотчас же лишившись воздуха.

Не слушая доводов разума и приказов отца и брата, Катя выбежала вон из этого серого и бездушного дома. Только от себя не сбежать – не сделаться дочерью другого человека!

Глава 10

Максимилиан Нойманн прислонился плечом к мощному толстому дереву и продолжил ждать. Этим он занимался порядка получаса после того, как посмотрел на время окончания занятий и сориентировался по времени. Макс взял машину Эриха, но понял, что подъехать к университету он уже не успеет, а потому заехал в уже знакомый цветочный магазин и решил наведать девушку прямо у дома.

«Подкараулить собрался», – усмехнулся Эрих, узнав о намерениях друга. Эрих понял о чувствах друга еще в вечер дня рождения, когда Макс увел Катю в танце, таким образом избавляя девушку от общества назойливого Александра.

Эрих усмехнулся и протянул ключи Максу, добавив с намеком:

– Ничего ли больше тебе не одолжить, друг мой?

Мазнув по двусмысленной улыбке Эриха холодным взглядом, Макс схватил ключи и молча ушел собираться. Хозяин квартиры виновато двинулся следом, подмечая настроенность Максимилиана к подобным шуткам, и тут же извинился.

– Она хорошая девушка, – отчеканил Максимилиан, направляясь к выходу из квартиры Эриха.

– Так, может, заберешь ее отсюда? Москва портит, знаешь ли! – кинул Эрих вдогонку.

Нойманн распахнул дверь и оглянулся задумчивым взглядом на друга.

– А я уже все решил, Эрих.

Эриху же осталось молча наблюдать за стремительно закрывающейся дверью.

Переместив нежный матовый букет цветов в другую руку, Макс медленно оттолкнулся от дерева и скинул муравья, нагло перебравшегося с местной ветки на руку немца. Макс прищурился, потому что увиденное издалека ему совсем не понравилось: он заметил Катю в сопровождении их общего знакомого – Александра. Подойдя к торцу дома, Макс наблюдал за тем, как пара останавливается совсем рядом, и Катя начинает прощаться. Нойманн догадывался, что именно она говорит Александру, ведь то же самое она говорила и Максу: дальше нельзя, спасибо за прогулку и прощай. К сожалению, речь этих двоих предназначалась явно не для понимания Нойманна – они говорили на русском языке, но он догадывался о мотиве разговора.

Попрощавшись, Катя не успела проделать и нескольких шагов, как тут же почувствовала внимательный взгляд на своем лице, а затем встретила холодный взгляд, направленный на нее.

Макс стоял у торца ее дома, и взгляд его был холоднее всех московских ночей. Катя не соврет, если признается себе в испуге: Нойманн стоял у ее дома, как всегда одетый с иголочки и с шикарным букетом цветов, постоянно разных комбинаций, но вот его глаза были холодны, как никогда раньше с нею.

Преодолев смешанные чувства, Морозова зашагала дальше, к своему дому и Максу навстречу. Катя не знала, видел ли Макса Александр, но сама девушка точно не заметила, что Нойманн за ними следит.

– Здравствуй.

Ее губы растянулись в улыбке, губы Макса даже не шевельнулись. Еще Катя заметила, как мужчина задолго до ее шагов стиснул зубы и на его скулах выступили желваки. Девушка даже вспомнила шуточные слова бабушки:

«– Бабушка, а что значит фраза «желваки заиграли»?

– Это означает сдержанную ярость твоего собеседника, когда только работа его жевательных мышц может спасти собеседника от незамедлительного удара в нос, – ответила бабушка и сама же бодро посмеялась».

Вот только сейчас Кате было не очень смешно, потому что собеседницей Макса являлась она сама, и еще Катя совсем не понимала его злости.

Глаза Нойманна долго рассматривали как всегда улыбчивую девушку, и затем он ответил на тихом, но четком и жестком немецком:

– Здравствуй, Катья.

Нойманн протянул Кате цветы сочного синего цвета, уверенный в том, что она их примет. Но девушка стояла на расстоянии вытянутой руки и в какой-то момент просто отвела взгляд от мужчины.

– Тебе не нравятся? Это самые нежные цветы. Они подходят тебе, – произнес Нойманн, приблизившись к девушке легкой поступью.

– Макс, – девушка поднимает глаза, встречаясь с голубоглазым мужчиной взглядом, – к чему все это?

– В смысле? – не понимает Нойманн, сводя брови к переносице.

Ему претила мысль, что Катя к нему равнодушна. И ему не понравилось, что Александр принялся провожать девушку до дома. Совсем не нравилось, но виду он старался не подавать.

– Ты уедешь совсем скоро, ведь так? А на легкие отношения без обязательств я не согласна, – выпалила Катя, отступая от немца.

Немец поджал губы от недовольства. Ее слова зацепили Макса.

– Я хотел пригласить тебя в кино, – Нойманн пытается пропустить ее странную фразу мимо ушей.

Макс не собирался позволить ей сбежать и в этот раз.

– Я подожду тебя здесь, а ты можешь сходить домой и переодеться.

– Ты меня не слышишь, Макс? – выдыхает Катя, все же принимая букет, – хорошо, но это наша последняя встреча…

– Тебе понравился мой друг?

Катя вздрагивает, как от нахлынувшей огромной волны. Она поняла, что Нойманн имеет в виду Александра, и тихо проговорила:

– Нет, мы встретились случайно после занятий, он предложил прогуляться и проводить меня до дома.

– Катья, тебе не стоит оправдываться. Я просто хотел бы провести время с пользой и узнать Москву получше. Насколько позволяет мне время, разумеется. Ты поможешь мне в этом? Я был бы очень рад, – легкая улыбка трогает губы Макса, и Катя расслабляется, – к сожалению, завтра мне придется улететь.

Он не злится на нее.

– Я переоденусь и выйду, – пообещала девушка, но в этот раз она дала себе обещание.

Это будет их последняя встреча.

Ведь уже завтра он улетит…

***

– Это очень остро и… вкусно, – тщательно прожевав пищу, Макс поделился своими вкусовыми ощущениями.

Катя улыбнулась и подхватила на вилку один перчик халапеньо.

– Попробуй этот сорт, и ты удивишься, насколько блюда могут быть острыми, – рассмеялась Катя и протянула вилку с насаженным овощем.

– Это ведь не один из коварных способов избавиться от надоедливого немца? – с прохладной улыбкой спросил Макс, желая оказаться с Катей наедине, а не в многолюдном ресторане, где он не желал выставлять свои искренние эмоции и улыбку напоказ.

Катя тоже тонко чувствовала разницу в поведении мужчины, когда они находились в общественном месте и когда – наедине. Вскоре она поняла, почему так холоден немец на людях и искренен тогда, когда их никто не видит – сдержанность во всем и везде, кроме личного. Это была главная черта Нойманна.

Без лишних эмоций Макс вдруг немного покраснел и тут же попросил холодную воду. Вид у немца после перца холопеньо был так себе, и Катя, сдерживая смех, подала ему стакан воды. Нойманн жевал этот перец, а из его глаз едва слезы не катились, но было видно, что немец сдерживался изо всех сил. Крепко сжав бокал в своих руках, он выразительно посмотрел на девушку, которая явно решила поиздеваться над ним в этот вечер.

– Я отведу тебя на самый страшный фильм, девочка, – тихо пообещал немец, когда действие перца было заедено и запито, и вот тогда Кате стало немного не по себе.

– Я не люблю страшные фильмы…

– На то и есть расчет. Будет уроком за этот ужасный зеленый перец…

Все-таки нельзя шутить с Максом, теперь ей это будет дорого стоить. Катя четко это осознала.

– Это ресторан с кухней востока, здесь все традиционное – это в основном острое, – попыталась оправдаться девушка, – просто ты не привык.

– Это невозможно есть, – прохрипел Макс, вновь делая глоток лимонада со льдом.

Вскоре Катя продолжила кушать, ведь для нее это была привычная и вкусная еда, хотя в ресторане с действительно стоящей и вкусной восточной кухней за всю свою жизнь она была несколько раз – с родителями.

– Очень остро? Вы, немцы, не переносите острую еду? – полюбопытствовала Катя, и зря.

– Лично я – нет, не смешивай всех немцев.

Кате подумалось, что если бы Нойманн знал русский, то он непременно бы произнес: «Не греби всех под одну гребенку», именно так и не иначе.

Девушке вообще порой было сложно принимать холодность мужчины в свой адрес, а холодность эта быстро появлялась, когда немцу что-то не нравилось. Именно это было неким барьером, которого в общении с Александром она не замечала или того вовсе не было.

– Прости. Я привык так разговаривать на работе, моя прекрасная фройляйн… – тихо произнес Макс, поймав растерянный взгляд Морозовой.

Она не спрашивала, к чему он привык, потому что и так догадывалась, что он упоминает о работе. А все, что о работе – то табу. И если это была столь секретная информация, то Катя была только рада ее не знать.

«Меньше знаешь – крепче спишь», – считала Катя, и потому больше ничего не спрашивала. Ей не нужны были секреты.

Катя решительно поменяла тему, доедая свою порцию божественной восточной еды:

– Зачем же ты приглашаешь меня в кино, если ты не поймешь там ни слова?

– Я хочу сводить тебя в кино, – признался Макс, поймав взгляд серых глаз, – к тому же, в фильме ужасов слов мало. Учти это.

А затем они пошли на фильм ужасов, как Макс и обещал. Им повезло, и сеанса не пришлось ждать долго, а чтобы девушка не отвертелась от его выбора в плане самого страшного фильма, Макс позвонил Эриху и попросил забронировать нужные места на самый подходящий, по мнению Тирбаха, фильм.

Эрих, усмехнувшись, сделал все по высшему разряду для лучшего друга, и отключился. Нойманн признался и себе, и Кате, что это был его первый раз, когда он заплатил за девушку и в кино, и в ресторане, и ему это ощущение полезности и важности, черт возьми, понравилось. Макс впервые ощутил себя тем человеком, в котором нуждаются. Рядом с русоволосой девочкой он ощущал себя тем самым сильным мужским плечом.