29 Нечто подобное мы находим и в языке: слова, выражающие общеизвестные противоположности, образуют прочные ассоциативные пары и обычно попадают в категорию избитых сочетаний (черное – белое и т. д.). В примитивных языках для обозначения противоположных понятий иногда используется одно и то же слово. Таким образом, согласно Блейлеру, для возникновения негативистских явлений требуется лишь относительно легкое нарушение в чувственной сфере. Как показал Жане^[72], при навязчивых состояниях abaissement du niveau mental вполне достаточно, чтобы запустить «игру противоположностей». Чего же тогда ожидать от «апперцептивного отупения» при dementia praecox! Здесь мы действительно обнаруживаем ту внешне неконтролируемую игру позитивного и негативного, которая часто находит отражение в словесных ассоциациях^[73]. Стало быть, по поводу негативизма у нас есть все основания полагать, что и этот симптом тесно связан с «апперцептивным отупением». Центральный контроль психики ослабевает настолько, что уже не может ни содействовать позитивным, ни препятствовать негативным актам, и наоборот^[74].

30 Подведем итог вышеизложенному: упомянутые авторы в основном установили, что снижение внимания – или, говоря более обобщенно, «апперцептивное отупение» (Вейгандт) – есть характерная особенность dementia praecox. Поверхностность ассоциаций, символы, стереотипии, персеверации, вынужденный автоматизм, апатия, абулия, нарушения воспроизведения и (в ограниченном смысле) негативизм – все это, в принципе, обусловлено расстройством апперцепции.

31 Тот факт, что общая деградация, как правило, не затрагивает функции понимания и сохранения внимания, на первый взгляд может показаться странным. При dementia praecox (в доступные для общения с пациентом периоды) часто обнаруживается, на удивление, хорошая, почти фотографическая память, склонная подмечать самые обыкновенные обстоятельства, которые обычно ускользают от внимания нормальных людей^[75]. Но именно эта особенность показывает, что это за память: она есть не что иное, как пассивная регистрация событий, происходящих в непосредственном окружении. Все, что требует напряжения внимания, остается незамеченным или, самое большее, регистрируется на том же уровне, что ежедневный визит врача или ужин, такое, по крайней мере, складывается впечатление. Вейгандт дает прекрасное описание этого недостатка активного усвоения впечатлений. Способность к пониманию и осмыслению происходящего обычно нарушается только в периоды возбуждения. Понимание и сохранение внимания большей частью пассивно протекают в нас без особых затрат энергии, как не сопровождающиеся вниманием видение и слушание.

32 Хотя вышеупомянутые симптомы (автоматизм, стереотипии и т. д.) в некоторой степени можно вывести из понятия «апперцептивное отупение», предложенного Вейгандтом, его недостаточно для объяснения индивидуального многообразия симптомов, их изменчивости, специфического содержания бреда, галлюцинаций и т. д. Найти разгадку попытались сразу несколько исследователей.

33 Странски^[76] изучал проблему dementia praecox с клинической точки зрения. Отталкиваясь от понятия «эмоциональное отупение» Крепелина, он приходит к выводу, что под этим термином следует понимать, «во-первых, бедность или поверхностность эмоциональных реакций; во‑вторых, их несоответствие идейному содержанию, преобладающему в психике в определенное время»^[77]. Таким образом, Странски разделяет теорию Крепелина на две составляющие, подчеркивая, что «эмоциональное отупение» – это отнюдь не единственное, с чем мы сталкиваемся в клинической практике. Поразительное несоответствие между идеей и аффектом, которое мы ежедневно наблюдаем при dementia praecox, более распространено в начале заболевания, чем «эмоциональное отупение». Это несоответствие вынуждает Странски предполагать существование двух различных психических факторов, noöpsyche и thymopsyche^[78], причем первый включает в себя все сугубо интеллектуальные, а второй – все аффективные процессы. Эти понятия в целом сопоставимы с интеллектом и волей Шопенгауэра. Здоровая психика характеризуется непрерывным, слаженным взаимодействием этих двух факторов. Возникающее несоответствие равнозначно атаксии и дает картину dementia praecox с ее несоразмерными и непонятными аффектами. В этом смысле разделение психических функций на ноопсихические и тимопсихические согласуется с реальностью. Вопрос в том, выглядит ли совершенно обычное содержание, сопровождаемое сильнейшим аффектом, несоответствующим не только для нас, при наших весьма ограниченных представлениях о психике пациента, но и для субъективного восприятия самого больного?

34 Поясню этот вопрос на примере. Как-то раз я зашел к одному человеку в его контору. Внезапно он в ярости вскочил с места и принялся отчаянно бранить сотрудника, который положил газету на правую, а не на левую сторону стола. Я был потрясен и про себя отметил его странную нервозность. Впоследствии от другого служащего я узнал, что упомянутый сотрудник уже десятки раз совершал одну и ту же оплошность, а потому гнев начальника был вполне оправдан.

35 Не получи я последующего разъяснения, у меня сложилось бы в корне неверное представление о психологии этого человека. При dementia praecox мы часто сталкиваемся с подобной ситуацией: характерная «замкнутость» таких больных не позволяет нам заглянуть в их разум, что подтвердит любой психиатр. Вполне возможно, что их возбуждение часто непонятно нам только потому, что мы не видим его ассоциативных причин. То же самое может случиться и с нами: временами у нас внезапно портится настроение, но мы не осознаем, что вызвало эту перемену. Мы отвечаем излишне категоричным и раздраженным тоном и т. д. Если даже нормальному человеку не всегда ясны источники его плохого настроения, то что мы можем знать о психике больного dementia praecox! В силу очевидного несовершенства методов психологической диагностики мы должны быть очень осторожны, предполагая реальное несоответствие в трактовке Странски. Хотя в клинической практике несоответствие встречается часто, дело ни в коем случае не ограничивается dementia praecox. Несоответствие при истерии – это тоже обычное явление; в частности, его можно обнаружить в распространенных истерических «преувеличениях». Противоположностью этого состояния является типичное для истериков belle indifference^[79]. Кроме того, мы нередко наблюдаем сильное возбуждение из-за ерунды или скорее из-за чего-то, что как будто нисколько не связано с возбуждением. Психоанализ, однако, позволяет выявить мотив, и реакция пациента мгновенно утрачивает прежнюю необъяснимость. Что касается dementia praecox, то пока мы не можем проникнуть в психику больного достаточно глубоко, чтобы выявить соответствующие связи, а потому вынуждены предполагать, что между ноопсихикой и тимопсихикой существует некое промежуточное звено – атаксия. Благодаря анализу мы знаем, что при истерии никакой атаксии нет – есть просто сверхчувствительность, которая, стоит нам отыскать патогенный комплекс представлений, сразу становится ясной и понятной^[80]. Зная, как возникает несоответствие при истерии, разумно ли предполагать наличие совершенно нового механизма при dementia praecox? В целом мы слишком плохо понимаем психологию нормальных людей и истериков^[81], чтобы допускать существование совершенно иных, неизвестных науке механизмов, пусть даже само заболевание представляется нам в высшей степени сложным и загадочным. Там, где это возможно, следует воздерживаться от новых принципов объяснения; по этой причине я отказываюсь принимать гипотезу Странски, какой бы прозрачной и оригинальной она ни была.

36 Что же касается экспериментального труда Странски^[82], то он заслуживает всяческого восхищения, ибо обеспечивает основу для понимания одного важного симптома, а именно речевой спутанности.

37 Речевая спутанность есть продукт основного психологического расстройства. (Странски называет ее «интрапсихической атаксией».) В случаях, когда отношения между эмоциональной жизнью и идеацией нарушаются, как при dementia praecox, а центральная идея, задающая мыслям то или иное направление, отсутствует (Липман), неизбежно развивается мыслительный процесс, напоминающий полет идей. (Как показала Пеллетье, законы ассоциаций сильнее, чем влияние направляющей идеи.) В речевой сфере наблюдается увеличение количества поверхностных связующих элементов (словесно-моторных ассоциаций и реакций по созвучию), что мы наглядно показали в наших экспериментах с отвлечением внимания. Одновременно с этим происходит уменьшение количества значимых сочетаний. Другие характерные нарушения включают учащение опосредованных ассоциаций, бессмысленные ответы, повторения слова-стимула (часто многократные). В условиях отвлеченного внимания персеверациям свойственно контрадикторное поведение; в наших экспериментах их количество увеличивалось у женщин и уменьшалось у мужчин. Во многих случаях мы могли объяснить персеверацию наличием сильного чувственного тона: представления с ним склонны персеверировать. Повседневный опыт подтверждает это наблюдение. Отвлечение внимания создает своего рода вакуум сознания^[83], облегчающий персеверацию, в отличие от состояния сосредоточенного внимания.

38 Позже Странски изучил, что происходит с непрерывными последовательностями словесных ассоциаций в условиях ослабленного внимания. В течение минуты испытуемые должны были говорить перед фонографом все, что приходило им в голову, но при этом не сосредоточивать внимание на содержании сказанного. В качестве отправной точки предлагалось слово-стимул. (В половине экспериментов отвлечение внимания обеспечивалось внешними факторами.)

39 Эксперименты дали интересные результаты: последовательность слов и фраз напоминала устную речь (а также фрагменты письменной речи), которые мы наблюдаем при dementia praecox! Четкая направленность речи исключалась самой структурой эксперимента; слово-стимул задавало более или менее общую «тему» лишь на очень короткий промежуток времени. Странски обнаружил выраженное преобладание поверхностных соединительных элементов (отражающих распад логических связей), множество персевераций (или повторений предыдущего слова, что приблизительно соответствует повторению слова-стимула в наших экспериментах), а также многочисленные контаминации^[84] и тесно связанные с ними неологизмы (новообразованные слова и словосочетания).

40 В качестве иллюстрации приведу несколько примеров из обширного материала, собранного Странски:

Аисты стоят на одной ноге, у них есть жены, у них есть дети, аисты приносят детей, приносят детей в дом, в этот дом; представление, которое сложилось у людей об аистах, о том, что они делают; аисты – крупные птицы с длинным клювом, они питаются лягушками; лягушки, плюшки; плюшки пышные, как пышки; с пылу с жару с утра, с утра на завтрак (Fröschen, Frischen, Froschen, die Froschen sind Fruschen an der Früh, in der Früh sind sie mit – Frühstück); кофе, с кофе пьют коньяк, с коньяком пьют вино, а с вином пьют все что угодно; лягушки – большие животные, которые питаются лягушками; аисты питаются птицами, птицы питаются животными; животные большие, животные маленькие, животные – это люди, животные – это не люди [и т. д. и т. п.].

Эти овцы… были мериносами, с которых срезали жир килограммами, с Шейлока срезали жир, срезали полкило [и т. д.].