– Когда отбываешь? – спросил Сафрон с некоторым сожалением и остановил друга, пытавшегося затянуть песню.

– Через неделю. Попрощаюсь с братами, с родителями – и тронусь. Сбор у Хопра. Там Болотников устроил себе стан и собирает воинство. Он ведь беглый холоп какого-то боярина и зуб имеет на него порядочный. Да и на остальных не меньший. Говорят, он высоченного роста. Мне боязно пред его очи становиться. Разве что атаманом Корелой похвастать.

– А что, Данилка! Это мысль. Даже очень хорошая!

Неделя почти промелькнула в прощальных попойках и весельях. А у Сафрона померла дочка, и он вовсе опечалился, схоронив её рядом с матерью. И огромная печаль навалилась на казака. Он только пил горькую и не обращал ни на кого внимания. Неожиданно быстро собрался и присоединился к Данилке и другим казакам, собравшимся в лагерь Болотникова.

– И верно, друг, – утешал Сафрона Данилка. – В походе нет места для печали и раздумий. Ты скоро перестанешь тосковать, а коль не сложишь головы, то вернёшься с полными сумами добра дорогого и монет золотых. Вон говорил один странник, что ляхи собираются снова поддержать нового Димитрия. То будет для русского народа печаль так печаль, Сафрон.

– Война, – мрачно ответил казак, не желая особо болтать по пустякам.

– Так ведь наши исконные вороги, Сафрон! – не унимался Данилка. – Я б их сам порубал, да теперича они наши вроде бы союзники.

Болотников всех принимал, зорко осматривал каждого и знакомился.

– Значит, вы воевали под началом Корелы? Знатный казак. Слыхал, он так и остался где-то на севере. Может, повстречаем. Ты, Сафрон, бери этих казаков, до десятка тебе подкину ещё, и будешь десятником у нас. Потом видно будет.

Сафрон безразлично поклонился, промолчав.

– Что с ним? – спросил атаман, когда Сафрон отошёл к лошадям.

– Схоронил жену и дочку, атаман, – ответил Данилка. – Жаль казака. Бог не соизволил облагодетельствовать его.

– Он не стар ещё, найдёт себе подходящую в походе. Это для нас не задача, – махнул рукой атаман и ушёл по своим атаманским делам.

Данилка проводил того завистливым и восхищённым взглядом.

– Ну и громила! – воскликнул Данила, встретив Сафрона. – Мне он понравился. Без важности держит себя. Иван Исаевич, вроде так называют его.

– Не узнал, когда выступаем?

– Кто ж мне такое скажет, Сафрон! Это тебе легче узнать. Ты теперь у нас малый атаман будешь.

– Не смеши, – сурово ответил Сафрон и отвернулся, заметив: – Собирай наших. Пора устроиться. Темнеет уже.

Почти месяц толклись казаки в лагере. Собралось несколько тысяч, и у старших уже зачесались языки.

– Сколь можно сиднем сидеть! Пора и в дорогу трогаться! – ворчал пожилой казак с высоким лбом и шапкой на затылке.

– Этак отощаем вконец и до ворога не дотянемся, – поддержали его остальные казаки. – Что думает атаман?

– Лучше скажи, что слышно про царевича. Тут однажды слышал, что он самозванец. Верно ли такое?

– Тут всякое услышишь! Кто чего хочет, тот и гутарит. Язык, он без костей.

– А хоть бы и самозванец! – воскликнул бойкий молодой казак в обтрёпанной рубахе и синих шароварах. – Лишь бы добра добыть поболее. На хутор приволочь, да семью обеспечить.

– Да у тебя и семьи ещё нету, байстрюк! – хохотнул пожилой.

– Того и стремлюсь добра нахапать, чтоб, значит, можно было жену поймать в сети мои. Не век же бобылём ходить. Хуже всех, что ли?

Начались байки про баб и девок, про детей и жён.

– А мне бы какую с Кавказа найти, – мечтательно молвил ещё один молодой казак без бороды и с жидкими усиками, едва пробившимися на верхней губе. – Уж очень они видные и работящие. Там баб в повиновении держат.

– Ещё молоко на губах не обсохло, а он уже про баб гутарит. Ишь, нашёлся!

– То богоугодное разумение, – молвил пожилой. – Так завсегда бывает, особливо по молодости лет. Пусть слюнями исходит. Полезно! Хе-хе!

– Оно и нам, старшим, такое не помешает, хоть и семейные мы. Это у запорожцев казакам не позволено жениться. У нас иное дело.

– Мне такое не подходит, – отозвался Данилка и смутился смелости языка.

– Вестимо, парень! – осклабился пожилой. – Нам надоть казаков растить, и о хозяйстве думку думать. Опора государства мы!

Наконец лагерь неожиданно зашевелился, словно муравейник, и слух о скором походе тотчас разнёсся среди казаков.

Все повеселели, забыли про тоску и безделье и с охоткой принялись готовить телеги, коней и оружие. Обозные бегали, собирали провиант, собирали телеги и возчиков, а сотники перекликали своих казаков, собирая вместе.

Выступили в начале лета. Казаки мало что знали о путях-дорогах, выбранных атаманом Иваном Болотником, как звали того в лагере. По пути к атаману постоянно кто-нибудь присоединялся. Особенно много было из беглых ближних боярских усадеб. Их тут же распределяли по десяткам, сотням, ставили начальников, слегка вооружали, чем придётся, и шли дальше.

– Слышь, Сафрон, – шептал на ухо казаку Данилка. – Кругом людишки боярские восстают и бегут кто куда. Много к нам прилепляются, но и в разбой бегут. Громят боярские усадьбы и прочих помещиков. Полная смута в крае!

– Сколько же можно народ мордовать и плетьми лупцевать? – Сафрон сам наблюдал разорение и нищету голодного народа.

Подошли к Ельцу. Здесь слух разнёсся, что царевич уже в Стародубе и собирается выступить на Москву.

– Что творится здесь, Сафрон! – чуть не кричал Данилка. – Почти все города восстали и ждут прихода царевича. Неужто Москва устоит против такого навала? Жуть берёт, что может произойти!

Сафрон помалкивал. Он ещё не совсем оправился от горя и часто впадал в прострацию, ничего не слышал и подолгу молчал. Данилка побаивался этого, однако и тревожить лишними вопросами не осмеливался.

А слухи ширились, обрастали всяческими небылицами. Появлялись разного рода предсказатели и юродивые. Они вещали всяческие беды на головы неизвестных врагов, и особенно на голову государю Ваське Шуйскому. Похоже, что всяк его ненавидел и желал быстрейшего его конца.

Наши друзья редко видели атамана Болотника, и Сафрон был доволен, что у него почти не бывает даже разговоров с сотником и тем более с атаманом его полка.

Вскоре стало известно, что к Ельцу подступает царское войско, и Болотник оповестил, что войско остаётся в городе и сядет в осаду.

– Неужто снова, как в Кромах будет? – воскликнул Данилка, и Сафрон понял, что этот молодой казак сильно недоволен таким поворотом. – Этак никакого добра не добудешь! А как же семья, Сафрон? Что скажешь на это?

– Дурень ты, Данилка! Какая семья, когда неизвестно, будешь ли ты жить после этого сидения! Слышал, какое войско нас должно обложить со всех сторон? Молись, чтобы Господь даровал нам жизнь, а ты о семье уже печёшься.

Данила перекрестил лоб, вздохнул и долго молчал. Слова Сафрона его не убедили, но заставили пересмотреть свои намеренья.

– Ладно, Сафрон. Ты прав, а я дурак. Будем молить Бога, чтоб сохранил нам жизни и дал благополучия в делах наших.

Царские войска вскоре окружили Елец и тут же начали обстрел крепости. Казаки по приказу Болотника отвечали вяло, но урон производили хороший. Царское ополчение особенно несло большие потери и уже прыть свою поубавило. А штурм, начавшийся вскоре, был отбит легко, с большими потерями для царёва воинства.

– Что-то царь собрал не то воинство, Сафрон, – как-то заметил Данилка. – Ничего у них не получится. А я уже сейчас имею немного для будущего. А?

– Да что ты только о добыче и помышляешь? – вдруг вспылил Сафрон.

– А за каким хреном я тут мучения принимаю? Нужен мне тот царь или не нужен? Мне всё едино! Лучше жить не будем, кто бы ни сел в Москве!

Друзья потом день сердились друг на друга, но отступление войск царских тут же примирило их.

Уже на следующий день после отступления противника Болотников отдал по войску приказ идти в Путивль, где по слухам должен быть царевич.

– Это ещё лучше, – заявил Данилка, радуясь попасть в благодатный район, где легко надеялся обменять награбленное добро на монеты, звон которых так привлекал его душу.

Лагерь устроили за пределами города, раскинув шатры и шалаши, благо на дворе было лето, и лишь комары и редкий дождик омрачали жизнь всего войска.

– Сафрон, тут кроме нашего Болотника, другой казак властвует. Слыхал?

– Слыхал. Юрка Беззубцев. Тоже с Дона. Но у него и запорожцы имеются.

– Сегодня видел царевича Димитрия. Не понравился он мне. Слишком задаётся и ставит из себя… Верно ли, что он не ложный?

– Разбери их тут! Слухи один другому про́тивные, а что мы можем тут?

– А ты упрекаешь меня в желании заполучить добра поболее. А зачем тут горбиться и кровушку проливать? Хоть так возместить тяготы жизни.

– Да ладно тебе, Данилка. Пашкова Истому встречал?

– Это тот, что тоже в атаманах ходит? Встречал. Пыжится, как и остальные. Вот бы хотелось послушать кого из них в откровенном разговоре. Интересно, что у них на уме?

– Как и у тебя, Данилка! Одна выгода их тревожит и подвигает на всякие там интриги и заговоры. Всяк ищет выгоду для себя. Вот и бегают от одного царя к другому. И всякий раз клятву и присягу на Святом Писании произносят. И что? Им нарушить любую клятву – что нам плюнуть. Противно!

– Что это ты, Сафрон? Не иначе, как что худое задумал. Признавайся!

– Пошёл ты, Данилка! Без тебя тошно на душе, а ты со своими вопросами!

– Ты это брось, десятник! Мне ты нужен здоровый и весёлый. У нас с тобой и так мало дружков, а ты так себя ставишь! Угомонись и живи полегче.

Вскоре Сафрон услышал от старого знакомца весть, что сильно его расстроила. Он вопросительно смотрел на казака и не мог поверить.

– Сам слышал, как князь Шаховский говорил, что они с Мишкой Молчановым устроили всё с этим царевичем.

– А кто такой этот Молчанов?

– Ещё тот прохиндей! Ещё с первым царём дружбу водил. Шастает по Польше и Угорщине, мутит всех, собирает средства для продолжения смуты на Руси. Что-то ему от этого должно перепасть, уверен.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Я постоянно был поближе к царю, Димитрию Ивановичу, когда он рвался в Москву. И этого Мишку сам лично два раза сопровождал по делам к польской границе. Ушлый мужик!

– Он что, знатного рода, этот Мишка?

– Какое там? Просто сын боярский или что-то такое. Вот и выслуживается.

– И что теперь делать нам, мне?

– Да что хочешь, Сафрон! Я, например, собираюсь отхватить для себя поболе и до дому подамся. Раз такое дело, то больше нечего рисковать шкурой. Для кого? Ради этих бегунков-перебежчиков? Нет уж, перебьёмся!

Этот разговор сильно обеспокоил Сафрона. Вспомнил Данилку, и теперь его стремления поживиться на смуте не казались такими низкими. Главари здешние много хуже и жаднее.

И вот армии царевича снялись с лагерей и двинулись к Москве. Атаман Болотников вёл свою в том же направлении, и в ней где-то затерялся Сафрон, ведя свой десяток в авангарде, рыская по весям в поисках врага и провианта.

– Вот странное явление, Данилка, – говорил другу Сафрон. – Многие откровенно посмеиваются над царевичем, считая его самозванцем, а продолжают поддерживать. Что так?..

– Все так же, друг! Выгоду ищут! Этим и держатся поблизости. Даже князья бегут к нему в надежде на победу и должности с землями. Разве не интересно, что половина воинства князя Трубецкого уже разбежалась по своим землям, разуверившись во всём, что им долдонят! Скоро в Москве будем!

– Да, ты прав. И города почти все сдаются без боя, и жители приветствуют нашего царевича, не видя, что этот самозванец лишь подделывается под царя.

– Говорят, что Истома Пашков скоро вступит в Москву. Он уже в Серпухове, а это совсем рядом. Его летучие отряду доходят до Коломенского, а это село для царей вроде бы для отдыха. Может, рванём к Пашкову?