Под атомным прицелом (страница 16)
– Есть такая вещь, как пропаганда, – ответил на вопрос Аманды мистер Сполдинг, – во все времена люди всегда старались изобразить своего недруга последним негодяем и грешником, ну а себя – самым честным праведником. Не берусь опровергать то, что пишут в газетах про жизнь за «железным занавесом», как и то, насколько показанное на фото в этом модном журнале соответствует истине, лишь замечу, что если в обыденной жизни нежелательно прибегать к явной лжи, иначе на вас могут подать в суд за клевету, а то и вызвать на дуэль (а в менее цивилизованных обществах могут и просто убить на месте), то в высокой политике таких ограничений нет. Вот только последствия могут оказаться непредвиденными – как в той сказке про мальчика, что кричал «Волки-волки!». Я помню, как у нас ещё в годы Первой Великой Войны даже священники в своих проповедях изображали исчадиями ада всех немцев, не только солдат, но и весь народ. А серьезные газеты перепечатывали статьи про то, как в Германии из трупов своих же убитых делают колбасу – что, как позже выяснилось, было английской пропагандой[13], ну а «месье фаньеры» изощрялись, как проклятые боши кровь юных француженок из кубков пьют и младенцев на завтрак кушают – вам это ничего не напоминает? Потом это нам, американцам, сильно навредило, потому что, когда из Европы и России валом пошел поток новостей о массовых казнях в концлагерях, и всех остальных, уже реальных злодеяниях нацистов – многие наши обыватели лишь смеялись и шутили, мол «опять нам тут про немцев байки и страшилки рассказывают»![14] И только когда сначала Атлантика покраснела от крови наших моряков, а затем пал Ватикан – только тогда до всех окончательно дошло, что представляет из себя Гитлер со своими присными…
А что если… спросить о том самого Сталина? Аманда сама поначалу испугалась этой мысли – пришедшей ей в голову после воспоминания о недавнем случае, попавшем в газеты, включая «Регистр» и «Трибюн», – как президент Эйзенхауэр ответил на письмо малышки Мелани из Сан-Франциско, «отчего мой папа во Вьетнаме». Дэвид язвительно сказал тогда, что «Айк умно придумал, это даст ему дополнительные голоса – да и вообще, может, никакой Мелани там не живет, а это устроили нанятые люди». Но у русских Вождь не переизбирается, ему не надо кем-то казаться перед публикой – когда любое его слово это закон, а недовольных тотчас хватает НКВД и отправляет в Гулаг. Значит, у Сталина нет привычки отвечать на письма маленьких людей – да и вряд ли ему передадут такое письмо, скорее уж просто посмеются и выкинут в корзину! А вот в этом журнале на последней странице прямо написано, мелким шрифтом, «пишите по этому адресу, если вам есть что сказать». Так отчего бы не попытаться – хуже ведь не будет?
Меня зовут Аманда Смит. Мне тринадцать лет. Я живу на Гринвуд-драйв, 4351, в городе Де Мойн, Айова, США. Мой папа, Роберт Смит, раньше был простым фермером, сейчас он продает таким же фермерам сельскохозяйственные машины, моя мама, Джулия Смит, работает медсестрой. Еще у меня есть брат Дэвид, он раньше служил на Флоте, а сейчас ищет работу и собирается поступать в колледж. И собака Чаффи, она очень добрая и смешная. Я учусь в школе Калланана и люблю читать книги, особенно фантастику, часто сижу в нашей городской библиотеке…
Обидно будет, если она ошиблась. И русские, это не люди, а подобие роботов, с функциями вместо чувств, и с номерами вместо имен, как в книге Гернсбека про изобретателя Ральфа… хотя даже там, в предельно технократичном мире, люди оставались людьми, чем там кончается, «один предназначен для одной». А советские, на фото из журнала, выглядят куда более живыми!
Пожалуйста, ответьте мне! Даже если на нас завтра упадут ваши бомбы и мы все превратимся в атомный пепел – я хочу знать, за что?
Аманда вложила письмо в конверт. Тщательно переписала адрес из блокнота (скопированный с последней страницы журнала). Заклеила конверт и спрятала между страниц учебника математики. Завтра она его отправит – и если письмо дойдет… может, она и не узнает, вряд ли ей ответят – но если это ее слово будет хоть маленькой пылинкой на чаше весов тех, кто будет принимать решение сбрасывать Бомбы, значит она сделала это не зря!
«Герцогство между двух миров» (Воспоминания Шарлотты Нассау, бывшей великой герцогини Люксембургской). Люксембург, 1974. Перевод (с сокращениями): Москва: Мысль, 1976. (альт-ист.)
Мы всегда были маленькой страной, жители которой мечтают лишь о мирной и спокойной жизни. Однако Господь расположил нас так, что через нашу территорию постоянно прокатывались все европейские войны. И любые гарантии нашей независимости и нейтралитета от великих держав – существовали ровно до тех пор, пока кто-то из гарантов сам не оказывался агрессором!
Но мы восставали из пепла – крохотный островок свободы, реликт давних времен, когда вся Европа была скопищем таких же крохотных владений – герцогств, княжеств – «правитель которых иногда мог, не выходя из своего дворца, оценить запах с кухни соседнего правителя» – преувеличение, конечно, но от истины не слишком далеко. Всего сотню лет назад так было и в Германии – которая в этом веке дважды жестоко растоптала нашу свободу: в 1914 и в 1940 годах. Однако же Люксембург в последнюю войну оказал нацистам большее сопротивление, чем Дания, при том что у нас не было армии как таковой, а лишь жандармерия и ополченцы Добровольческого корпуса; однако же они успели взорвать несколько мостов, ненадолго задержав германское продвижение, – что позволило мне, моей семье и правительству эвакуироваться во Францию (хотя моему сыну Жану пришлось прорываться с угрозой для жизни, направив свой автомобиль на немецких солдат). Немцы понесли потери больше, чем при захвате Дании, – но, к чести германской стороны, после наши солдаты были отпущены по домам, а не отправлены в концлагеря. Поскольку Люксембург стал считаться частью Рейха, даже не провинцией, а амтом (округом) провинции Мозельланд! Однако же, благодаря этому, наша страна (в отличие от французов, голландцев, бельгийцев, датчан) не запятнала себя членством в Еврорейхе, не имела марионеточного правительства, не заключала с нацистами никаких формальных договоров.