По облику истинный бессмертный даос, мужчина был строен и красив. Глядя издалека на его изящные черты, можно было легко представить этого человека сидящим под цветущим деревом с книгой в руке, эдаким утонченным красавцем, ушедшим от мирской суеты. Если же смотреть вблизи, то сразу становились заметны его слегка приподнятые брови вразлет, придававшие лицу холодное выражение, а красивые раскосые глаза, разделенные тонкой, узкой переносицей, глядели нечеловечески безжалостно, искажая изысканный и мягкий образ.

Мо Жань внутренне готовился к этой встрече, но, бросив издалека взгляд на этого человека, сейчас живого и здорового, все равно почувствовал, как у него затряслись поджилки.

Его трясло от страха и в то же время… от радостного волнения.

Это его учитель.

Чу Ваньнин.

Именно его, плача, желал увидеть Сюэ Мэн, когда в прошлой жизни пришел в павильон Ушань.

Именно этот мужчина разрушил грандиозные замыслы Мо Жаня и загубил все его великие устремления. Именно его Мо Жань в конце концов бросил в темницу и замучил до смерти.

Казалось бы, император Мо Жань должен был радоваться, когда наконец победил своего противника и за все ему отомстил.

Как рыбы свободно плавают в бескрайнем море, а птицы парят в небесной выси, так и властитель мира Мо Жань мог жить свободно, ведь больше никто не мог ему противостоять. Поначалу он действительно так считал.

Однако, похоже, он ошибался.

Когда наставник умер, Мо Жань будто похоронил вместе с ненавистью что-то еще.

Невежественный Мо Жань не понимал, что лишил себя чувства радости от соперничества с достойным противником. Он знал лишь, что отныне в Поднебесной у него больше не осталось заклятых врагов.

Пока учитель был жив, Мо Жань боялся его, трясся от ужаса, покрывался гусиной кожей с ног до головы. Видя в руке наставника ивовую лозу, он чувствовал, как дыбятся волоски на его теле, – так от стука деревянной колотушки встопорщивается шерсть привыкшего к побоям бездомного пса; и Мо Жаню казалось, будто он точно так же вот-вот ощерит ноющие зубы, слюна потечет изо рта, повисая нитками, ноги подломятся и задергаются в конвульсиях от нервного напряжения.

Убив учителя, которого боялся больше всех на свете, Мо Жань ощутил, будто он вырос над собой, совершив этот нарушающий все возможные устои поступок.

Возгордившийся Мо Жань с вершины горы окинул взором бренный мир, в котором больше никто не осмелился бы поставить его на колени или отвесить ему оплеуху. Празднуя победу, он откупорил кувшин вина «Лихуабай» и, устроившись на крыше дворца, пил всю ночь.

Тогда под воздействием вина шрамы, давным-давно оставленные на его спине плетью наставника, вновь напомнили о себе жгучей болью. И теперь, видя перед собой живого учителя, Мо Жань таращился на него со страхом и ненавистью, к которым примешивалась толика извращенного упоения.

Разве можно не радоваться, потеряв и вновь обретя такого противника?

Не обращая ни малейшего внимания на двух учеников, прибежавших на задний склон, Чу Ваньнин продолжал сосредоточенно противостоять рассеянной повсюду нежити.

Изящный и возвышенный, скромный и отрешенный от мирской суеты, он равнодушно глядел на своих врагов сверху вниз из-под ровных длинных бровей, даже посреди хаоса сохраняя достоинство и невозмутимость человека, который как будто собирается сесть, воскурить благовония и заиграть на цине.

И тем не менее сейчас этот благородный красавец держал в руке длинный меч для изгнания демонов, с блестящего клинка падали алые капли крови. Один взмах, взлет широких рукавов – и меч с грохотом обрушился на ступени. Камень брызнул осколками; по всей длине лестницы в тысячу ступеней пробежала трещина, и она вмиг раскололась, а обломки камнепадом рухнули вниз, в бездонную пропасть!

Вот это мощь.

Сколько же лет прошло с тех пор, как Мо Жань в последний раз видел истинную силу наставника?

От хорошо знакомого чувства трепета перед этой жестокой и неукротимой мощью подогнулись и без того некрепко стоящие на земле ноги Мо Жаня, и он поневоле бухнулся на колени.

Чу Ваньнину не потребовалось много времени, чтобы уничтожить оставшихся чудовищ и аккуратно залатать прореху в волшебной завесе. Закончив работу, он плавно спустился по воздуху вниз, представ перед Мо Жанем и Сюэ Мэном.

Мельком посмотрев на коленопреклоненного Мо Жаня, он перевел на Сюэ Мэна холодный взгляд раскосых глаз.

– Он что-то натворил?

Мо Жань испустил тяжелый вздох.

Его наставник обладал способностью быстро проникать в самую суть вещей и делать точнейшие выводы из своих наблюдений.

– Учитель, Мо Жань покинул школу и нарушил два запрета: на воровство и блуд, – сказал Сюэ Мэн. – Прошу вас его наказать.

Некоторое время Чу Ваньнин молчал, и ни одна черточка не дрогнула на его каменном лице.

– Понятно, – наконец изрек он ледяным тоном.

Мо Жань с Сюэ Мэном озадаченно молчали. Ну и? Это что, все?

Только Мо Жань понадеялся, что на сей раз легко отделается, и украдкой поднял глаза на Чу Ваньнина, как ухватил взглядом стремительную вспышку золотистого света. Резко прорезав воздух, она просвистела, будто молния, и хлестнула Мо Жаня прямо по щеке!

Кровь брызнула во все стороны!

Золотистый свет двигался с такой поразительной скоростью, что Мо Жань не то что уклониться – даже моргнуть не успел, как его лицо уже обожгло болью: щека оказалась рассечена до мяса.

Заложив руки за спину, Чу Ваньнин стоял на пронизывающем ветру, сохраняя полную невозмутимость. Воздух был по-прежнему наполнен демонической ци, чье зловоние смешивалось с запахом свежей крови; из-за этого обстановка в запретной зоне на заднем склоне горы стала еще более мрачной и пугающей.

Розгой, что хлестнула Мо Жаня по щеке, была невесть откуда появившаяся в руке Чу Ваньнина узкая и длинная, покрытая ярко-зеленой молодой листвой ивовая лоза, кончик которой касался подошв его сапог.

Несомненно, столь изящная вещь должна была бы навевать мысли о чем-то столь же утонченном, к примеру вызывать в памяти такие строки: «Я тонкую веточку ивы сорву и дарую любимой…»^[20]

Жаль только, что Чу Ваньнин не был тонким и хрупким, да и возлюбленной у него не было.

Ивовая лоза в его руках на самом деле была божественным оружием Тяньвэнь^[21]. Сейчас лоза ярко сияла золотым светом, разгоняя ночную тьму, и ее сияние отражалось в бездонных глазах Чу Ваньнина, отчего и они мерцали в темноте.

– А ты чересчур осмелел, Мо Вэйюй, – процедил Чу Ваньнин сквозь сжатые губы. – Ты в самом деле думаешь, будто я не найду на тебя управу?

Юный Мо Жань из прошлой жизни, может, и не придал бы его словам никакого значения, решив, что учитель просто его запугивает.

Однако вернувшийся с того света Мо Вэйюй прекрасно помнил, что такое наставническая «управа», уж слишком болезненными были пережитые им многочисленные побои. Он вдруг ощутил, как заныли зубы, и начал лихорадочно придумывать оправдания, чтобы обелить себя в его глазах.

– Учитель… – Не замечая кровоточащий порез на щеке, Мо Жань поднял на Чу Ваньнина влажные глаза. Он прекрасно знал, что его вид сейчас вызывает лишь жалость, и не преминул этим воспользоваться. – Ваш ученик никогда не воровал… никогда не развратничал… Почему учитель, выслушав Сюэ Мэна, сразу ударил ученика, даже не расспросив?

Чу Ваньнин промолчал.

Со своим дядей Мо Жань обычно использовал два приема: старался выглядеть либо как можно более очаровательным, либо жалким. В данной ситуации он решил пустить в ход сразу оба.

– Неужели этот ученик в ваших глазах безнадежно плох? – произнес он таким обиженным тоном, будто сейчас расплачется. – Почему же, учитель, вы не хотите дать мне возможность оправдаться?

Стоявший рядом Сюэ Мэн топнул ногой от злости.

– Мо Жань! Ты, ты паршивый пес! У тебя н-ни стыда ни совести! Не слушайте его, учитель, не позволяйте этому негодяю сбить вас с толку! Он и правда вор! Все краденое – здесь!

Чу Ваньнин бесстрастно опустил ресницы.

– Мо Жань, ты действительно не воровал?

– Не воровал.

– Тебе должно быть известно, что бывает с теми, кто мне лжет.

Мурашки пробежали по спине Мо Жаня. Как ему может быть неизвестно? Тем не менее он продолжал упорно настаивать на своей невиновности:

– Прошу учителя разобраться и рассудить по совести!

Чу Ваньнин поднял руку и вновь взмахнул сияющей золотом лозой, но на этот раз не стал хлестать Мо Жаня по лицу – вместо этого он крепко обвил его ею, надежно связав.

Эти ощущения были слишком хорошо знакомы Мо Жаню. Помимо того, что ивовая лоза регулярно хлестала людей, ей находилось еще одно «полезное» применение…

Глядя на Мо Жаня, прочно опутанного Тяньвэнь, Чу Ваньнин повторил свой вопрос:

– Воровал ли ты?

Мо Жань ощутил, как знакомая резкая боль пронзила его сердце, будто маленькая острозубая змея стремительно ввинтилась ему в грудь и принялась кувыркаться в его потрохах. Вслед за острой болью пришел соблазн сознаться, причем такой сильный, что едва получалось перед ним устоять.

Не в силах молчать, Мо Жань открыл рот и прохрипел:

– Я… не… А-а-а…

Словно чувствуя, что он лжет, Тяньвэнь сияла все ярче, все нестерпимее. Страдавший от боли Мо Жань покрылся холодным потом, но продолжал что было сил сопротивляться этой пытке.

При допросах Тяньвэнь тоже была незаменима.

Будучи опутанным лозой, ни человек, ни демон, ни любое иное существо из мира живых или мертвых не могли лгать. Тяньвэнь могла разговорить кого угодно, заставив дать честный ответ на вопрос, заданный Чу Ваньнином.

В прошлой жизни лишь один человек, положившись на свои силы, смог сохранить правду в тайне и обмануть Тяньвэнь.

Этим человеком был Мо Вэйюй, впоследствии ставший владыкой всего мира людей.

Вернувшийся с того света Мо Жань надеялся на удачу и полагал, что сможет, как когда-то, выстоять под натиском Тяньвэнь. Он долго терпел, закусив губу; тело била дрожь, а капли пота одна за другой срывались с его черных как смоль бровей и падали на землю. В конце концов он не выдержал боли и упал на колени у ног Чу Ваньнина, жадно хватая ртом воздух.

– Я… я… украл…

Боль тут же исчезла, будто ее и не было.

Еще не пришедший в себя Мо Жань услышал, как Чу Ваньнин задал ему еще один вопрос, и его голос звучал еще холоднее прежнего:

– Предавался ли ты разврату?

Умные отличаются тем, что учатся на ошибках. Поскольку Мо Жань не смог выдержать первый допрос, он понимал, что дальше нет смысла храбриться.

Как только вновь нахлынула боль, он завопил, вновь и вновь повторяя:

– Да, да, да, да! Я ходил в публичный дом! Не надо, учитель! Не надо!

Стоявший рядом Сюэ Мэн позеленел лицом от потрясения и гневно пролепетал:

– Да как ты… как ты мог… Эта Жун Цзю, она же грязная проститутка… А ты…

На его слова никто не обратил внимания. Исходящий от Тяньвэнь золотистый свет медленно угас. Весь в испарине, с лицом белее бумаги, с дрожащими губами, Мо Жань лежал на земле, тяжело дыша и не в силах пошевелиться. Сквозь мокрые от пота ресницы он смутно видел изящный силуэт Чу Ваньнина в одеждах с широкими рукавами и с нефритовым венцом на голове. Волна ненависти захлестнула душу Мо Жаня.

«Чу Ваньнин! В прошлой жизни этот достопочтенный правильно сделал, что так обошелся с тобой! Даже вернувшись с того света, я все равно не могу смотреть на тебя без ненависти!»

Чу Ваньнин, разумеется, понятия не имел, о чем думал его дурной ученик. Он еще немного постоял, размышляя о чем-то с мрачным выражением лица, а потом позвал:

– Сюэ Мэн!

Сюэ Мэн же, хотя и прекрасно знал, что в нынешнее время многие молодые люди из дворянских и богатых купеческих семей ходят к певичкам, для себя полностью исключал возможность даже просто выпить в обществе проститутки, а о прочих способах времяпрепровождения даже мысли не допускал.

Он какое-то время молчал, тщетно пытаясь переварить услышанное, и лишь потом наконец отозвался: