Он чувствовал, что Полли его обскакала, и ему необходимо защитить честь своего пола. Том набросился на урок и с подсказками Полли вскоре одолел его. Все было отлично, пока дело не дошло до правил, которые следовало заучить. Том, сунув руки в карманы, раскачивался, что-то бормоча себе под нос, а Полли накручивала локон на палец и смотрела в стену, шевеля губами.

– Готово! – наконец крикнул Том.

– Готово! – отозвалась Полли.

Они проверяли друг друга, пока оба не ответили урок без запинки.

– А, знаешь, было весело, – радостно сказал Том, отшвыривая бедного Харкнесса и чувствуя, что приятная компания может придать очарование даже латинской грамматике, – а теперь, мэм, займемся алгеброй. Я люблю ее так же сильно, как ненавижу латынь.

Полли приняла приглашение и вскоре признала, что здесь Том ее опередил. Этот факт повысил его самооценку, но он не стал из-за этого дразнить девочку. Он помогал ей с отеческим терпением, бессознательно подражая школьному учителю Домини Дину из романа Эллиса Паркера Батлера, так что она с трудом сдерживала смех.

– Попробуем еще раз, когда захочешь, – великодушно сказал Том, швыряя алгебру вслед за латинской хрестоматией.

– Тогда я буду приходить к тебе каждый вечер. Я совсем забросила учебу с тех пор, как сюда приехала. Ты попробуешь научить меня любить алгебру, а я попробую научить тебя любить латынь, хорошо?

– Да, было бы недурно. Со старым учителем Дином мы летим галопом, и он не дает нам задавать вопросы.

– Спрашивай отца, он должен знать латынь.

– Да ничего он не знает. Но я бы к нему не пошел, даже если бы он что-то и знал.

– Почему?

– Он надерет мне уши и скажет, что я тупица, или просто отошлет меня.

– Конечно, он так не сделает. Он очень добр ко мне, а я задаю слишком много вопросов.

– Он тебя любит больше, чем меня.

– Том, ну что ты такое говоришь!? Конечно, он любит тебя гораздо больше, – укоризненно воскликнула Полли.

– И почему тогда он этого не показывает? – буркнул Том, задумчиво посмотрев на приоткрытую дверь библиотеки.

– А что он может сделать, когда ты так себя ведешь? – спросила Полли после паузы, во время которой она пыталась ответить себе на вопрос Тома, но не смогла найти лучшего ответа.

– А почему он не покупает мне велосипед? Он сказал, что если я буду месяц хорошо учиться, то получу его. Я гоню как сумасшедший уже почти шесть недель, и ничего. Девчонки получают свои тряпки, потому что ноют. А я этого делать не буду! Но и загонять себя на учебе даром тоже не хочу!

– Это, конечно, нехорошо, но учиться надо для себя, а не за награды. – Втайне Полли искренне сочувствовала бедному Тому.

– Вот только не надо читать мне мораль, Полли. Если бы предок обратил на меня внимание и заметил мои успехи, да плевать мне было бы на подарки. Но ему до меня дела нет. Он даже не спросил, как я выступил на прошлом дне, посвященном декламации, а я тогда выучил монолог про «Битву при Регильском озере»^[9], потому что он говорил, что ее любит.

– Ой, Том, неужели! Это так здорово! Мы с Джимом вместе декламировали Горация, и это было так весело. Прочти мне эти стихи, я так люблю «Песни древнего Рима» Маколея.

– Оно очень длинное, – возразил Том, но его лицо прояснилось, потому что интерес Полли успокоил его уязвленные чувства.

Он с удовольствием продемонстрировал свои ораторские способности, хотя начал без особого энтузиазма, но вскоре звон воинственных строк распалил его душу так, что Том вскочил на ноги и величественно зажестикулировал. Раскрасневшаяся Полли слушала его. Том читал так энергично, что девочка покрылась мурашками, как и второй слушатель, который наблюдал за этой сценой из-за своей газеты и слышал все до последнего слова.

Когда Том остановился, переводя дыхание, а Полли восторженно захлопала в ладоши, у мальчика за спиной раздались еще одни аплодисменты. Мистер Шоу стоял в дверях.

Том страшно смутился и ничего не сказал, а вот Полли подбежала к мистеру Шоу и нетерпеливо дернула его за руку.

– Разве это не великолепно?! Разве он не молодец?! Разве он не заслужил велосипед?!

– Превосходно, Том, не исключено, что ты можешь стать оратором. Выучи что-нибудь еще, и я с удовольствием послушаю. Так что там насчет велосипеда?

Полли оказалась права, и Том признал, что предок по-своему добр, любит его и не совсем забыл свое обещание. Мальчик покраснел от удовольствия и затеребил пуговицы на куртке, слушая неожиданную похвалу. Когда он заговорил, то прямо смотрел в лицо отцу, сияя от счастья:

– Спасибо, сэр. В другой раз так и сделаю, сэр.

– Вот и отлично. Ждите завтра своего нового скакуна, сэр.

И мистер Шоу по-отечески погладил лохматую рыжую голову, с удовольствием чувствуя, что в мальчике все-таки что-то есть, кроме озорства.

На следующий день Том получил свой велосипед, назвал его Черным Остером в память о коне из «Битвы при Регильском озере» и немедленно попал в беду.

– Выходи смотреть, как я катаюсь, – сказал он Полли после трех дней практики на улице, решив, что уже все умеет.

Полли с Мод охотно вышли и с интересом наблюдали за ним, пока не случился инцидент, едва не заставивший Тома навсегда распрощаться с велосипедом.

– Эй вы! Дорогу Остеру! – вопил Том, с грохотом несясь по длинной крутой улице за забором парка.

Они отошли в сторону, и он промчался мимо, работая ногами, как сумасшедший, с видом неуправляемого паровоза. Спуск вышел бы триумфальным, если бы огромная собака внезапно не выбежала из парка и не заставила Тома съехать в сточную канаву. Полли хохотала, пока бежала смотреть на место крушения, потому что Том лежал под велосипедом, собака громко лаяла, а ее хозяин ругал Тома за неуклюжесть. Но, увидев Тома, Полли испугалась, потому что тот страшно побледнел, глаза у него были мутные, а из глубокого пореза на лбу текла кровь. Хозяин собаки тоже это разглядел и помог подняться мальчику, но тот не мог самостоятельно стоять и все время дико оглядывался, никого не узнавая, пока Полли прижимала платок к его лбу и умоляла подтвердить, что с ним все в порядке.

– Только маму не пугай. Со мной все нормально. Нехорошо вышло, – состояние велосипеда волновало Тома куда больше собственного падения.

– Я так и знала, что эта ужасная штука тебя покалечит. Бросай ее и идем домой. У тебя кровь, все на нас смотрят. – Полли пыталась перевязать уродливый порез своим маленьким платком.

– Ну пошли. Господи, как странно я себя чувствую. Помоги мне встать, пожалуйста. Мод, кончай выть и иди домой. Эй, Пат, отвези машину домой, и я тебе заплачу. – Том медленно поднялся и, опираясь на плечо Полли, отдавал команды.

Процессия вышла такая: огромная собака, продолжавшая лаять. Ее хозяин, добродушный ирландец, кативший «дьявольскую вертушку», как он непочтительно обозвал боготворимый Томом велосипед, сам раненый герой, поддерживаемый услужливой Полли, и Мод, вся в слезах и с шапкой Тома в руках.

К сожалению, миссис Шоу уехала на прогулку вместе с бабушкой, а Фанни наносила визиты, так что рядом с Томом не было никого, кроме Полли, потому что одна горничная упала в обморок при виде крови, а вторая словно сошла с ума от страха. Вызванный доктор сказал, что придется зашивать рану.

– Кому-то надо держать его за голову, – добавил доктор, вдевая нитку в странную маленькую иголку.

– Я буду сидеть тихо, но если уж кто-то должен меня держать, то пусть это будет Полли. Ты ведь не боишься, правда? – спросил Том с умоляющим видом, потому что ему не нравилась мысль о том, что его будут зашивать.

Полли хотела было отказаться, но вспомнила, что Том однажды назвал ее трусихой. Это был шанс доказать, что она вовсе не такая. А еще бедному Тому больше некому было помочь, поэтому она подошла к дивану, где он лежал, и успокаивающе кивнула, с двух сторон взяв его за голову своими маленькими мягкими руками.

– Ты молоток, Полли, – прошептал Том.

Затем он стиснул зубы, сжал кулаки и лежал неподвижно, перенося боль, как настоящий мужчина. Доктору потребовалась минута или две, и когда Том, выпив вина, удобно устроился в постели, он почувствовал себя вполне неплохо, несмотря на боль в голове. Ему велели поменьше двигаться, и он с благодарностью смотрел вслед Полли.

Раненому Тому пришлось провести дома целую неделю, а с большим черным синяком на лбу он выглядел очень живописно. Все заботились о нем, потому что доктор сказал, что, придись удар на дюйм ближе к виску, он оказался бы смертельным. Мысль о том, что они могли потерять старину Тома, немедленно вызвала всеобщую любовь к нему. Отец спрашивал, как он себя чувствует, по нескольку раз на дню, мать постоянно говорила о «чудесном спасении милого мальчика», бабушка потчевала его всевозможными вкусностями, а девочки угождали ему, как преданные рабыни. Это лечение имело превосходный эффект. Когда никому не нужный прежде Том оправился от первого изумления, он расцвел, как это иногда бывает с больными людьми, и удивил свою семью, став неожиданно терпеливым, благодарным и любезным. Мальчики редко говорят о своих чувствах с кем-то, кроме матерей, но миссис Шоу так и не нашла ключ к сердцу своего сына. Зато во время его болезни было посеяно маленькое семя, которое пустило корни, и хотя оно росло очень медленно, в конце концов во что-то оно выросло. Возможно, в этом ему помогла Полли. Вечера давались Тому особенно тяжело, поскольку из-за отсутствия движения он, как всякий крепкий мальчик, делался беспокойным и нервным и никак не мог заснуть, поэтому девочки, как могли, развлекали его. Фанни играла и читала вслух, Полли пела и рассказывала разные истории, которые так ему нравились, что она начинала с наступлением сумерек, а Том устраивался на своем любимом месте на бабушкином диване.

– Валяй, Полли, – велел молодой султан однажды вечером, когда его маленькая Шахерезада уселась в свое низкое кресло, предварительно раздув огонь в камине, чтобы в комнате стало светло и уютно.

– Не хочу сегодня рассказывать сказки, Том. Я и так рассказала все, что знала, а новых не могу придумать, – ответила Полли с печальным взглядом. Раньше она такой не была. Том смотрел на нее минуту, а затем с любопытством спросил:

– О чем ты думала, когда сидела, глядя на огонь? Ты с каждой минутой делалась все серьезнее.

– О Джимми.

– Расскажи мне о нем! Ты обещала. Но если не хочешь, можешь не рассказывать, – тихо предложил Том.

– Мне нравится говорить о нем, но рассказывать особо нечего. – Полли был приятен его интерес. – Сидя здесь с тобой, я вспомнила, как сидела с ним, когда он болел. Нам было так хорошо вместе.

– Он был очень хорошим, да?

– Нет, не был, но он старался, и мама говорила, что это уже полдела. Это было трудно, но мы брали себя в руки и работали на собой. Я не слишком многого добилась, а вот Джимми – да, и все его любили.

– Вы никогда не ссорились, как мы?

– Иногда, но мы всегда быстро мирились. Джимми обычно приходил первым и говорил: «Горизонт чист, Полли». Он был такой спокойный и веселый, что мы сразу мирились.

– Он много знал?

– Наверное. Он любил учиться и хотел преуспеть, чтобы помогать отцу. Люди называли его славным парнем, и я очень этим гордилась, но они не знали, какой он был мудрый, потому что никогда не хвастался этим. Наверное, сестры всегда хвалят братьев, но я не думаю, что у других девушек на это столько же оснований, сколько было у меня.

– Большинство девушек продадут своих братьев за английскую булавку. Плохо же ты их знаешь.

– Ну, так не должно быть. Но для этого братья должны относиться к ним так же по-доброму, как Джимми ко мне.

– А как он себя вел?

– Он очень сильно меня любил и не стеснялся этого показывать, – отозвалась Полли дрожащим голосом.

– Отчего он умер? – спросил Том после небольшой паузы.