В приличных домах такого не происходит. Так заявила Ольге мать. Но Алены, не проявляя особой любезности, относились к ней хорошо, уважали ее выходные и отпуска и платили вполне приемлемую зарплату. Учитывая нынешние времена, это было больше, чем можно желать.

Ольга хорошо ладила с капризной старушкой. Иногда та путала сны с реальностью, а порой возвращалась в прошлое, но большую часть времени мыслила ясно и вела себя спокойно.

Так что Ольга не собиралась рисковать хорошей работой ради того, чтобы посплетничать в телешоу. И хотя телевизионщики предлагали три тысячи евро за рассказ о частной жизни работодателей, она знала: это хлеб на сегодня и голод на завтра. Никто не пустит в свой дом человека, способного раскрыть тайну личной жизни нанимателей в обмен на деньги.

Ольга не верила газетным статьям, в которых утверждалось, будто Ксиану убил один из собравшихся на ужин гостей. Тео или Сара не могли этого сделать – такое было просто немыслимо. Старушка почти не передвигалась без ходунков, к тому же практически ничего не видела. Остальные являлись друзьями семьи. Нормальными людьми, которые ничего не выигрывали от смерти девушки.

И еще была тетя. Все твердили о том, как низко она пала. Лия даже не смогла посетить похороны. Осталась дома. Сидела на диване, обнимая подушку и не пролив ни слезинки. Закрыв глаза. Ольга пару раз подходила к ней, проявляя внимание и предлагая перекусить, аспирин или кофе. Однако Лия каждый раз отклоняла ее предложения. Потом призналась, что она трусиха. Что хотела бы появиться в ритуальном зале и церкви, но не может. Единственное, на что она способна, – оставаться на диване, уткнувшись носом в подушку Ксианы. «Она все еще пахнет ею», – сообщила Лия. А потом сунула подушку ей под нос. Ольга уловила слабый запах ванили, аромат шампуня Ксианы. «Что, если я уйду, и запах исчезнет? Вы меня понимаете, правда? Если я закрою глаза, я почувствую, что она здесь. Но стоит мне уйти, и аромат исчезнет, и ничего не останется. Больше ничего не останется, Ольга».

Эти слова показались более опустошающими, чем рыдания Тео, чем слезы Сары у двери той запертой комнаты, в которую Ольгу не впустили.

Поэтому она не могла поверить, что Лия так поступила с девочкой.

А старуха тем временем изрыгала проклятия и призывала демонов. Ольга не верила ни единому слову полубезумного бреда, но не могла отрицать, что каждый день при входе в шале ее бросает в дрожь.

Она посмотрела на часы и решила, что пора разбудить донью Амалию и дать ей лекарство. Направилась на кухню, взяла стакан воды и таблетки. Она также взяла с собой кусок торта. Повезло, что донья Амалия, сладкоежка, не имела проблем с уровнем сахара. Тео и Сара должны были вот-вот вернуться. Уезжая утром, они предупредили, что ненадолго. У доньи Амалии выдался спокойный день. Она без возражений пообедала и больше часа провела в саду, на свежем воздухе.

Лифт установили два года назад, когда пожилая женщина начала терять подвижность. Ольге нравилось вывозить ее на прогулку в инвалидной коляске или с ходунками, в зависимости от того, как себя чувствовала донья Амалия. В некоторые дни боль от артрита была настолько невыносимой, что она оставалась в постели, и тогда Ольга делала ей массаж с маслом розмарина.

Крик застал ее врасплох. Ольга невольно опрокинула стакан, и вода разлилась по кухонному столу.

Она бросилась бежать. Взлетела по лестнице, кинулась к двери и распахнула ее. Сильный запах заставил Ольгу оцепенеть.

Донья Амалия лежала в постели совершенно обнаженная. Под ней расползлась огромная темная лужа, пропитывая простыни. Сначала Ольга подумала, что это кровь, и застыла, парализованная, уставясь на старуху, которая громко визжала от дикого ужаса. Потом до нее дошло: это не кровь. Ольга подошла к старухе, чтобы попытаться привести ее в чувство.

– Успокойтесь, донья Амалия! Ничего не случилось. Вы не позвали меня вовремя, но с вами все в порядке. Ничего не произошло.

Запах дерьма заполнил всю комнату. Ольга обняла старушку и заговорила с ней, тихонько, словно нашептывала сказку ребенку:

– Тс-с-с, ничего страшного. Ну, упустили немножко. Сейчас мы все приведем в порядок. Ну же, ну же…

У старухи был потерянный взгляд, глаза широко раскрыты, так что, казалось, вот-вот выскочат из глазниц.

– Мы все умрем. В книге Откровения написано: «И, начав речь, один из старцев спросил меня: сии облеченные в белые одежды кто, и откуда пришли? Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца»^[6].

Подумав, что старуха не в своем уме, Ольга направилась в ванную. Взяла там полотенце, намочила его водой с мылом и вернулась в комнату. Старуха продолжала говорить сама с собой:

– Это уже предсказал пророк Исаия: «Отчего же одеяние Твое красно, и ризы у Тебя, как у топтавшего в точиле?»^[7]

Ольга сняла со старухи ночную рубашку и, насколько могла, обтерла ее. Затем подхватила под руку и усадила голышом в инвалидное кресло, стоявшее рядом с кроватью.

– «Я топтал точило один, и из народов никого не было со Мною; и Я топтал их во гневе Моем и попирал их в ярости Моей; кровь их брызгала на ризы Мои, и Я запятнал все одеяние Свое…»

Ольга сорвала сразу все простыни и бросила их на пол. Затем затолкала инвалидную коляску в ванную, запихнула старуху под душ и вымыла горячей водой с мылом. Донья Амалия, не прекращая, декламировала строки из Библии.

– «…ибо день мщения – в сердце Моем, и год Моих искупленных настал».

Ольга вытерла и одела старуху, которая все сильнее нервничала. Громкость ее голоса все возрастала.

– Замолчите, ради бога, донья Амалия. Ничего не случилось. Вот и все! – прошептала Ольга ей на ухо по пути в комнату.

Стоило им зайти в спальню, как донья Амалия поднялась с кресла. Ольгу удивило то, с какой легкостью старуха выпрямилась. Та встала рядом с ней и указала на нее пальцем.

– Мы умрем, потому что так написано. И пророк Исаия сказал: «Я смотрел, и не было помощника; дивился, что не было поддерживающего; но помогла Мне мышца Моя, и ярость Моя – она поддержала Меня: и попрал Я народы во гневе Моем, и сокрушил их в ярости Моей, и вылил на землю кровь их».

Ольга отступила назад и подобрала с пола комок простыней. Спустилась по лестнице и оказалась лицом к лицу с как раз вошедшими в дом Тео и Сарой. Не в силах себя контролировать, Ольга уронила простыни и расплакалась.

Затем сообщила об увольнении и отправилась в заднюю комнату собирать вещи, оставив онемевших от удивления нанимателей.

И сильный запах дерьма в холле.

Доверчивость

– Около миллиона евро! Деньги. Всегда деньги…

Они находились в кабинете Санти. Ана делала записи в блокноте.

– Что ты пишешь? – буркнул он.

– Все, что приходило мне в голову, пока я их слушала.

– Может, сходим выпить кофе? Пока не починят кондиционер, никто не сможет нормально обсуждать дела в этом кабинете.

– Давай.

– А потом я собираюсь побывать дома у Уго Гильена, парня, который встречался с Ксианой несколько месяцев назад. Пойдешь со мной?

– Ну, тогда я сюда не вернусь. Уже половина двенадцатого, а сегодня я работаю до двух. Теоретически. Сейчас, схожу за сумочкой. Но… постой, парень ведь несовершеннолетний. Ты собираешься явиться к нему домой вот так, не предупреждая родителей?

– Пока есть родители, проблем не возникнет. Иди собирай свои вещи. Жду тебя снаружи.

Пока Ана ушла за сумкой, Санти постучал в дверь комиссара и вошел.

– Гонсало, мы закончили с родителями. Все нормально. Единственное, что я выяснил, – мать девочки не собирается навещать сестру, а у отца скоро случится нервный срыв. И есть еще кое-что…

– Важное?

– Бабушка и дедушка Ксианы Ален оставили ей наследство в размере почти одного миллиона евро. Я хотел бы получить судебное разрешение на проверку счетов руководства этого фонда. Также хочу запросить ордер на повторный обыск их дома. На всякий случай. Там проживает более половины подозреваемых. Сделаешь?

– Да, разумеется.

– Мы с Аной ушли. Собираемся заглянуть к парню, который встречался с Ксианой Ален.

– Этот парень всю ночь провел у костра на Лос-Тилос. Его вряд ли можно заподозрить.

– Я не говорил, что подозреваю его. Но мне нужно знать, какой была Ксиана Ален, что ее беспокоило, какие отношения складывались у нее с близкими.

– Хорошо. Но веди себя нормально, а то я тебя знаю. Не проявляй агрессии. Мне не нужны жалобы разгневанных родителей из-за того, что ты издеваешься над несовершеннолетним.

Санти неохотно кивнул и вышел из кабинета. Ана уже ждала его.

– Может, сначала кофе?

– Договорились. На веранде?

– Тут, напротив.

– В «Токио»?

– Так точно.

Веранды на проспекте Фигероа всегда были переполнены. Летом Компостела гудела от паломников и туристов словно улей. Местные жители этого не выносили и старались в особую жару и праздники сбежать на побережье. В надвигающийся День апостола^[8], например, Санти планировал запереться в собственном жилище с задернутыми жалюзи и хорошим запасом пива.

– Ты живешь недалеко отсюда? – спросила Ана.

– В той стороне. В Помбале, – откликнулся он. – Не могла бы ты не курить?

Ана сунула сигарету обратно в пачку.

– Мы на веранде!

– Курение – это отстой. Моя мать пять лет назад умерла от рака. Я этого не выношу, правда.

Ана застыла, шокированная признанием. Обычно Санти был сдержанным собеседником. Даже резким. Временами недружелюбным. А потому открытие столь личного факта ее удивило. Испытав чувство вины, она спрятала пачку сигарет обратно в сумку.

– Я… мне очень жаль. Если честно, я… – Ана помедлила, не представляя, что уместно сказать в подобной ситуации. Но внезапно она заметила на лице Санти странное выражение. Как будто он сдерживал смех. – Чертов сукин сын! Ты соврал?

– Конечно. Моей «покойной» матери вот-вот исполнится семьдесят пять, и она до сих пор готовит восхитительный кукурузный пирог, – с легким смешком проговорил он, больше не скрывая эмоций. – Но мне понравилась грусть на твоем лице.

– Знаешь, у тебя довольно странное чувство юмора.

– Я просто проверял, насколько легко тебя обмануть.

– Ну, я тебя раскусила.

– Только потому, что я не смог удержаться от смеха. Ты очень доверчива. Не лучшее качество для следователя. А ты ведь хочешь подняться в должности, верно? Ты собираешься подать заявку на повышение внутри управления?

– Да, в этом году. До сих пор мне это не удавалось. Я надеюсь скоро сдать экзамен и стать младшим инспектором. Также я начала изучать криминологию.

– И почему ты поступила наоборот? Хочешь подниматься с нижних ступеней?

– Иначе не получилось. Я подала заявление в полицию, как только достигла необходимого возраста. Мне требовалось работать. Я не могла позволить себе получать высшее образование.

– А подробнее?

– У меня есть ребенок. Его нужно содержать. Ему одиннадцать.

Санти знал, что у нее есть ребенок. Они работали вместе с две тысячи тринадцатого, и за это время он слышал, как Ана рассказывала о нем. Что привлекло внимание Санти, так это возраст.

– Одиннадцать? – На вид Ане было не больше двадцати пяти. – А сколько лет тебе?

– Двадцать семь.

Санти промолчал.

– Не пытайся подсчитывать, я забеременела в пятнадцать.

– В том же возрасте была Ксиана Ален.

– Может, это-то мы и упускаем.

– Ты о чем?

– О том, что мы всегда говорим о ней как о маленькой девочке. А стоит взглянуть на нее с другой точки зрения. Ксиана Ален уже была женщиной.