– Мне его, знаешь ли, лечить не доводилось, – звякнув височными кольцами, фыркнула в ладошку Даждьроса. – Ни в человеческом обличье, ни в истинном. А других поводов посмотреть я и не искала.

– Так ты у брата или у сестры спроси, – посоветовала Радмила, наблюдая, как Горыныч, не желая сдаваться, налетает на Яромира, заходя чуть ли не в лоб, но все равно не может совладать, путаясь в его невероятных зигзагах и петлях.

– Делать мне больше нечего. Тебе нужно – ты и спрашивай, – строго глянула на подругу Даждьроса.

– Ну правильно. Тебе-то больше по сердцу старший брат. Только ты к нему и близко подойти боишься, не говоря уже о том, чтобы обратить на себя внимание. И что ж вы с Ланой такие робкие? Брали бы пример со своего батюшки Водяного.

Лана, конечно, много раз от матушки слышала, что и Хозяйка Медных гор нраву легкого и в своем украшенном самоцветами каменном тереме гостей еще как привечает. Но сказанные в запале речи делила надвое, да к тому же видела, что Даждьроса с родительницы примера не брала.

– Ты о нашем батюшке огульно не суди! – нахмурилась Лана, решившая на этот раз сама вступиться за сестру. – И других русалок по себе равнять нечего. То, что ты высмеиваешь как робость, зовется разумным поведением и честью девичьей. Смотри, как бы тебе самой ее вместе с поневой не обронить!

Не желая дальше вступать в пререкания с легкомысленной Радмилой, Лана оставила удобное место на бровке городской стены, почти у самого забра́ла. Тем более что в весело гомонящей праздничной толпе свой товар нахваливал коробейник с калачами. С утра все девушки успели проголодаться, а уходить домой не хотелось. Выбрав для сытности с мясной, рыбной и грибной начинкой, Лана стала проталкиваться обратно, держа калачи за вылепленную из плотного теста ручку и вдыхая будоражащие аппетит запахи свежего печева и поджарки.

Внезапно до ее ушей долетел разговор расположившихся в центре забрала вятших^[11] мужей. Ящеры и пришедшие к ним в гости смертные воины из посада, глядя на кулачные потехи и воздушные бои, тоже бились об заклад и выбирали достойнейших.

– А правда ли, что в следующий поход рать ящеров, если Велибор не встанет, поведет Яромир? – спрашивал сотник Гордей, из-под руки наблюдая, как отчаянный ящер, крутясь, точно мельничное колесо в воде, и выписывая невероятные зигзаги и петли, вытесняет других участников сшибки, включая Горыныча, чуть ли не за горы.

– Боец он и вправду отчаянный и летун отменный, – поглаживая седую бороду, кивнул помнивший еще времена без скверны старейшина Бронислав.

– В нынешнем походе, кабы не он, пришлось бы всем нашим тяжело, – добавил один из ветеранов, крепкий боец, именовавшийся Боривоем. – Особенно когда в битву вступили демоны с Ледяных островов и заклинатели мертвых, способные подчинить даже павших ящеров.

– Никто не спорит: такого удальца, как Яромир, надо еще поискать. И единоборец он искусный, – согласился с другими ящерами боярин Змеедар. – Да только для того, чтобы вести за собой войско, умения побеждать в поединках мало. Надо видеть все поле боя, а не одного лишь себя, и паче славы думать о том, как лучше ворога одолеть. А для этого иногда приходится действовать и хитростью, а то и вообще отступить, чтобы сберечь войско и, собрав силы, снова ударить.

– Если бы исходы всех войн решались поединком, в мире было бы куда меньше зла, – согласился Гордей.

– Увы, с Хозяином Ледяных островов честная борьба невозможна, – вздохнул Змеедар.

– Что же до Яромира, слишком он задирист и своеволен, слишком любит славу, – добавил Бронислав. – Да вы только посмотрите, что он даже в дружеской потехе творит! Ведь угробит себя и других.

Лана вслед за старейшинами глянула на небо и мигом забыла об остывающих калачах. Одолев в скорости и удали всех ящеров, включая Горыныча, Яромир бросил вызов сразу пятерым противникам и сейчас, отражая их атаки, не просто действовал опрометчиво, а подвергал опасности не только себя и товарищей, но и тех, кто стоял внизу. Особенно когда на бреющем полете едва не скреб пузом по городским башням или заходил в разворот над улицами и площадями, сбивая маковки и сдувая крыльями дранку.

Когда он, уйдя в крутое пике, чтобы избежать атаки, едва не упал на город, так что старейшинам пришлось на всякий случай ставить щит, из уст зрителей послышались уже не пожелания удачи, а раздраженные и озлобленные возгласы. Конечно, когда Яромир сумел чудовищным усилием вывернуться, выйдя из схватки победителем, из груди Ланы и многих зрителей вырвался вздох облегчения. Но через миг он сменился воплями ужаса при виде того, что творилось в небе.

Желая прижать Яромира к земле, его противники заходили с разных сторон и в пылу атаки не сразу разобрали, что идут друг на друга фактически в лоб, тем более что безумный маневр ящера их тоже отвлек. Горыныч и братья Боеслав и Боемысл лишь в последний момент, уклонившись кто вверх, кто в сторону, сумели разминуться. А вот самому молодому участнику схватки – сыну Змеедара, Землемыслу – не так повезло. Уходя от столкновения с близнецами, он взял слишком резко к земле, задел крылом верхушки покрывающего горы леса и теперь кубарем падал, ломая деревья.

Лана забыла, куда дела калачи, еще до обращения лебедкой прянув с забрала. Говорили, некоторые русалки так и калечились, ударившись о землю, точно смертные. У нее все обошлось благополучно. Даждьроса, Радмила, Младислава и другие сестры летели следом. Братья-ящеры, забыв о потехе, бросились на помощь, и одним из первых успел Яромир.

Бедному Землемыслу, который в полете принял человеческий облик, в какой-то мере повезло. Ветви деревьев и глубокий снег смягчили падение. Шею он не свернул и головы не расшиб. А остальное поправимо. Вот только одно дело – раны, полученные в бою. А совсем другое – переломы и ушибы, которыми закончилась дружеская потеха. А виной всему боевой товарищ. Герой, на которого молодому ящеру так хотелось равняться.

И вроде бы в дружеских сшибках и при отработке приемов боя тоже всякое случалось. Но не в священные же праздничные дни, когда весь город, глядя на удальцов, призывает милость батюшки Велеса и Даждьбога-солнца, гадая на будущий год. И нашлись ведь те, кто падение Землемысла сочел недобрым предзнаменованием.

– Ну и чего ты, спрашивается, добился? Думал похвастаться удалью, а только норов свой дурной показал, – выговаривала Яромиру Лана, когда они возвращались в Змейгород, проводив до вечевой площади дровни, увозившие раненого.

Ящер на этот раз шел с повинной головой, ибо наслушался всякого. Хорошо хоть старейшины, убедившись, что Землемысл встанет на резвы ноженьки, скорее всего, даже раньше Велибора и других раненых, смогли уговорить распаленного гневом Змеедара спросить с невольного обидчика только судебный выкуп – виру. Хотя в случаях более тяжких увечий могли завести речь и про изгнание.

– Да ничем я не собирался хвастаться! – словно обиженный ребенок, насупился Яромир. – Я братьям петлю, которую они уже успели назвать мертвой, показать хотел. Я же сам не мог понять, как в тот раз из нее мне удалось выйти.

– Ну и показывал бы один, – в сердцах проговорила Лана, сворачивая к дому и не возражая, когда молодой ящер увязался за ней. – Зачем братьев под беду подвел?

– Можно подумать, они вчера из яйца вылупились, – хмыкнул Яромир. – Они тоже хороши: захотели вшестером побить одного? А я виноватым оказался.

– А что ж, не виноват? – с укоризной глянула на него Лана. – Вроде бы воин, герой, кузнец знатный, а ведешь себя хуже диких сородичей. И что моему батюшке про тебя скажут? Что удалой, да непутевый?

Ох, не стоило Лане про батюшку в такой миг вспоминать. Ибо Яромир тут же забыл и про покалеченного товарища, и про игрища, закончившиеся так плачевно. Завладев рукой Ланы, он глянул на нее испытующе.

– А какое мне дело до шептунов, которые привыкли жить по старине, по обычаю, а нового знать не желают? Ты бы сама за меня пошла?

Хотела ответить Лана, что батюшке с матушкой не посмеет перечить, хотя точно знала, что неволить они ее не станут. Понимала, что с беспутным ящером не свить ей тихого гнезда. Таким дом не окрепнет. И все же ей хотелось, чтобы он повторил свой безумный маневр. На этот раз где-нибудь подальше от людей и только для нее.

– Я бы, может, и пошла, – сказала она, сама удивившись своей смелости. – Да только как бы ты еще раньше сватовства себе шею не сломал или изгнанником в Змейгороде не сделался. Не ведаю, что еще от тебя ожидать.

Яромир второй половины ее речи как будто и не услышал. Раньше, чем Лана успела опомниться, вокруг нее сомкнулось кольцо могучих рук, о котором она все предыдущие дни втайне мечтала. Синие глаза сверкнули совсем близко, а губы властно обняли горячие, несмотря на мороз, требовательные уста.

– Что ты творишь, Яромир? – едва успев отдышаться, выдохнула в лицо ящеру Лана.

– Целую тебя, разве непонятно? Люба ты мне. С первого дня, как увидел.

Он снова обнял ее уста, щекоча золотой бородою, и по телу Ланы побежало сладкое томление, словно посреди зимы наступила весна и ее жилы наполнились соками пробуждающихся деревьев и трав. Голова закружилась, и оставалось только надеяться, что кроме домового их никто из соседей не видит.

Глава 7
Посиделки

На посиделки к Гордее Лана отправилась в сопровождении сестрицы Даждьросы. Следовало ей тоже развеяться. Не все же вздыхать подле хворого Велибора. Звали и Дождираду, но та не решилась брата одного оставить. Тем более что Горыныч с утра тоже куда-то собирался и сказывал, что придет поздно. По поводу дружбы со смертными дочь Хозяйки Медных гор ничего против не имела.

– Да чем они особо от нас отличаются, кроме короткого века? – заметила она рассудительно, принаряжаясь перед серебряным зеркалом и собирая позатейливее косу, заплетая ее в несколько замысловатых колосков. – Матушка и вовсе говорит, что придет время – и они, ступив на путь познания, превзойдут нас своим могуществом.

Лана только удивилась, покачав головой, и тоже глянула на отражение, проверяя, ровно ли висят на украшенном речным жемчугом венчике прицепленные в три ряда височные кольца в виде свернувшихся змеек. Она, конечно, знала, что Хозяйка Медных гор владела ведовством и в своем каменном зеркале видела не только то, что происходит в других землях сейчас, но и заглядывала в будущее, но в такие предсказания верилось с трудом.

С другой стороны, за те века, которые люди жили бок о бок с ящерами, они много чего переняли: освоили ремесла, научились обрабатывать землю. Сейчас уклад жизни в посаде отличался от того, который был принят в Змейгороде, разве что тем, что там чаще играли свадьбы, а в домах детский лепет постоянно сопровождали кряхтение и жалобы стариков.

Просторная изба Гордея рядом с соседскими выглядела пустоватой. Родители сотника давно упокоились на погосте, пару лет назад к ним присоединилась и жена. Двоих сыновей Гордей потерял во время атаки порождений Нави на купеческий караван по пути из Гардара. Единственной надеждой сотника оставались две дочери Гордея да меньшая – Бусинка, которая в этом году тоже вскочила в поневу. Для того чтобы могли они найти себе достойных женихов по сердцу, и отдал сотник на вечер избу на откуп веселой молодежи.

Хотя дни стояли праздничные, на посиделки по обычаю девушки все одно приносили какое-нибудь рукоделие. Не только чтобы урок, заданный строгими матерями, отработать, а дабы друг перед другом умениями похвастать и парням свое искусство показать. Рукодельниц да разумных хозяюшек в жены всегда с охотой брали.

Лана с Даждьросой среди смертных парней пары себе искать не собирались, но тоже захватили с собой вышивку и, сидя над пяльцами, подтягивали песне. Смертные девчонки, завидев еще одну дочь Водяного, поначалу оробели. Но потом поняли, что Даждьроса обладает нравом, кажется, еще более дружелюбным, нежели Лана. И осмелели. Стали задавать вопросы про самочувствие Велибора и Боеслава, а потом попросили рассказать про старые времена.