Как в парк вместе ходили. Отец выкупил его на целый день только для нас. Мы катались на всех аттракционах, даже страшных, куда детям нельзя, как мама испугалась и не пошла с нами на «Свободное падение», а я визжала до одури от страха и восторга, когда кресла на скорости летели вниз. Потом обедали в ресторане, где все блюда словно сбежали из сказки. У гамбургера была красная с белыми крапинками булочка, съедобная подделка под шапку мухомора, а сыр внутри ядовитого синего цвета. Это был самый счастливый день в моей жизни, через месяц мама умерла.

Я подскочила на кровати, как ужаленная. Годовщина! Скоро годовщина маминой смерти! Мы с отцом восемь лет ездили на кладбище в каждую годовщину, провозили белые розы. Мамины любимые.

Слезы только угасли, а теперь потекли вновь. До годовщины оставался месяц. Всего лишь месяц, и за него мне надо или сбежать, или убедить монстра, чтобы свозил меня на кладбище. Хотя вариант с побегом уже не казался привлекательным, после того как меня чуть не изнасиловали. Значит, придется играть по правилам Романова, по крайней мере, какое-то время.

Вечером следующего дня я вымылась, стараясь не намочить повязки, кое-как разодрала свалявшуюся за неделю копну волос, даже косу заплела, надела белое платье и старушечьи туфли с квадратными носами. Посмотрелась в зеркало. Синяки на руках выглядели все еще жутковато, а ссадины на лице так, словно меня щеками по асфальту возили. Глубоко вдохнула и подошла к двери, думала, что зря старалась и она заперта, но нет. Ручка провернулась, и дверь поддалась. Я осторожно выглянула в коридор. Темно и пусто. Прислушалась, тихо. Вышла, мне бы сейчас кого-нибудь из безымянных горничных в серых униформах поймать, спросить, где у Романова кабинет или берлога. Мысль зайти в его комнату отбросила сразу. Даже отец не любил, когда я к ним с Лилей входила. Этот вообще по стенке размажет.

Подошла к лестнице. Тихо. Спустилась, оказавшись в атриуме с фонтаном. Из столовой донесся тихий переливчатый смех, сменившийся глухим мужским.

Я на цыпочках подкралась, прислонилась к стене и осторожно заглянула.

Черт! Романов, как гора, возвышался во главе стола, а по бокам от него сидели две женщины и мужчина, лысый, как коленка, и с раскосыми, почти монгольскими глазами. Чингиз! Заклятый враг отца! Я, наверное, всхлипнула или вскрикнула. Не помню. Не знаю. Но одна из женщин повернулась ко мне, заметила и удивленно вскинула брови:

– Ой, а это что за чертенок?

Романов тоже меня заметил. Тут уж я свой страх живо поборола, такого стрекача дала, вернее, хотела дать, но ушибы быстро о себе напомнили, и я похромала к лестнице, со стороны, наверное, даже забавно смотрелось.

– Я сейчас, – услышала его голос, и сердце в живот провалилось, засеменила по ступенькам наверх. Но разве убежишь от такого? За спиной грохотали шаги.

Я почти дохромала до второго этажа, до моей комнаты оставалось не больше двадцати шагов. Забавно, я уже начала думать об очередной камере как о своей комнате. За спиной раздалось:

– Кара.

Меня словно к полу приморозило. Я боялась повернуться и на него посмотреть, отчаянно пытаясь вспомнить, какое правило нарушила и не надают ли мне за это ремнем по пяткам.

Он подошел ко мне со спины, навис тенью и дотронулся до плеча, не сжал, не схватил, аккуратно коснулся. Я все-таки развернулась, тряслась, как в лихорадке, но развернулась.

– Тебя не учили, что подсматривать и подслушивать нехорошо?

– Я не хотела. Я вас искала. Потом голоса услышала.

– Зачем ты меня искала?

Замялась, прежде чем ответить, но в конце концов мне же надо к маме на могилу через месяц.

– Хотела сказать, что буду делать все, что вы сказали. Буду слушаться Екатерину Андреевну, – по языку как наждачкой провели, так и хотела ее Квазимордой назвать, – буду учиться и не буду больше сбегать.

– Иди к себе, скоро принесут ужин, – только и сказал он, развернулся и загрохотал по лестнице.

И, черт возьми, я сделала все, что сказала. Училась, как проклятая. Грызла гранит, так что зубы скрипели. Читала. Ела. С завистью смотрела в окно. На горничных, которые курили в специально оборудованной беседке, на садовника, постригавшего траву и фигурки животных из живой изгороди. Мне на улицу разрешили выйти через две недели. В сопровождении Квазиморды и Димы, конечно, но это уже было не так важно. Я радовалась как ненормальная. Вдыхала полной грудью бальзамический запах деревьев. Ловила солнечные лучи и едва не прыгала по гравийным дорожкам. Да, плохо я себе представляла особняк и территорию. Парк, окружавший дом, был огромным, в нем легко заблудиться, как в лесу. Мне показалось, что Квазиморда меня специально подвела к огромной стене, огораживающей поместье, словно тут Кинг-Конга держали, но я заметила и кое-что полезное. На стене рос дикий виноград, а ветви некоторых деревьев примыкали к стене.

Глава 10

Днем накануне годовщины маминой смерти я собрала в кулак все свое изрядно подрастерявшееся за последний месяц мужество и пошла в кабинет Романова. Сегодня он никуда не уезжал и работал в поместье.

Постучалась, как хорошая девочка.

– Да, – прогудел он. Дверь была открыта, но я не вошла, застыла на пороге. А вдруг не разрешит, не отпустит? И зря я весь месяц паинькой была. Почему-то только сейчас подумала, что если он так отца ненавидит, то и маму тоже и, если я попрошу отвезти меня на кладбище, точно откажет.

Вошла в кабинет.

– Я вела себя хорошо. – С козырей зашла.

Романов оторвался от ноутбука и скользнул по мне равнодушным взглядом.

– Дальше, что? Давай быстрее. Мне некогда.

– У меня одна просьба…

Я даже договорить не успела, как он снова в ноутбук уставился и рукой махнул, мол, вон пошла, не мешай.

– Пожалуйста, – чуть язык себе не откусила за это «пожалуйста», – можно мне завтра…

– Нет, – рявкнул Романов, схватил заверещавший мобильник, принял вызов и отвернулся к окну. Разговор окончен. Все. Я стояла как оплеванная и почти готова была начать умолять, разревевшись, как маленькая. Но представила, как на меня отец бы посмотрел. Сурово нахмурившись и покачав головой. Проглотила слезы и на негнущихся ногах вернулась в библиотеку, где проходили занятия с преподавателями из универа.

Препод меня о чем-то спрашивал, и я даже отвечала. А сама думала о розах на клумбе у фонтана. Белые. Мамины любимые.

План созрел ближе к вечеру. Меня теперь не запирали. Наверное, решили, что после случая с тем козлом я не решусь снова сбежать. Сбегать я и не собираюсь. Я вернусь, только маму навещу.

Я себя щипала, чтобы не уснуть, иначе бы весь план пошел насмарку. Едва небо начало светлеть, я оделась и как мышка выскользнула из спальни. В доме было тихо. Я вышла на улицу. Двери не запирали, ни к чему с такой охраной. За месяц я изучила маршруты их дежурства. Хотя они хитрили, меняли их постоянно, но я была упорной и нашла «окна».

Сначала клумба, не подумала взять нож, и стебли пришлось ломать, не слишком красиво получилось, ну да ладно. У меня не было сумки, поэтому цветы сложила в наволочку. Исцарапалась вся, пока их ломала, колючие, блин.

Дальше к забору, прячась от патрулей за кустами и деревьями.

Еще раз убедилась, что платье не лучшая одежда для побега, хотя это никакой не побег. Я же вернусь.

Забралась на дерево, ветви которого росли ближе всего к забору. Цепляясь за плющ, спустилась с обратной стороны, если бы не была такая худющая, то вместе с ним свалилась бы. Пошла вдоль стены. Сердце стучало, как бешеное, я боялась, что того и гляди сирена заорет, но все было тихо. Спустя полчаса обошла поместье по кругу и почти потеряла надежду выбраться, но наконец увидела въездные ворота и дорогу. Чтобы не попасться на глаза охране, пошла вдоль дороги, прячась за деревьями. Солнце уже высоко поднялось, когда лес сменился полями и я вышла на шоссе.

Оставалось найти попутку до города и молиться, чтобы не маньяк попался.

Я не знала, в какой стороне город, и просто зависла, задумавшись, как дальше действовать.

Машин не было. Вдруг вдалеке солнечный луч блеснул на лобовом стекле приближающегося автомобиля.

Мне и голосовать не потребовалось. Машина остановилась рядом со мной. Точно маньяк. Но когда опустилось затонированное стекло, за ним оказалась симпатичная девушка чуть старше меня.

– Ты что здесь делаешь? – спросила она, рассматривая мое перепачканное платье и наволочку с розами.

– К маме еду, подвезете до города?

Девушка задумалась, нахмурила подведенные карандашом брови:

– А мама где?

Я пожала плечами:

– На кладбище. Ахунском, она меня там ждет.

– От парня сбежала? Бил? – спросила девушка, и ее милое лицо стало вдруг ужасно серьезным, словно она сейчас вообще о другом думала. Кажется, в правду она не поверила и придумала свою, без разницы.

Кивнула вместо ответа.

– Запрыгивай, – решилась девушка, и я выдохнула.

Больше она меня ни о чем не спрашивала, включила радио, и мы помчались по шоссе, прочь от жуткого поместья к единственному месту на земле, где меня еще ждали.

Не знаю, что она там себе придумала, но довезла прямо до центральных ворот. У которых сидели бабки с цветами.

– Спасибо.

– Удачи вам с мамой, – сказала она на прощание.

На кладбище еще никого не было, и я спокойно знакомыми дорожками дошла до могилы.

Здравствуй, мама.

За захоронением ухаживали, отец платил за это. Теперь некому будет. На холмике пробивались сорняки, валялся мелкий сор. Утро я провела, убираясь, таская воду, чтобы протереть памятник.

На меня косились посетители, но никто ни о чем не спрашивал, и на том спасибо. Когда закончила, легла прямо на покрытый декоративным мхом холмик.

Закрыла глаза и представила, что не легкий ветерок по щекам гладит, а мама меня успокаивает. Даже слез не было. Было… спокойно… я обняла холмик и просто слушала, как кругом шумят деревья, прорастая в чьи-то кости, как жужжат мухи и пчелы, звенят комары, где-то перекрикиваются родственники, приехавшие навестить родных. Сама не заметила, как провалилась в сон.

Глава 11

– Чертова девчонка. – Потер виски, головную боль не смогли унять четыре таблетки.

Катя права, надо было вышвырнуть ее и будь что будет. Не вышвырну, конечно. Не воюю я с детьми, даже если их отцы исчадия ада, как Трофим. Набрал начальника охраны:

– Что у вас?

– По камерам отследили до главных ворот, потом она на трассу пошла. Там камер нет, ни наших, ни ДПС. Попутку поймала. Хитрая девчонка.

– Как проморгали?

Молчание.

– Выясняю. – Начальник замялся.

– Так, ладно, ориентировку на нее по всей области. В соседние тоже разошли. С пометкой, что она под моей защитой и если кто тронет, то отвечать передо мной будет. Ментов тоже подключи. Первым делом особняк проверьте, по друзьям отца и мачехи пройдите.

Потер ноющие виски, где ты, Кара? Убьют же глупую и не посмотрят, что девчонка совсем.

Несколько часов бесплодных поисков, весь город на ушах, ребята не только по друзьям, но и по врагам прошлись, да так, что трупы убирать пришлось и раны штопать. Ничего. Ни следа.

К тому времени, как стемнело, я девочку уже похоронил, и ее смерть была на моей совести. Видит Бог, отца ее я живьем в землю бы закопал, но не ребенка неразумного. Восемнадцать! Твою мать! Ей бы еще жить да жить.

– Владимир Игнатьевич, там люди Мерзлого девушку привезли. Она подвозила утром Карину. – Начальник охраны зашел в кабинет без стука, в двух словах пересказал, что сам узнал.

– Ну, давай посмотрим, что там.

Вышел в гостиную. У камина перебирала фарфоровые безделушки не девушка, а какое-то недоразумение. Вздернутый нос. Волосы короткие, торчком, с синими прядями. Джинсы на пару размеров больше. Футболка обтягивает грудь без лифчика, хотя какая там грудь – прыщики, зеленкой мазать. Еще и жвачку, как корова, жует. Поморщился. Мерзкая привычка.

– Где моя подопечная?

Девушка уперла руки в тощие бедра, покачнулась и заявила: