– Не получится, – покачал я головой. – Не получится, Вадим Андреевич. Деньги заплачены, так что минимально два месяца ещё буду жить здесь.

– Не будешь.

– А чего так? – добродушно спросил я. – Хотите денежки вернуть? Придётся ещё и неустойку выплатить. В двойном размере.

– Чего?! – гневно воскликнул он. – Будешь мне морду бить и ещё, чтоб я тебе платил за это? Я милицию вызову.

– Это вряд ли. Нетрудовые доходы, как-никак. Действительно хотите в эти тяжбы погрузиться?

– Послушай… ситуация изменилась. Так что… всё, забирай вещи и вали. Боксёр, бляха, твою мать!

Вот же сучонок Кофман. Наверняка от него приказ пришёл, гнать меня поганой метлой.

– Нет, Вадим Андреевич, не получится.

– Хер с тобой, – зло мотнул он головой и с кончика носа сорвалась тяжёлая капля практически чёрного цвета. –Верну я тебе деньги за неиспользованные дни.

– Не пойдёт, – усмехнулся я. – Можете милицию вызвать. Но я тогда поведаю миру о том, как вы наживаетесь на государственной недвижимости. Думаю, квартиру у вас заберут. А вы как думаете?

– Сука! – мотнул он головой. – Шантажист.

– Ничего подобного, – развёл я руками. – Элементарная самозащита. Но вы можете сообщить своему куратору, что я выселился и всё уже в порядке.

– Какому, нахрен, куратору! Я лучше ментам скажу, что ты на меня напал и избил. К тому же все, так сказать, доказательства налицо.

– Ладно, Вадим Андреич, идите умойтесь и ступайте себе с миром. На этом закончим.

Крыть, на самом деле, было нечем, и деньги возвращать не хотелось. Поэтому он умылся, вытерся полотенцем и, бросив несколько «проклятий» в космос, удалился, зло сверкая глазами. А я включил телевизор, с минуту последил за выступлением Вьетнамского государственного ансамбля песни и танца «Тхонг Лонг», а потом пошёл на кухню. Поставил чайник и кастрюльку с водой, отварил магазинные пельмени из синей пачки и съел, бросив на них кусочек сливочного масла.

Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля.

Просыпается с рассветом вся советская земля…

Радио, едва сдерживавшее хоры и их солистов ликовало. Да здравствует Первое мая, день международной солидарности трудящихся! Ура!

Ура-а-а-а!

Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Ура, товарищи!

Ур-а-а-а!

Нет, демонстрация ещё не началась, но настроение было праздничным и приподнятым уже с самого утра. Пока я умывался, чистил зубы, варил кофе и жарил яичницу волны позитива и праздника обрушивались на меня из репродуктора.

Кипучая, могучая, никем непобедимая

Страна моя, земля моя, ты самая любимая…

А ещё, если верить паспорту, сегодня был день моего рождения. Так что не исключены были подарки, поздравления и нетрезвые улыбки, от которых недалеко и до плотских утех. Я это предвидел. Предвидел, но готов не был. Холодильник был практически пустым. Собственно, возможно, никто и не вспомнит…

Я принял душ, оделся и вышел из дому. Встреча была назначена у проходной. Там уже формировалась колонна. По цехам и отделам. Красные флажки, прикалываемые булавками к груди, палки с привязанными к ним разноцветными воздушными шарами, транспаранты «Миру – мир!», портреты вождей, приклеенные на фанерки и тоже прибитые к палкам – всё это было частью атмосферы, ритуалом, вызывающим душевный подъём и всё такое.

Но самым прекрасным было чистое ярко-синее небо, редкие перистые облачка и радостные лица участников демонстрации. У нас это были, в основном, девчата, парни терялись в рядах швей и закройщиц. В управлении мужчин было больше и здесь раздавались взрывы смеха, звучали анекдоты и инструкции начальства.

– Жаров, держи! – моя соседка и будущая исполняющая обязанности начальника отдела протянула мне палку с портретом Воротникова.

– Так, товарищи! – подошла и Ткачиха. – Пожалуйста, без легкомыслия! Чтобы никакого алкоголя. Кого поймаю, тот пойдёт на «доску почёта» с выговором и с занесением…

– В грудную клетку, – подсказал я.

– Вот именно, – не задумываясь кивнула Зина и народ рассмеялся.

– Так! – тут же рассвирепела она. – Прекратите! Мероприятие ответственное! Мы перед обкомом партии от лица всей отечественной лёгкой промышленности сейчас выступаем! Так что давайте, не посрамите. Становитесь в колонну. Кошкин, отдай ты эти шарики! Вон, Крючковой отдай. А сам возьми серп и молот.

Серп и молот брать никто не хотел, потому что композиция из металла была тяжёлой.

– Кошкин!

Он сделал скорбное лицо и под всеобщий смех принял почётную ношу.

Все эти смешки, прибаутки, а также строгости и обременения были частью традиции и без них праздник бы не казался праздником.

– Кошкин, не надорви кокошки! – смеялись дамы.

– Думай головой, бл*ть! – поучал Артёмыч, добровольно обходящий колонну. – Выше поднимай!

Был он уже подшофе и на общественных началах пытался придать расслабленной и шевелящейся массе форму римского легиона.

– Так! За головную машину не выходить! Там ВЭМЗ идёт!

Головная машина представляла собой старый ГАЗ-151, превращённый в агитпоезд с громоздкой инсталляцией вместо кузова.

– Да здравствует день международной солидарности трудящихся! – закричал кто-то впереди.

– Ура-а-а! – откликнулись трудящиеся.

Колонна медленно двинулась, выкатилась на Дзержинского, бодро проползла метров сто и остановилась, уперевшись в хвост колонны ВЭМЗа. Подбежала Настя. Румяная, весёлая, в лёгком плащике.

– Александр Петрович! – громко воскликнула она. – Вы вернулись из командировки?

– Частично, – улыбнулся я.

– Ну, хоть так. Поздравляю вас с праздником, а ещё поздравляю вас с днём рождения! Я желаю вам больших трудовых успехов, здоровья, долгих лет и счастья в личной жизни!

– Жаров! – закричали окружающие. – День рождения зажал!

Настя протянула мне руку и крепко пожала.

– Давайте отойдём на минуточку, – весело кивнула она. – Пойдёмте-пойдёмте! Да ничего, вместе с товарищем Воротниковым. Товарищи, я его сейчас верну! Это по профсоюзной линии.

Зины не было, она ушла вперёд, туда, где тусовались руководители предприятия. Мои коллеги заржали, прекрасно понимая, что это за линия такая, профсоюзная. Я пошёл за Настей и мы забежали во двор ближайшего дома и увидели на лавочке у подъезда товарищей по профкому. Без руководства, конечно и одних девушек.

– А, Жаров! Давай к нам. Вечно нам мужиков на себе тащить приходится, да девушки-красавицы?

Настроение было приподнятое, по рукам ходила бутылка «трёх семёрок», к которой все прикладывались по очереди. Я тоже приложился, раз уж такое дело. С улицы нёсся гомон толпы, становилось теплее и теплее. Не от вина, просто весна вступала в права, солнце светило жёстко, практически по-летнему.

Ещё не было ни травы, ни листвы, но природа уже приготовилась, и люди, чувствуя эту готовность мира к новому обновлению тоже были готовы к цветению, к любви и радости.

Наша колонна шествовала по площади Советов мимо трибуны с областным начальством.

– Да здравствует марксизм-ленинизм – вечно живое революционное интернациональное учение! Ура!

– Ура-а-а!!!

– Братский привет коммунистическим и рабочим партиям всего мира! Ура!

– Ура-а-а!!!

– Братский привет народам социалистических стран! Ура!

– Ура-а-а!!!

– Да здравствуют единство, сотрудничество и сплочённость стран социалистического содружества, их непоколебимая решимость укреплять и защищать завоевания социализма, мир на земле! Ура, товарищи!

– Ура-а-а!!!

– Братский привет рабочему классу капиталистических стран!

– Ура-а-а!!!

– Пусть крепнет союз мирового социализма, международного пролетариата и национально-освободительного движения!

Блин, да пусть крепнет, конечно, не вопрос вообще. К концу шествия все стали добрыми и против союза мирового пролетариата ни с какими движениями уже ничего не имели.

Пройдя через площадь Советов и дальше мимо обкома по Советскому проспекту, колонна повернула на Красную и распалась. Рассеялась, как песчаная фигура.

– Ну что, Жаров, пошли праздновать! – насели на меня коллеги и даже ответственный семьянин Кошкин, практически придавленный серпом и молотом, выразил желание принять участие в празднике.

Ну, блин… На это я не рассчитывал. Алкоголя у меня не было вообще, а магазины были, естественно, наглухо закрыты. Да и еды было не густо. Не омлет же гостям подавать. Поэтому, когда мы дошли до фабрики, я отдал коллегам своего Воротникова и рванул в сторону вокзала, там было недалеко. Сегодня ехать никуда не надо было, сегодня была задача угостить гостей.

Таксисты моему вопросу слегка удивились, поскольку ночь ещё не наступила и беспомощно развели руками. Нихт шиссен. Ноу водка. Пришлось мне идти в привокзальный ресторан.

– На вынос ни-ни, – строго покачала головой дородная администраторша с сооружением из накрахмаленной марли на голове.

Мне пришлось приложить максимум усилий и билетов госбанка СССР, чтобы сломить её несгибаемость и назначить встречу у служебного входа. Но сломившись, она уже не знала тормозов и вынесла мне помимо двух Алиготе и «Пшеничных», ещё и четыре алюминиевых судка, где находился бефстроганов с картофельным пюре. Под обещание вернуть завтра и совершенно на это не надеясь, естественно.

Когда я приехал к дому на такси, народ уже стоял у подъезда.

– Жарик, мы уж думали, ты нас бортануть решил, – сочно выступил неизвестно откуда взявшийся Давид, которого на демонстрации вроде бы вообще не было.

– Да что вы, друзья мои, смотрите, я тут разжился угощением.

– Веди, веди, – торопливо кивнул Кошкин. – У людей ещё дела имеются. Быстро поздравим и всё.

– Веди, Будённый, нас смелее в бой! – пропела Настя.

Все засмеялись. Мы поднялись наверх. У Насти в руках были большущие пакеты.

– Мы салаты же делали с девчонками, – улыбнулась она. – А тут вон повод какой.

Была пара человек из отдела, пара – из общаги, пара – из профкома. Всего девять. И я. Некоторых из своих гостей я видел первый раз в жизни. Возможно, Саня Жаров и видел и, может быть даже знал, но я – точно нет. Ну, ладно. Полагаю, агентов Зубатого и Ананьина здесь не было. И Кофмана тоже.

Атмосфера сложилась скорее студенческая, чем рабочая, но было весело и чистосердечно. Выпивали, и закусывали нехитрой закуской. На скорую руку, без основательности и фундаментальности. Кошкин принял на грудь, опустошил один из ресторанных судков и ушёл вдаль, сообщив, что его супруга ждёт.

Кто-то ещё ушёл, кто-то пришёл с бутылкой коньяка. Ещё одна, как выяснилось, была у Давида. Он пел Сулико и что-то ещё очень красивое и непереводимое. Настя, как настоящая хозяйка следила за столом и за гостями. Делала она это не нарочито, не пытаясь продемонстрировать, что претендует на эту роль по-настоящему.

Я сидел на диване, откинувшись на спинку и блаженно улыбался. Подарков не было, поскольку всё произошло спонтанно. Подарок только Настя сделала – небольшой металлический бюст Ленина. В общем, может, мне весь этот движ и нужен был – разрядка, лёгкость, дружеское воодушевление. По сути, я ведь всё время был один, а тут…

Раздался звонок в дверь. Девчонки пошли открывать. Я подумал, что это мог быть снова Радько, но нет, его бы мы сразу услышали. Думаю, он бы резко воспротивился подобному мероприятию на принадлежавшей ему территории.

– Кто там? – спросил Давид, вернувшихся из прихожей девчат.

– Невеста приехала, – засмеялись они.

– Чья? – обрадовался он. – Не моя случайно?

– Нет, – замахали они руками. – Это невеста именинника.

В комнату вошла Элла и удивлённо уставилась на празднество. Выглядела она неуверенно.

– Ты из профкома? – спросил мой сосед по общаге. – Заходи, не стой!

– Нет, – растеряно махнула она головой.

– Она из Москвы, – сказал я и сел на край дивана.

Вся моя безмятежность вмиг улетучилась.