– Знаю, о чём ты думаешь. Что тогда, столько лет назад, всё казалось другим. Что принц ещё не хватался то за сердце, то за ингалятор, и был в общем даже ничего. Могу понять вашу психологию. Но и ты нашу пойми. Мы ведь знаем, что любят не нас. Любят тот образ, который мы создаём. Ту красивую жизнь, которой живём. Те возможности, которые у нас есть. Я не конкретно про тебя. Я пытаюсь тебе объяснить, почему адекватные артисты держат дистанцию.

Сашка пожимает плечами. Развивать тему ей не очень хочется. Равно как рассказывать, что каждый раз после его концерта впадала в жестокую депрессию, ещё даже не зная такого слова, не понимая, что с ней происходит. И в дальнейшем всё становилось только хуже, с каждым годом неоправданные ожидания и несбывшиеся надежды ударяли по психике всё больнее. Зачем ему эта информация? И Сашка вдруг говорит совсем не то, о чём думает:

– А знаете, когда я на вас сильнее всего обиделась? Когда вы группу в вКонтакте снесли.

Он аж замирает с недогрызенным бубликом в руке:

– Что я сделал?

Вот, она так и думала. Он не то что не помнит. Он, скорее всего, даже не знает. Или не понимает.

– Сеть такая есть социальная, в Интернете. У вас была группа, типа официальная. Кто-то из ваших помощников её сделал, когда все делали, на волне моды. А потом забросил. Вести же надо, каждый день что-то писать, ставить. А им лень, да и неинтересно, наверное.

Он хмурится:

– Ну помню что-то такое. Вроде…

– Ага, вы поиграли и забыли. Тогда девчонки, ваши поклонницы, подхватили эстафету. Начали сами группу обновлять. По всему Интернету рыскать, ваши песни ставить, записи выступлений, фотографии.

– Девчонки – это ты?

– Нет, у меня своя группа была. То есть ваша, но мной созданная. Это другая история. И та, первая, которая официальная, мне как бы конкурент. Мы соревновались, у кого материалы интереснее, у кого аудитория больше. Ну и кто быстрее поставит очередные фотографии или записи с телевидения, конечно. Пять лет соревновались! Те девчонки вообще безбашенные были, круглые сутки онлайн. Не знаю, когда они ели, пили, жили. У меня-то уже работа началась, дежурства, смены. Не очень-то в Интернете посидишь. Так что в оперативности я им проигрывала.

Всеволод Алексеевич очень внимательно слушает, интересно ему. Ишь ты. А тогда вот было совершенно неинтересно.

– И в один прекрасный день вы, ну то есть ваши помощники, всё сносите! Просто всё, до основания. Группе на тот момент лет восемь было, может, и больше. Восемь лет ежедневных публикаций о вас! Колоссальный архив. Просто одним щелчком мышки удаляется. Я дня два поверить не могла. Заходила, смотрела на пустую стену и уходила. Понимаете? Мимо меня фактически проплыл труп врага. Сам, без моего участия! Сколько раз я хотела что-нибудь с той группой сделать. Хакеров нанять, порнуху вам какую-нибудь подсунуть, чтобы вас администрация забанила. Но рука не поднималась, потому что бесили-то меня девчонки, но любой выпад получался как бы против вас. А я так не могу. И вдруг всё как бы само решается. А мне ни капельки не радостно. Мне вас убить хочется.

– Архив было жалко?

– Да чёрт с ним, с архивом. У меня уже свой был, не меньше. Девчонок! Они столько труда вложили. А вы вот так, одним кликом…

– Саш, я не знал…

Смотрит растерянно. Сашка подозревает, что он её даже не очень понял. Клики там какие-то. Он же динозавр. Его потолок – ткнуть пальцем в планшет, в один из трёх значков приложений, которые автоматически открывают то, что ему интересно. И то не всегда попадает. С «Алисой» может поговорить, они очень забавно друг друга по известному адресу посылают. Но в целом-то динозавр.

– Но команду же вы дали. Я просто хотела знать: почему? Мне долго этот вопрос покоя не давал.

Морщится, пытается вспомнить:

– Кажется, мне кто-то пожаловался. Из коллег. Мол, у тебя там свалка, старое, новое, всё в кучу. Или автор какой-то позвонил, что его песню без спроса опубликовали. Я правда не помню, Саш. Знаешь, сколько вопросов приходилось решать ежедневно? Встречи, поездки, записи. Мне этот ваш Интернет был кость в горле. Все вокруг такие продвинутые, чего-то там делают. А я ни черта не понимаю, у меня ни времени, ни желания разбираться. Ну я и сказал, чтоб почистили там. Чтобы мне на мозги никто не капал.

Сашка молча кивает. Так она примерно и думала.

А он тем временем приходит к совсем другим выводам:

– Вот так живёшь, работаешь, бегаешь по привычному кругу: дом, гастроли, концерты. Никого не трогаешь, делаешь, что должен, что привык. А потом вдруг оказывается, что для кого-то ты и причина, и вдохновение, и источник неприятностей. Кто-то, кого ты и не видел никогда, на тебя обиделся, кто-то в депрессию впал. Жуть какая.

М-да. Поразительно, что эта простая мысль его только теперь настигла. Сашка качает головой:

– Шли бы вы спать, Всеволод Алексеевич.

– А ты?

– И я тоже. День сегодня какой-то сумасшедший.

– Нет, я имел в виду… – Он запинается, вздыхает, потом всё-таки поднимает на неё глаза: – Я имел в виду, ты к себе?

Ясно с ним всё. Боится, что ночью будет ещё приступ. Не хочет ночевать один. И вроде как чувствует себя виноватым за этот разговор. Ключевая фраза «вроде как», потому что Сашка не особо в это верит. Актёр. Изображает смущение. Но куда ей деваться?

– У вас в спальне очень удобный диван, Всеволод Алексеевич, – улыбается она. – Просто не могу отказать себе в радости на нём поспать.

***

С ним гулять – отдельное удовольствие. Его всё интересует, он постоянно порывается что-то рассказать Сашке. А она и рада слушать. У него в запасе миллион историй. Проходя мимо цветущего куста олеандра, он вспоминает, как кто-то из их артистической бригады решил пожарить шашлыки, а вместо шампуров использовал длинные и прочные олеандровые ветви, и как перетравились все, хорошо хоть не насмерть. На набережной ему непременно нужно купить семечек у словоохотливой бабки, которая каждый раз его узнаёт и каждый раз говорит, что любит его песни с детства. Он ехидно ухмыляется и идёт кормить голубей. Голуби слетаются к нему моментально. Он сидит на лавочке в окружении птиц и, что особенно поражает Сашку, пытается погладить особо смелых. Такой фамильярности голуби, конечно, не позволяют. Но его это ничуть не смущает, и он не теряет надежды приручить своих питомцев.

Сашка мужественно молчит, воздерживается от лекции о болезнях, переносимых птицами, тем более голубями, не гнушающимися копаться в помойках. Ей достаточно, что он счастлив в такие минуты. Часто ли он бывает счастлив в последние годы? Сашка очень надеется, что да. Очень старается. Но что она может? Кое-как удерживать в узде его хронические болячки? Вкусно кормить и развлекать разговорами? Не слишком-то впечатляюще и для обычного старика. А для человека, в чьей жизни было всё? Вообще всё, больше, чем Сашка может себе представить. Путешествия по всему миру, доступность самых красивых женщин, всякие там устрицы и фуагра, прелести которых Сашка в принципе не понимает. Оно даже на вид так себе, ничего аппетитного. Он разбирается в вине, наручных часах и яхтах. И, самое главное, у него была сцена. Внимание публики, тысяч человек каждый вечер. А теперь одна Сашка. И вместо красивого пиджака с блестящими лацканами удобная домашняя курточка и вельветовые штаны, на ремне которых дозатор инсулина. И Сашка в сотый раз задаёт себе вопрос: правильно ли то, что произошло? Да, это было не её решение. Он всё сделал сам, это был только его выбор. Он мог остаться в Москве, хотя вряд ли мог остаться на сцене. Но сохранил бы привычное окружение: красивый дом, старых друзей, свой любимый Арбат. Или не сохранил бы? По крайней мере, друзей. Он ведь далеко не дурак и импульсивных решений не любит. Значит, понимал что-то, чего Сашка не понимает?

Но затевать с ним такой разговор она не хочет. И пытается найти ответ по кусочкам, по случайно брошенным фразам, по отдельным эпизодам.

Они гуляют вдоль моря, и путь лежит мимо концертного зала. Большого и слегка несуразного, напрочь лишённого изящества. Просто кусок бетона с прорубленными окнами. Сезон ещё не наступил, но фасад уже увешан рекламными растяжками и афишами. Всеволод Алексеевич, как всегда, пристально в них вглядывается. У него дальнозоркость, иногда даже удобно, Сашка так далеко буквы не видит.

– Ты посмотри, Сашенька, Соколовский приезжает! Я всё ждал!

– В смысле, ждали? – удивляется Сашка, пытаясь вспомнить, о ком речь.

Вроде был какой-то там певец Соколовский. Из «молодых», которым на самом деле уже хорошо за сорок, но они так и застряли в статусе юного поколения. Раньше Сашка его и не замечала. Заметила, когда уже после ухода Туманова со сцены он взял в репертуар несколько его песен. И вдруг начал так же зачёсывать назад волосы. И пиджак у него появился подозрительно похожий. Совсем смешно стало, когда Сашка увидела по телевизору его выступление: Соколовский даже микрофон держал в левой руке и за нижний край. Характерным движением Всеволода Алексеевича. Вот только Туманов был переученный левша. Он рассказывал Сашке, как в детстве ему привязывали левую руку к телу, заставляя всё делать правой. Он выучился и есть, и писать, как полагается. Но на сцене какой-то ограничитель слетал, и микрофон, хоть и брался правой, спустя секунду перекладывался в левую, там и оставался. А Соколовский просто собезьянничал. Непонятно зачем.

Впрочем, всё это Сашку мало трогало. Ну мало ли идиотов на сцене? Странно, что Всеволод Алексеевич так выразился.

– А ты не заметила? Он в прошлом году приезжал шесть раз! С июня по конец августа, каждые две недели концерт. Видимо, по всему побережью туда-сюда колесит. Курортная публика меняется, и он снова тут. Чёс это называется. А в этом году решил пораньше начать, чтобы ещё больше заработать.

Сашка задумчиво на него смотрит. Ну и? Хочет человек упахиваться, его проблемы. В его возрасте вполне нормально. Молодых Сашка не жалеет. Молодые должны пахать, с её точки зрения. Тем более так, как они сейчас «работают». Под фанеру за себя стоят, невелик труд. Не в забое уголь добывают.

Примерно так она вслух и высказывается. Всеволод Алексеевич смеётся:

– Сашенька, ты чудо. Если бы не знал, как ты ко мне относишься, обиделся бы. Зайдём, попьём кофе?

Они останавливаются возле уютной уличной кофейни, как раз между концертным залом и морем. Он всегда её сюда тянет. Сашка всегда соглашается. Ещё одно удовольствие в его копилку. Хоть в чём-то ему повезло, кофе он может пить без всяких последствий.

В кафе он заходит так, как, наверное, заходил в персональную гримёрку. Только что не ногой дверь открывает. Подбородок высоко задран, в каждом движении уверенность, что его здесь ждут. Но здесь его действительно ждут, весь персонал его знает и любит.

– Ваш столик свободен, Всеволод Алексеевич. Здравствуйте, Александра Николаевна!

Он величественно кивает и шествует к столику. Отодвигает стул для Сашки и не садится, пока не сядет она. К этому церемониалу она тоже привыкла. Даже дома то же самое. Поначалу он ещё и вставал, когда она в комнату входила. Уверял, что так полагается по этикету. Через пару недель Сашка взвыла, что вообще перестанет к нему заходить! Тогда только успокоился.

Официантка приносит меню, не переставая улыбаться абсолютно идиотской улыбкой. Магия Туманова! Сколько бы ему ни было лет, женщины в его присутствии стремительно теряют адекватность.

– Мне как обычно. Двойной и без сахара. Сашенька, тебе чай?

– А что ещё? – тоскливо отзывается она.

– А почему бы тебе не попробовать раф? Например, пряничный? – вдруг выдаёт он, и Сашка чуть не роняет свой экземпляр меню. – Что? Он готовится на основе сливок, и кофеина там самая малость. Ты попробуй! Ну сколько можно мочу молодого поросёнка хлебать?