Психогенез душевных болезней (страница 6)
56 Полагаю, эти две цитаты в достаточной степени раскрывают воззрения автора. Вероятно, мы можем согласиться с мнением, что сознание, или, точнее сказать, содержание сознания, является продуктом бесчисленных несознательных (или бессознательных) психофизических процессов. По сравнению с современной точкой зрения на психологию сознания, утверждающей, что там, где заканчивается эпифеномен «сознание», немедленно вступают в действие питательные процессы мозговых клеток, этот взгляд представляет собой шаг вперед. Очевидно, Гросс визуализирует психическое содержание (не содержание сознания) как отдельные цепи ассоциаций, возникающие одновременно. Думаю, это сравнение не самое удачное: мне кажется, правильнее допустить существование комплексов представлений, которые осознаются последовательно и констеллируются ранее ассоциированными комплексами. Связующим звеном между этими комплексами служит некий определенный аффект[104]. Когда вследствие болезни связь между синхронными цепочками ассоциаций, о которых говорит Гросс, ослабевает, наступает дезинтеграция сознания. На языке французской школы это означает, что, когда одна или несколько последовательностей идей отщепляются, возникает диссоциация, вызывающая ослабление сознания. Однако не будем спорить о терминологии. Гросс возвращается к проблеме апперцептивного нарушения, но подходит к ней с новой и интересной точки зрения, а именно с точки зрения бессознательного. Он предпринимает попытку обнажить корни многочисленных автоматических явлений, с непреодолимой силой врывающихся в сознание больного dementia praecox. Признаки автоматизмов в сознательной жизни пациента должны быть известны каждому психиатру: «автохтонные» идеи, внезапные порывы, галлюцинации, бред воздействия на мышление извне, навязчивые последовательности чуждых идей, задержки и остановки мыслительного процесса (метко названные одним из моих пациентов «потерей мысли»), инспирации, патологические представления и т. д.
57 Гросс утверждает, что кататонические симптомы суть «изменения самой воли под влиянием агента, ощущаемого как внешний по отношению к целостности “я” и, следовательно, интерпретируемого как чужеродная сила. Разрывы в воле субъекта мгновенно заполняются вторжением другой цепи… Следует предположить, что несколько цепей ассоциаций могут присутствовать в органе сознания одновременно, не оказывая влияния друг на друга. Одна из этих цепей должна будет стать носителем целостности сознания… остальные в таком случае, безусловно, останутся “подсознательными”, или, вернее, “бессознательными”. В любой момент времени есть вероятность того, что нервная энергия в них возрастет и достигнет такого напряжения, что внимание внезапно обратится на одно из терминальных звеньев, в результате чего звено из бессознательной ассоциативной цепи неожиданно вклинится в прежде преобладавшую последовательность. В таких условиях сопутствующий субъективный процесс может заключаться лишь в том, что любая психическая манифестация будет ощущаться как внезапное вторжение в сознание и как нечто совершенно чуждое его целостности. В качестве объяснения почти неизбежно возникнет мысль, что конкретная психическая манифестация порождена не собственным органом сознания больного, а введена в него извне»[105].
58 Как я уже говорил, самое неприятное в этой гипотезе – допущение существования независимых, но синхронных цепочек ассоциаций. Нормальная психология не дает этому никаких подтверждений. При истерии, где отщепленные последовательности идей проявляются особенно четко, мы устанавливаем, что верно обратное. Даже когда последовательности кажутся совершенно разными, где-то обязательно отыщется скрытый мост, соединяющий одну с другой[106]. В психике все взаимосвязано: существующая психика есть продукт несметного множества различных констелляций.
59 За исключением этого незначительного недостатка, я полагаю, мы можем считать гипотезу Гросса исключительно удачной. Если говорить коротко, то она гласит, что источник всех автоматических явлений кроется в бессознательных ассоциативных связях. Когда сознание «дезинтегрирует» (в силу abaissement du niveau mental, апперцептивной слабости), сосуществующие с ним комплексы одновременно освобождаются от всех ограничений и получают возможность прорваться в личное сознание. Это в высшей степени психологическая концепция, которая вполне согласуется с учением французской школы, а также с нашим опытом гипнотизма и анализа случаев истерии. Если мы ослабим сознание посредством внушения и тем самым вызовем отщепление комплекса представлений, как в постгипнотической команде, отколовшийся комплекс прорвется в сознание субъекта с необъяснимой силой. Аналогичные вторжения отколовшихся идей мы обнаруживаем в психологии экстатических сомнамбул[107].
60 К сожалению, Гросс оставляет открытыми следующие вопросы: что представляют собой эти отколовшиеся последовательности идей и какова природа их содержания?
61 Задолго до появления труда Гросса Фрейд блестяще ответил на этот вопрос. Еще в 1893 году он показал[108], что галлюцинаторный делирий возникает из аффекта, невыносимого для сознания, что этот делирий служит компенсацией неудовлетворенных желаний и что человек находит прибежище в психозе, дабы в сноподобном бреду обрести то, чего он лишен в реальности. В 1896 году Фрейд проанализировал случай паранойи, одну из параноидных форм dementia praecox, выделенных Крепелином, и показал, что симптомы развиваются в точном соответствии с трансформационными механизмами истерии. Фрейд утверждал, что паранойя – или группа заболеваний, классифицируемых как паранойя, – представляет собой невропсихоз защиты; что, подобно истерии и навязчивым идеям, она обусловлена вытеснением мучительных воспоминаний; что ее симптомы определяются содержанием вытесненного[109].
62 Ввиду особой важности такой гипотезы стоит несколько подробнее остановиться на классическом анализе Фрейда.
63 Пациентка[110] – 32-летняя женщина со следующими симптомами. Ей казалось, что все вокруг изменилось, что окружающие больше ее не уважают, стремятся обидеть, следят за ней, «читают» ее мысли. Позже ей пришло в голову, что по вечерам, когда она раздевается, за ней подсматривают; в дальнейшем появились неприятные ощущения внизу живота, вызванные, по ее мнению, непристойными мыслями со стороны горничной. Затем возникли образы женских и мужских гениталий. Всякий раз, когда больная оставалась наедине с женщинами, у нее возникали галлюцинации женских половых органов; в то же время она была убеждена, что другие женщины тоже видят ее нагой.
64 Анализируя этот случай, Фрейд обнаружил, что поведение пациентки напоминало поведение истериков; она выказывала такое же сопротивление и т. д. Нетипичным казалось то, что вытесненные мысли появлялись не в виде слабо связанных фантазий, как это происходит при истерии, а в форме внутренних галлюцинаций; сама больная сравнивала их с голосами. (Позже у меня будет возможность представить экспериментальное доказательство этого наблюдения.) Галлюцинации начались после того, как пациентка увидела нескольких раздетых женщин в купальне водолечебницы[111]. «Надо полагать, что эти образы возникали лишь потому, что вызывали особый интерес. В дальнейшем пациентка сообщила, что ей было стыдно за тех женщин». Этот несколько компульсивный, альтруистический стыд представлялся весьма необычным и указывал на некие вытесненные переживания. Позже больная «воспроизвела ряд сцен с семнадцатого года жизни по восьмой, в которых она стыдилась своей наготы перед матерью во время купания, перед сестрой, семейным врачом… ряд завершился эпизодом, когда в шестилетнем возрасте она разделась в детской перед сном, нисколько не смущаясь присутствия брата». Выяснилось, «что брат и сестра, перед тем как лечь спать, имели обыкновение показываться друг другу обнаженными», при этом больная не испытывала стеснения. «Теперь же она компенсировала чувство стыда, отсутствовавшее в детстве».
65 «Начало депрессии совпало с раздором между мужем пациентки и ее братом, вследствие которого последний перестал бывать в их доме. Больная искренне любила своего брата… Кроме того, она упомянула об определенном периоде своей болезни, когда ей впервые “все стало ясно”, то есть когда подозрения, что ее презирают и намеренно оскорбляют, превратились в уверенность. Эту уверенность она обрела, принимая у себя золовку, которая в продолжение беседы обронила: “Если бы со мной случилось нечто подобное, я бы просто пожала плечами”. Поначалу фрау П. не обратила внимания на это замечание, однако позднее, после того как гостья ушла, ей начало казаться, будто в этих словах содержался упрек, намек на то, что она привыкла легкомысленно относиться к серьезным вещам. С этого момента пациентка уже не сомневалась, что стала жертвой всеобщего злословия. Когда я осведомился, почему она приняла эти слова на свой счет, больная ответила, что в этом ее – хотя и не сразу – убедил тон, которым говорила золовка (последнее является характерной деталью при паранойе). Я попросил больную припомнить, о чем говорила золовка до этого высказывания, и узнал, что та рассказывала о всевозможных трудностях, возникавших у нее с собственными братьями, после чего мудро заметила: “В каждой семье происходит то, что хотелось бы скрыть. Но если бы со мной случилось нечто подобное, я бы не придала этому значения”. Фрау П. была вынуждена признать, что ее депрессия связана с этим, а не с последующим комментарием. Поскольку она вытеснила оба высказывания, которые, возможно, напоминали ей об отношениях с братом, и сохранила в памяти лишь ничего не значащую последнюю фразу, ощущение упрека оказалось сопряжено именно с последним замечанием. Так как его смысловое наполнение не давало никакого повода для подобного толкования, больная переключилась с содержания на тон, которым были произнесены слова».
66 После этого разъяснения Фрейд обращается к анализу голосов. «Прежде всего необходимо было понять, почему фразы столь нейтрального содержания, как, например, “Вот идет фрау П.”, “Она подыскивает новый дом” и прочие, оказывали на нее такое гнетущее воздействие». Впервые пациентка услышала голоса после того, как прочла роман О. Людвига «Хайтеретай». После чтения она отправилась на прогулку и, проходя мимо деревенского дома, услышала голоса, которые сказали ей: «Вот как выглядел дом Хайтеретай! Вот колодец, а вот и кусты! Как счастлива она была, несмотря на бедность!» Затем голоса процитировали несколько абзацев из только что прочитанного произведения, хотя в их содержании не было ничего примечательного.