– Тут сам чёрт не разберётся, а ты с меня чего-то хочешь! – Сафрон был несколько в замешательстве и ничего не мог сейчас принять.

– Однако сам атаман сильно привержен царевичу, верит в него и всеми силами способствует ему в походе на Москву. Что бы это значило?

Сафрон не ответил. Ему тоже было странно такое поведение Болотникова, но разобраться в этом он не имел возможностей. Государственные мысли его не посещали. Однако смута в голове нарастала.

Недавно сотник, куда входил десяток Сафрона, говорил со своими, и Сафрон был среди них. И вот что он услышал:

– Какие-то немцы тут ошиваются возле царевича. Это неспроста. И прежде такое было, когда всю Москву заполнили иноземцы, окружив царя. Мне это не по нутру как-то, ребята.

– Эти точно что-то замышляют, – раздался голос. – От них хорошего не можно ждать. Предадут во славу своей католической церкви.

– Предателей всюду полно, друг мой, – ответил сотник.

Что он хотел этим сказать, Сафрон не уразумел, но осадок остался на душе, и он поторопился уйти для размышления.

А вскоре в лагерь к Болотникову прибыла целая важная делегация во главе с купцами, братьями Мыльниковыми. Тотчас по лагерю поползли слухи, что те обещают открыть ворота Москвы, но требуют представить им подлинного царевича Димитрия Ивановича.

– Чего же наш атаман тянет и не привезёт нашего царевича? – говорили казаки в недоумении. – И тут же всё разрешилось бы.

– В том-то и дело, что многие полагают, что наш царевич не настоящий.

– Ну да! Как это, не настоящий? Какой же?

– А хрен его знает! Но москвичи требуют лицезреть его величество.

– Шуйский-то, царь московский, только и распускает слухи про нас и про всякие ужасы, войди мы в Москву. И то верно.

– Заткнись и помалкивай, пока цел! Гляди, услышит кто – головы не снести!

Казаки притихли, но сомнения росли.

– Пока мы тут толчемся, царские воеводы укрепляют свой лагерь в Замоскворечье, – подал голос пожилой казак, часто ходивший в разведку. – Родичи царя там богуют.

Пока войска Болотникова и Пашкова стояли в бездействии, соглядатаи царя шныряли по лагерю беспрепятственно и вели тайные переговоры с начальниками мятежников. И вскоре по лагерю лёгкий слушок пополз, что их командир Прошка Ляпунов, из именитых дворян, тоже принимает таких посланников царя.

– Брехня! Прошка сам перешёл к нам на службу. Царевич его обласкал и обещаниями завалил. Не будет он менять это на посулы Васьки Шуйского.

– Кто их знает, – ответил один из десятников, оглаживая бороду. – У них своя игра. Нам туда ходу нету. Одначе вижу, как часто бегут туда-сюда, и в голове что-то складывается.

– Это верно, – подметил другой казак, и все переглянулись. – Однако кто поверит тебе, Флорка? Молчи уж…

Вскоре Болотник отдал приказ на штурм лагеря царских войск. Десятка Сафрона стояла вблизи ставки атамана. Видно было, как Ляпунов, возбуждённый предстоящей схваткой, подскакал к атаману и что-то бойко говорил. Болотник согласно махнул рукой, и большой отряд Ляпунова помчался в атаку. Следом поскакали лавы казаков, и среди них Сафрон с десятком своих казаков.

Опустив саблю в руке, он высматривал в пыли задние ряды ляпуновских всадников, и в голове лишь одна мысль блуждала: «Хоть бы под картечь не попасть, остальное поправимо!»

И удивился, что пушки «гуляй-поле» тотчас смолкли. Потом все завопили, поворачивая коней и матерясь нещадно:

– Изменник Ляпунов к царю побежал! Предатель! Вертаем коней, казаки! Нас всех сейчас перебьют!

– Казаки! – прокричал тотчас Сафрон. – Вертай коней! Назад! Нас предали!

Казаки успели отскакать несколько десятков саженей, как пушки опять начали палить, поражая казаков, хотя и не так сильно. Войско огласилось воем, проклятьями и угрозами, но сражение уже было проиграно. Болотников отдал приказ отходить на позиции сзади. В Заборье отослали большой отряд в резерв.

– Вот тебе и слухи! – шептались казаки. – Выходит, все верно! Ляпунов перебежал, а на нас движется воодушевлённое войско царя. И воеводы у него довольно знатные. Мстиславский и Воротынский.

– Им что, они завсегда в выигрыше, а нам отдувайся! Всё на простого людишку наваливают, а сами гребут под себя.

– Эх! Чего гутарить-то! Всякое бывало, но всегда наверху будет боярин.

– Ладно, казаки, надо лагерь обустроить, – Сафрон увёл свой десяток устанавливать телеги и сани, окружая ими лагерь.

Лишь к полуночи он был оборудован несколькими рядами телег и саней.

– Пусть только сунутся, москали! – говорил пожилой казак. – Ноги мы им и пообломаем среди такого вала. Готовь пищали, казаки.

Весь день ожидали атаки царских войск, но они появились ближе к вечеру. С ходу ударили конницей, но меткие залпы казаков опрокинули передних, остальные запутались в ограждении и их нещадно валили казаки, сидя в укрытии, паля почти без промаха с близкого расстояния.

Понеся большие потери, ополченцы Скопина-Шуйского откатились назад.

– Теперь жди ядер. У них пушек много, ребята! Как бы не подожгли нас со всех сторон! Готовим шкуры, да побольше, водой мочите!

Так и случилось. Грохотали пушки, а казаки носились со шкурами и тушили ядра и очаги пожара. Так стрельба ничего не принесла царскому отряду.

– Не робей, казаки! Подмога к нам идёт! Пашков сейчас нас освободит! Готовимся к вылазке! Поможем ему изничтожить врагов наших!

– Смотрите! Что деется! Пашков-то тоже перебежал к царю! А его воинов посекут и перевяжут!

– Так и происходит, братцы! Что же такое творится?!

Паника хоть и не разрослась, но сильно подорвала настроение и боевой дух войска Болотника. Лагерь тоже был захвачен, и множество казаков оказались в плену. Попал в плен и Сафрон почти со всей своей сотней.

– Как бы попасть не в подвалы боярские, а к простым жителям, – говорил в растерянности Данилка и озирался по сторонам.

– Надеешься выжить, дурак? – спросил Сафрон, как-то безразлично взиравший на все протекавшее перед глазами.

– Как жить без надежды, Сафрон? Сейчас это и осталось у нас единственное, что надеяться. Я даже из татарского плена в шестнадцать лет сбежал и выжил. А здесь это должно быть полегче.

Сафрон вздохнул и последовал за стрельцом, который отвёл троих казаков в дом купца Корыткина.

– Ироды! – встретил тот затворников. – Супротив царя истинного умудрились пойти, нехристи! Теперича посидите, пока вас не вздёрнут, душегубы проклятые!

Казаки, изрядно уже побитые, помалкивали, боясь получить по рёбрам. Плелись к заточению, подталкиваемые бердышом стражника.

– Долго ты им не понадобишься, – молвил стражник, легонько уколов Данилку в зад. – Пошёл, изменник чёртов! Дня два-три вам отпустил государь наш. Купец, ты особо не корми их, тем более что цены на еду так выросли, что не до колодников. Им же легче будет помирать на пустой желудок, хе-хе!

Цепь зазвенела жалобно и муторно. Холоп затолкал их в подвал, обшитый до потолка дубовым тёсом. Все здесь было покрыто лёгким налётом плесени, холод пробирал до костей. На дворе завьюжило, и здесь было не лучше.

Холоп ногой толкнул каждого в зад и в молчании задвинул за собой тяжёлую влажную дверь. Полная темнота окружила казаков.

– Так и ослепнуть легко, – молвил тихо Сафрон. – И не увидим, как друг дружке петлю на шею накинут.

– Увидим, – мрачно отозвался из темноты Данилка.

Ощупью пошарили по полу в поисках соломы. Ничего такого не нашли.

– Сядем на голый пол, что ли? – предложил Сафрон и сел, ощутив холод земли.

– Да, в ногах правды нет. Чего дополнительно мучить себя. Эй, казак, чего все время молчишь? Ты поговори, так легче снести судьбинушку нашу. Аким?

– Чего? – неохотно отозвался Аким. – И так на душе кошки скребут.

– Акимушка! Ты думал, что на войне тебе будет так хорошо, как на печи под боком дородной бабы? Садись и говори. А то до казни не дотянешь. Посмотреть-то охота, небось, как мы повиснем на верёвочке. Или как иначе нас уморят?

Ему никто не ответил, и Данилка чем-то занялся. Слышно было только позвякивание цепи. Руки у всех были скованы спереди нетолстой цепью, весьма проржавевшей.

– Данилка, ты чего там позвякиваешь? – спросил Сафрон.

– Греюсь, Сафронушка. А то без работы окоченею раньше времени.

Казаки слышали, как Данилка пыхтит, кряхтит, словно исполняет трудную работу. Сафрон в недоумении слушал, пытаясь не думать о жутком, что его ждёт.

Тем временем Данилка продолжал пыхтеть и звякать цепью.

Время тянулось медленно, вернее, никто не знал о его течении. Даже лёгкие звуки не доходили до них из купеческого дома. Воздух становился всё прохладнее, как казалось пленникам, и дышать даже вроде бы стало труднее.

Данилка то затихал, то продолжал кряхтеть, и Сафрон не выдержал и спросил:

– Чем ты там занят, Данила? Над чем трудишься так упорно?

– Да вот, Сафронка, пытаюсь освободиться от кандалов. Вроде бы получается. Да силы оставляют меня. Жратвы-то нет, а железо трудно поддаётся.

– Как же ты собираешься освободиться, мил человек?

– Гну кольцо. Надеюсь, что потом рука просунется. Осталось совсем немного. Тороплюсь до прихода стражника или хозяина. Кто-то же должен к нам заявиться и отвести на казнь.

Аким тоже зашевелился, спросил тихо:

– Ужель такое возможно, Данилка?

– Что, я слабак какой? Или впервой таким делом заниматься? Мне бы перехватить чего и воды испить. Весь мокрый стал от усилий.

– Может, чем помочь можно тебе? – спросил Сафрон.

– Можно было б, да тут нет ничего твёрдого и тяжёлого. Ударить пару раз по железяке – и все дела. Да где ж её взять тут? Я уж шарил – ничего нет.

Затворники замолчали, а Данилка снова начал свой трудный подвиг, временами отдыхая и тяжко вздыхая.

Сафрон наконец приснул и не слышал, как за дверью что-то зашуршало и голос холопа спросил грубо:

– Вы живы там, шпыни?

– Какого дьявола тебе надо, холоп? – крикнул вдруг Акимушка в ярости. – Принёс бы хоть водицы ковшик. Пить охота всем!

– Не велено! Скоро вам и этого не потребно будет. Уже нескольких ваших отправили к Сатане в гости, хи-хи!

Едва услышали, как звук шагов быстро заглох. Да и сам голос из-за толстой двери звучал глухо, как издалека.

– Значит, казнят наших бедолаг, – проговорил горестно Аким. Остальные не соизволили продолжить эту тему и молчали.

Лишь Данилка грязно выругался и с остервенением стал возиться с кольцом. Сколько прошло времени, никто не знал, но вдруг с лёгким стоном Данилка вздохнул, и все услышали, как шмякнулась цепь на пол, глухо звякнув.

– Ох! Одна слетела, проклятая! Руку всю ободрал. Теперь легче станет.

– Почему легче, Данилка? – спросил Аким с надеждой в голосе.

– Всё ж руки свободными оказались. Хоть на одной и имеется цепь. Да с нею, как с оружием будет. Я нарочно с левой руки снял перво-наперво. Только не проворонить прихода стражника или того холопа. Вдруг появится.

– И что мы сделаем? – спросил Аким глухо, с волнением.

– Трахнем по голове и выберемся на волю. А там уж, как Бог даст, други.

– Трудно будет такое свершить, – в сомнении молвил Аким.

– Всё трудно в жизни, – философски рек Данилка. – А куда деться? Жить-то охота. Всё одно подыхать нам. Так хоть попытаемся.

– Оно верно, да сумеем ли мы после голодухи и жажды?

– Разве это жажда, особливо у вас. Я работал и то терплю. Вытерпим! Я как в полоне был у татар, так пить не давали три дня. А это было летом и в степи, где укрыться негде было. Вытерпели. И не я один.

– Данилка верно говорит, – откликнулся Сафрон. – Будем прорываться. Вдруг повезёт. Чем чёрт не шутит! Молодец, Данилка!

– Поспать бы малость. Сил хоть немного набраться треба. Долго не давайте мне спать – замёрзну после работы. Мокрый я.