Потому что он недоумок. Выпендрежник. Самовлюбленный качок. Так и хочется создать коалицию красивых девчонок, которые будут ставить на место таких экземпляров, что ведут счет своим любовным победам. А пока такого союза нет, я буду действовать в ее интересах. Науськаю Ленку бросить его, буду давить на самое неприятное, но убедительное – парень нищий. Но пока она не берет на меня трубку и не перезванивает. За что получит по полной.

Завязываю волосы в низкий хвост, включаю наушники на максимальную громкость и, первым делом, иду на велотренажер разогреться. Беговую дорожку я оставляю напоследок, чтобы умотать себя после тяжелой тренировки окончательно. Это моя традиция. И только я знаю, почему.

Со стороны это смотрится, как супервыносливость, дисциплина и помешанность на спорте. Для меня же это привычное истязание тела, когда я эксплуатирую свое израненное сердце так, чтобы оно разорвалось в груди, как когда-то у моего брата. Мне все также одиноко без него, хотя и прошло уже десять лет после его смерти.

Мама номер два, которая так и не пережила смерть своего сына, отправилась к нему на небеса через четыре года. Она превратилась в безжизненную мумию, которая жила функционально. Пила. Ела. Говорила. Ходила на родительские собрания. Водила меня к психологу. Но женщина перестала быть мне той ласковой мамой, которую я знала. Она сильно похудела, а после у нее нашли рак. И мама сгорела от него буквально за полгода, но все это время, пока могла, продолжала водить меня к психологу. Цель – объяснить, что моей вины в произошедшем нет. Я кивала головой, что “согласна”, ее сеансы работают, и больше не считаю себя убийцей. Но это было не так.

Даже если бы захотела в это поверить, в ушах до сих пор стоит рев моего приемного, как оказалось, отца, уважаемого короля очистных сооружений, который потерял родного сына из-за меня. Его не в силах перекричать самая громкая музыка, что долбит мои барабанные перепонки в ушах. Этот звук не выковырять ни одному отоларингологу или мозгоправу.

Тем летом мне удалось уговорить моего восемнадцатилетнего красавца-брата участвовать со мной в массовом забеге. Я так всем хвасталась, что он пообещал добыть для меня победную медаль, гордилась им, хотела на весь мир кричать: “Смотрите-смотрите-смотрите! Вот он, мой чемпион!”

На улице стояло невыносимое пекло. Асфальт плавился до такой степени, что воздух им пропитался. До сих пор помню эту вонь. Забег из-за аномальной жары не отменили. Детский старт был после взрослой гонки. Помню, как из последних сил бежала к финишу, представляя, как меня там встретит брат и наденет на меня свою медаль, я-то вряд ли бы победила со своим весом “колобка”, как меня тогда дразнили.

На финише меня встретил не брат, а сирены машин скорой помощи и гул толпы, которая обсуждала, что нескольким участникам стало плохо. Двум пожилым мужчинам и одному парню. Первыми увезли бегунов-пенсионеров. Их откачали. А вот за молодым спортсменом медики приехали позже. Он скончался, так и не доехав до больницы.

У него остановилось сердце.

Яростнее кручу педали велосипеда, чувствуя, как забиваются мышцы ног, и отбиваясь этой болью от преследующих наяву кошмаров того солнечного дня.

Это у моего брата в возрасте восемнадцати лет перестало биться сердце, потому что его сестренка очень сильно хотела медальку.

Хватаю ртом воздух.

Он прибежал первым.

Легким достаточно нагрузки, второе дыхание уже не откроется.

Карина, хватит.

Горло режет шершавым кислородом.

Только медаль брат получить уже не смог. Ее забрала спустя неделю у организаторов я. Нашла их офис, кричала на все здание, чтобы отдали то, что мой брат заслужил.

Кручу сильнее педали.

У него случился сердечный приступ. Он умер. Его больше нет. У меня больше никого нет.

Хочу орать, что есть мочи. Хочу рыдать. Кусаться. Биться о железные бездушные снаряды. Но слез давно нет. Крика тоже. Есть только подобие живого человека я – Карина Морозова. Красивая, желанная, дорогая кукла, на которую все пускают слюни и хотят поиграться. У кого-то это получается, у кого-то нет. Как только куклу забирают с витрины, то обнаруживают, что она бракованная. С ней явно что-то не так. Она не умеет любить. Она вообще практически никогда не выражает эмоции. Они замурованы в ее идеальном теле, как в склепе. И они пожирают ее изнутри все эти десять лет.

“– Дерьмо, какое же ты дерьмо! Говорил я, нечего брать приемыша, что от таких, как ты одни проблемы. Но нет! Мы же хотели спасти человечество! И что?! Теперь моего сына нет, а ты есть! Тебя не должно было быть в этой семье! Еще и столько бабла отвалил твоей матери за тебя, за убийцу собственного сына?! – отец орал и орал, пока моя мать в ужасе отталкивала его от меня. А я стояла в своем модном спортивном костюме с мигающими кроссовками, с косичками на голове и резинками на них в виде божьих коровок и наблюдала, как рушится мой мир, а на его место заступает, как в заколдованном лесу, тьма. Страшная. Беспросветная. Пронизывающая до костей.”

Так, одним днем, я потеряла брата, самого близкого мне человека. И узнала, что не Морозова по крови. Меня удочерили, когда мне было несколько месяцев. И эти два воспоминания – единственное, что я четко помню из детства. Все остальное – смазанными пятнами. И я до сих пор не знаю, что из этой мазни было в реальности, а что стало плодом фантазии никому ненужного ребенка, которому не повезло родиться, не повезло попасть в эту семью, но “повезло” влюбить в себя брата и стать его погибелью.

Встаю с тренажера, удовлетворенно фиксируя, что самый пик воспоминаний пройден. Без отдыха иду приседать к грифу, надевая на него увесистые блины. Ставлю телефон на пол и включаю режим видеосъемки так, чтобы музыка в наушниках не останавливалась. Выставлю потом кусочки тренировки в соцсети.

Берусь за гриф голыми руками. Перчатки не люблю. А вот мозоли на руках – очень. Вся моя жизнь сплошное самоистязание даже в таких мелочах. Первые восемь приседаний даются терпимо. Еще четыре – с трудом. Но я делаю еще четыре. На пределе своих возможностей. И так будет с каждым следующим подходом. С каждым новым упражнением.

Выбираюсь из-под грифа, поворачиваюсь и застываю от неожиданности, а потом мои колени меня подводят и подгибаются, отчего я неуклюже шатаюсь. Рядом со мной стоит и показывает большим пальцем вверх в жесте “круто” Клоун, Артем Дружинин, собственной персоной и подает мне мою бутылку с водой. Не смотрю на его накачанные руки и плечи, забираю свою воду, отмечая, как стильно на нем смотрится черная майка с капюшоном, который он непонятно зачем напялил на голову. Ярко-оранжевые шорты портят весь образ, похоже у него с сестрицей схожий вкус на странные сочетания цветов в одежде. Видимо им нравится привлекать к себе внимание.

Он показывает на мои наушники, чтобы я их сняла, и что-то говорит.

Игнорирую. Злюсь, что не просто не одна в зале, а в компании с этим Клоуном. Но красивым, черт возьми, клоуном.

Отворачиваюсь, забираю с пола телефон и кладу его на скамью. И, толком не отдохнув, приступаю ко второму подходу, чувствуя спиной взгляд Дружинина. Он что попялиться на девчонок в зал приходит, а не тренироваться? На четвертом приседании из уха выпадает наушник, отчего я застываю на мгновение, а уже в следующее “беглец” снова оказывается в моем ухе благодаря Артему. От его вторжения в мою зону комфорта, а для других персонажей зону отчуждения, и без того спутанное дыхание сбивает окончательно свой ритм. Как только завершу упражнение, расставлю все точки над “и” и отправлю его куда подальше!

– Спасибо, – цежу в ответ на помощь и, не поворачиваясь к нему, завершаю подход еще двенадцатью приседаниями.

Колени, определенно, недовольны. Сосредоточиться на чувствовании ягодиц не получается. Вся тренировка, чувствую, летит в задницу. Закрепляю гриф в тренажере, поворачиваюсь и собираюсь облаять нежданного гостя, но рядом его нет.

Бегло осматриваю зал, замечая Артема на перекладине и иду к нему. Видно, что каждый свой мускул он заработал большим трудом. Судя по скорости подтягивания и легкости, с которой он их делает, турник Клоун любит, а железная труба отвечает ему взаимностью. Невольно засматриваюсь на его тело, любуясь игрой широчайших мышц спины, трапеции, плеч и бицепсов. На его правом запястье вижу свою черную резинку. Зачем она ему? Не задумываясь над ответом, продолжаю осматривать его с головы до ног. Хорош! У Артема потрясающее тело, которые пышет здоровьем, маскулинностью и повышенным тестостероном. Не могу оторвать от него взгляд. Руки так и чешутся потрогать все выпирающие части и проверить, а не бутафория ли это.

– Насмотрелась? – он спрыгивает с турника и поворачивается ко мне, потягивая мышцы шеи из стороны в сторону. – Подстрахуешь на жиме?

Он что во мне напарника нашел?!

– Нет! – чувствую, как начинаю закипать и подбираю слова поострее, чтобы искромсать ими его завышенную самооценку.

– А зачем тогда подошла? —парень придвигается ко мне, и я снова натыкаюсь на жар его тела и запах сливы в парфюме.

– Сказать, чтобы не лез ко мне, – мой голос должен быть резче, но в нем появляются нотки растерянности, добавляю в него твердость. – Я занимаюсь там, ты тут. Разговаривать со мной не нужно. И подходить ко мне не надо.

– Сейчас ко мне подошла ты. Питбуль снова не в духе? Это потому, что ногу краба не погрызла с утра? – от его хамства градус моей злобы только повышается.

– Не можешь забыть наш милый завтрак, Клоун? – Артем не получит моей истерики от его прозвища, но я с большим удовольствием проговариваю “клоун” и чувствую небольшое, но все же удовлетворение, ведь если бы не задела его с завтраком, он бы его сейчас не вспоминал. – Прости, разорила тебя, наверное? Ты скажи, сколько с меня? Подкину тебе деньжат.

– Давай подберу тебе тренировку, от которой сил кидаться на хороших людей не останется, – парень никак не прокомментировал мой выпад по поводу оплаты завтрака. – Не верю, что ты такая злая, какой хочешь казаться.

– Просто ненавижу таких как ты.

– Каких?

Смазливых. Мускулистых. Больших. В чьи руки хочется завернуться и спрятаться от нападок этого безжалостного мира.

– Хитрожопых качков, которые считают себя неотразимыми и подкатывают ко всем девушкам сразу. Вы как собаки на помойке, жрете все подряд, лишь бы забить голодное брюхо.

– Слушай, я не нанимался быть мусорным ведром для помоев из твоего рта. Понял, на жиме не подстрахуешь. Свободна, – с этими словами он разворачивается и идет к скамье со штангой.

Это он мне только что сказал “свободна”?

От бешенства собираю пальцы в кулаки и смотрю по сторонам. Блином десятикилограммовым, что ли, в него запустить? Хоть бы эта штанга ему на грудь шлепнулась! Ну, судя по количеству навешиваемых им блинов, так и будет. Повыпендриваться решил? Хочу идти к своим приседаниям, но понимаю, что ему реально нужна помощь. Я еще ни разу не видела, чтобы кто-то здесь из мужиков поднимал такой вес.

Делаю вид, что просто иду мимо. Не знаю, зачем. Вообще-то мне нет до него никакого дела. Артем ложится на скамью, слегка поднимая грудь вверх. Расставляет ноги в упоре. Берется за штангу, а я сдерживаюсь, чтобы не закричать ему, чтобы прекратил понтоваться.

Вес ему явно не дается, и парень, так и не подняв штангу, пыжится и роняет ее на грудь. Я бегу к нему, хватаюсь за гриф и вместе с Артемом тяну его к перекладине. Он остается лежать на скамье и смотрит на меня.

– Ты что первый раз в зале? О тренировочном подходе не слышал? А если бы меня здесь не было, придурок?! Ты с ума сошел?! – от его глупости не могу сдержать крик, парень, наверное, травмировался! Не замечаю, как подаю ему руку и помогаю сесть. – Ты как?

– А питбуль-то переживает за меня, – Клоун растягивает губы в улыбке, демонстрируя мне свои зубы и ямочки на щеках, по которым я, кажется, соскучилась. Замечаю, что руку мою он не отпускает, а сжимает в своей теплой ладони. Пытаюсь выдернуть ее, но парень крепко ее держит.

– Я бы любому в зале помогла: хоть тебе, хоть обезьяне. Это спортивная этика.