На следующей неделе он пришел к маме на работу. И он был не первым – пожилому механику и обезумевшему от любви студенту уже пришла в голову та же мысль. Но им моя мать дала от ворот поворот. А вот избавиться от моего отца было невозможно. Он велел ей поужинать с ним и ждал у входа в магазин, пока мама не согласилась.

Две недели спустя они поженились. В том же году родились мы с братом.

Беременность сказалась на теле мамы, и она значительно подурнела в глазах отца. Он часто насмехался над дряблой кожей у нее на животе и растяжками на боках. И это уже годы спустя, когда в глазах большинства людей мама вернулась к своей прежней фигуре. Для меня она точно была красавицей.

У мамы были такие же фиолетовые глаза, как у нас с братом, только большие и круглые, как у куклы. У нее было лицо в форме сердечка с заостренным подбородком, тонкие и нежные черты лица и губы бантиком. Волосы матери, тонкие и светлые, облаком окутывали ее голову, мягкие, словно кроличья шерстка.

Она была тихой. Мама почти не разговаривала, если только мы с ней и Адрианом не оставались втроем. В остальных случаях она общалась с нами при помощи небольших знаков и жестов. Поначалу отец не понимал этого, но, когда позже узнал о них, пришел в ярость и обвинил нас в том, что мы плетем интриги за его спиной. На самом же деле мама просто пыталась избежать его внимания. Она делала все, чтобы оставаться маленькой и незаметной.

Когда мы оставались наедине, мама читала нам – всегда сказки или фантастические истории. Истории, которые уносят в другой мир, совершенно непохожий на тот, в котором мы живем.

Четыре года назад мама погибла в автомобильной аварии. Во всяком случае, так мне сказал отец.

Но он гребаный лжец. Мысль о том, что могло случиться что-то другое, что мама могла умереть от его рук, всегда будет снедать меня.

– Мы сидим за восьмым столом, – говорит папа нам с Адрианом.

Брат уже взял второй бокал шампанского с подноса официанта – папа не видел, как он выпил первый. Я до сих пор не уверена, стоит ли мне пить. Мне бы хотелось расслабить узел в моем животе. Но мне не хочется быть навеселе, если придется выполнять какое-то задание для отца.

Папа подходит к столам, на которых выставлены различные товары для участия в тихом аукционе, всякая банальная херня: путевки в отпуск, игры в гольф, спа-дни, памятные вещи с автографами, билеты на концерты, встречи со знаменитостями, изысканные блюда, ювелирные украшения, картины и так далее.

Все это один сплошной коллективный онанизм: богатые люди покупают предметы роскоши с огромной скидкой, компании, сделавшие пожертвования, списывают их на благотворительные расходы и наслаждаются бесплатной рекламой, а сама благотворительная организация присваивает средства, распределяя их между руководителями и исполнительными директорами, чьи зарплаты исчисляются шестизначными суммами. Если что-то остается, возможно, эти деньги направляют на благое дело.

Этим вечером я не в духе. Меня раздражает, что подобные мероприятия в Америке ничем не отличаются от московских. Сплошная коррупция. Доброта нынче в дефиците.

Пожалуй, шампанское мне все же не помешает. Я хватаю с ближайшего подноса пузырящийся бокал и выпиваю его залпом.

Адриан выманил у какой-то незадачливой официантки целый поднос шашлыков из мраморной говядины и с жадностью поглощает их.

– Хочешь? – предлагает он с набитым ртом.

Но не успеваю я попробовать, как папа хватает меня за руку и снова поднимает со стула.

– Пойдем, – говорит он. – Пора приниматься за работу.

– Что я должна…

– Вот, – говорит отец, вручая меня в руки довольно взволнованной рыжеволосой женщины в наушниках и с планшетом.

– О, здравствуйте, – говорит женщина. – Вы, должно быть, Елена! Большое спасибо, что вызвались. Мы хотели, чтобы девушек было ровно двенадцать, но трое отменились в последнюю минуту. Думаю, они перенервничали, что вполне объяснимо, но я все же оказалась в несколько затруднительном положении.

Женщина тараторит как пулемет, и хоть мой английский безупречен, мне трудно, когда люди говорят слишком быстро. Неправильно трактовав замешательство на моем лице, она добавляет:

– Кстати, я Маргарет!

– Приятно познакомиться, – говорю я, впрочем, неискренне.

– Нам туда! Все вот-вот начнется. Я покажу вам, где сидят другие девочки, а затем быстро расскажу, как все будет происходить.

Я не успеваю даже оглянуться на отца, как она увлекает меня за большую пустую сцену, на которой нет ни музыкантов, ни каких-либо других исполнителей.

Маргарет вталкивает меня в небольшую гримерку, в которой, похоже, толпятся еще одиннадцать девушек. Всем им от двадцати до тридцати – красивые, нарядно одетые и слегка взволнованные.

– Ждите здесь, пока не услышите свое имя, – говорит Маргарет. – Затем выходите на середину сцены – вы увидите на полу крестик. Ведущего зовут Майкл Кросс, и он преподаст настоящий мастер-класс, – она хихикает. – Майкл зачитает информацию о вас, и аукцион начнется!

– Аукцион? – глупо переспрашиваю я.

– Да! Но не волнуйтесь – сумма не важна. Главное – это все ради благотворительности! Свидания – каждый год самый популярный наш лот! И еще ни разу не было такого, чтобы за девушку не поборолись. Особенно за такую красивую, как вы.

Маргарет уносится прочь, оставляя меня стоять с открытым ртом.

Меня вот-вот продадут на аукционе свиданий.

Надо полагать – хотя с закрученными махинациями моего отца я уже ни в чем не уверена – сегодня здесь будет Себастиан Галло. Должно быть, папа увидел его имя в списке гостей и решил, что лучший способ напомнить ему о моем существовании – это буквально предложить меня ему на аукционе.

Этот план кажется безумным по ряду причин. Во-первых, я не видела Себастиана, когда пришла. Во-вторых, у парня уже и так есть мой номер. Если бы он хотел мне позвонить, мог бы сделать это бесплатно в любой день.

Пожалуй, мой отец действительно не в себе. Его ненависть к Галло толкает его на самые нелепые поступки.

– Не верь ей, – говорит мне угрюмая брюнетка.

– Что? – переспрашиваю я, выныривая из раздумий.

– Не верь Маргарет, – повторяет девушка. – За всех девушек борются, но не за всех платят равные суммы. Поверь, эти чопорные маленькие сучки будут напоминать тебе об этом до скончания веков, если их «продадут» хоть на пятьсот долларов дороже, чем тебя.

Она бросает негодующий взгляд на других девушек.

– Что ты вообще здесь забыла, Джемма? – насмешливо спрашивает ее блондинка с высокомерным выражением лица.

– Мой отец в попечительском совете благотворительного фонда, – отвечает Джемма, словно объясняя прописные истины малышу. – Когда пользователи социальных сетей начали называть аукцион свиданий «сексистским» и «морально устаревшим» и сравнивать его с торговлей людьми, он решил, что лучший способ заглушить эти обвинения – «продать» собственную дочь тому, кто больше заплатит.

– Я согласилась принять участие, потому что слышала, что сегодня вечером здесь будет Йан Хапп, – беззаботно произносит блондинка. – Если он захочет купить свидание, то пусть оно будет со мной.

– А тебя кто вынудил участвовать? – спрашивает Джемма, повернувшись ко мне.

– Э-э… мой отец, – отвечаю я.

– Тогда ты понимаешь, о чем я, – фыркает Джемма. – Это действительно сексизм, и это действительно Средневековье.

– Ну ты же не обязана выходить за него замуж, – закатывает глаза блондинка. – Даже трахаться не обязана. Если тебя покупает кто-то стремный, ты просто идешь с ним на ужин, выпиваешь галлон вина и больше никогда не отвечаешь на его звонки.

Слово берет стройная азиатка:

– В прошлом году мой кавалер отвел меня в «Тиффани» и купил мне ожерелье, очень красивое. Оно до сих пор у меня.

– А ты виделась с ним после? – спрашивает Джемма.

– Ой, нет, – качает головой девушка. – Ему было лет девяносто. Он уже вполне мог умереть, я не в курсе.

– Ну вот, – обращается ко мне Джемма с легкой улыбкой. – Ты можешь пойти на свидание со звездой бейсбола, а можешь получить подарок от старца. Возможности бесконечны.

– Кстати, я Елена, – представляюсь я.

– Джемма. Но ты это уже слышала.

– Слышала.

Мы улыбаемся друг другу. Теперь нам чуточку легче, зная, что по крайней мере нам есть кому поныть. Но стоит Маргарет снова влететь в гримерку, как это чувство испаряется. Женщина хлопает в ладоши, чтобы привлечь наше внимание, и кричит:

– Итак, дамы, мы готовы начать! Убедитесь, что ваш номер приколот на платье, чтобы вы знали очередность выхода. Ой, Елена, у вас его еще нет – вот, держите.

Она прикалывает к моему платью номер 12 – прямо над левой грудью, отчего я только сильнее ощущаю себя частью стада, запускаемого по одному на убой.

Я не в восторге от идеи идти последней. Это означает, что мне придется сидеть здесь и смотреть, как все по очереди выходят на сцену, пока мое напряжение лишь растет.

– О, а вот и мистер Кросс! – восклицает Маргарет.

– Привет, дамы! Уже предвкушаете? – говорит Майкл Кросс.

Это невысокий подтянутый мужчина с ослепительным белоснежным оскалом. Его волосы почти того же бронзового оттенка, что и чрезмерно загорелая кожа, отчего он слегка напоминает мне Лизу Симпсон.

В ответ раздается нестройное вялое бормотание от нескольких девушек и жизнерадостное «О, да!» от одной, которая, вероятно, вызвалась участвовать добровольно. Джемма лишь бросает на Майкла угрюмый взгляд.

– Похоже, ты первая, Обри, – обращается Кросс к блондинке, которая надеялась на свидание с, по-видимому, известным спортсменом. – Дождись, пока я назову твое имя, и затем выходи на центр сцены. Можешь стоять и позировать, пока я зачитываю информацию о тебе, затем начнется аукцион. Не стесняйся улыбаться и махать толпе, можешь даже послать воздушный поцелуй!

При мысли о воздушном поцелуе меня тошнит, но Обри кивает, словно делает в голове пометки.

– Что ж, дамы! Удачи… и счастливой охоты! – подмигивает нам Кросс.

Джемма смотрит на меня и так сильно закатывает глаза, что кажется, будто они уже не вернутся. Я бросаю ей ответный взгляд, в котором читается: «Еще не поздно заключить взаимный пакт о самоубийстве».

Кросс направляется на сцену, и я слышу, как его голос разносится из динамиков:

– Ну что ж, господа, и, разумеется, дамы – никакой дискриминации, участвовать в аукционе может любой желающий! Я знаю, что все вы ждете самую популярную часть нашего вечера. У аукциона свиданий «Грин-Спейс» длинная и славная история, и я горд сообщить вам, что за более чем двадцать два года проведения нашего мероприятия результатом этого филантропического сводничества стало целых СЕМЬ настоящих браков!

Джемма наклоняется ко мне, чтобы пробормотать:

– Сколько из них не развалились – это другой вопрос.

– Более того, – продолжает Кросс. – Мы собрали сотни тысяч долларов на озеленение Чикаго, и я нахожу эту цель очень благородной, ведь и сам вырос в районе, где не было ни деревьев, ни парка поблизости.

Он замолкает, чтобы дать возможность аудитории проникнуться его трагедией.

– Не говоря уже о том, что каждый год ему платят солидные деньги за проведение благотворительного вечера, – вставляет Джемма. На этот раз она говорит чуть громче, и Маргарет бросает на девушку предостерегающий взгляд.

– Лучший способ помочь украсить Чикаго – это сразиться на аукционе за прекрасные товары, которые мы для вас подготовили. Особенно за сливки нашего женского общества, сияющие звезды чикагского высшего света! Позвольте представить вам нашу первую холостячку – Обри Лейн!

Обри горделиво шагает по сцене под аплодисменты толпы. Выглядывая из гримерки, я вижу, что она не считает зазорным вертеться и позировать, словно модель из телепередачи, предлагая в качестве товара саму себя. Когда девушка останавливается на середине сцены, Кросс сообщает: