Теперь, когда им больше не нужно было отбиваться от бушующей толпы, которой люди короля до сих пор кричали разойтись, они быстро достигли внешних ворот Капуле. Многочисленные солдаты проводили их внутрь, а гвардейцы – кто рухнул, кто влетел внутрь с застывшим на лице облегчением, упершись руками в колени, смаргивая ужас и пытаясь восстановить дыхание.

Рока и его люди стояли прямо, но тоже задыхались. Он понимал, что его всё ещё могут предать и внутри, и если это случится, то столкнуться ему придётся уже не с безоружными крестьянами.

– Очередной тёплый приём в раю, – сказал Эшен, прислонившись к стене. Под недоумёнными и, возможно, враждебными взглядами тонгов юный аскоми безудержно заржал. Рока предположил, что это очередное культурное различие.

Глава 8

Тонгский дворец разительно отличался от дворца Фарахи, и даже от дворца старого тирана Трунга. Во-первых, здесь было гораздо больше открытого пространства, что позволяло людям свободно общаться, а его стены являлись частью города. Главная улица проходила прямо сквозь дворец, по ней было дозволено гулять даже простолюдинам, и стражники их не разворачивали. Старый камень крошился, а открытые врата – что они были, что их не было: любая армия буквально за пару мгновений могла бы их снести или перелезть через стены. Рока почувствовал, как его брата передёрнуло от презрения.

Но по крайней мере здесь были солдаты, и они сопроводили их во внутренний дворец. Рока с компанией оказались в большом круглом зале, заполненном богато одетыми купцами и, вероятно, сановниками из других стран. Большинство замолкли на полуслове и в ужасе уставились на потрёпанных окровавленных гостей, но особое внимание было сосредоточено на Роке и его людях.

– Они должны оставить оружие здесь, – сказал Лило на тонгском, повернувшись к массивным деревянным дверям, что вели, скорее всего, в тронный зал.

– Ты что, слепой? – яростно парировала Лани тоже на тонгском. – Разве ты не видел, что только что произошло, капитан? Его нельзя обезоружить. Я уже насмотрелась на глупости, хватит. – Она повернулась к Роке и более вежливо заговорила на общепьюском: – Шаман, прошу, следуй за мной.

Не сказав больше ни слова, она пронеслась мимо стражи, и те в панике взглянули на своего капитана. Судя по тому, что Рока знал о тонгах, они явно не привыкли к тому, чтобы принцессы игнорировали приказы. Рока последовал за ней, подняв руки в знак мирных намерений, и никто не попытался его остановить.

Лани распахнула скрипнувшую дверь, не дожидаясь, пока это сделают за неё. За дверью находился роскошный тронный зал, судя по всему, из мрамора, спроектированный в форме огромного прямоугольника. Многочисленные окна закрывали роскошные гобелены с символами Кецры, Тонга и Дома Капуле. Из ваз и других сосудов на столах торчали стебли риса и пшеницы, сделанные то ли из хрусталя, то ли из стекла. И в зале пахло… муко́й.

Солдаты бронзовой шеренгой растянулись перед толстым низким королём, возлегавшим на горе подушек.

Глаза Букаяга блуждали по комнате так же, как и глаза Роки, и у него потекли слюнки при виде всей этой очевидной слабости. Он видел, как «элитные» гвардейцы проседают под непривычной тяжестью доспехов, как дрожат от страха их руки. Он чувствовал желание брата разодрать их всех на части, вцепиться в слабое создание перед ним и зубами отрывать от него куски.

Стоявшие впереди стражники вооружились короткими хлипкими копьями. На лбу у многих выступили бисеринки пота. Они всё прибывали, и Рока увидел ещё больше людей с луками и заточенными стрелами, готовыми в любой момент полететь в него.

Он глубоко вздохнул и попытался не показать своего презрения. Затем настроил свой «дипломатичный голос» и приготовился следовать заветам Фарахи, давая людям то, что они хотят, когда у него получится. Фарахи уважал этого человека, мысленно повторил Рока, наверняка на то была причина.

Поэтому он низко поклонился по пьюскому обычаю в знак уважения и почувствовал, что свирепая напряжённость в зале наконец-то немного ослабла.

– Добро пожаловать, – сказал потный мужчина рядом с королём на общеостровном языке, – ко двору короля Капуле.

⁂

Кава Капуле нетерпеливо поёрзал на троне, теребя в руках открытое письмо.

Он сделал всё что мог, чтобы подготовиться к встрече с владыкой варваров. В зале были расставлены яства, привезённые со всего Тонга, созваны сановники, чтобы показать, какой богатый у него двор. Всё было вылизано и отполировано, и он лично убедился, что дворцовая стража вооружена до зубов. Проанализировав свои приготовления, он был уверен, что встреча пройдёт благополучно.

Затем начались беспорядки. Такая возможность ему в голову не приходила. После сезона дождей беспокойные настроения в городе улеглись – по крайней мере, он так думал. Судя по всему, напряжение не растворилось полностью.

Вместе со стражей он беспомощно наблюдал из дворцовых окон за происходящим, в основном стараясь не потерять из виду дочь. Возвращайтесь на корабли, глупцы, думал он.

Вместо этого они стали пробиваться сквозь толпу, и Капуле не мог точно сказать, впечатлён он или разозлён. В любом случае последствий не миновать. Он велел дворецкому спуститься в город и составить список погибших и раненых, чтобы позже решить, полагаются ли их семьям компенсации.

В основном он беспокоился о дочери. Она пятнадцать лет прожила в чужой державе, и хотя Капуле не был склонен к мести или приступам гнева, мысль о том, что она выжила только для того, чтобы умереть от рук его собственного народа в его же проклятой гавани…

Он осознал, что скомкал зажатое в руке письмо, и попытался расслабиться.

Ранее, когда она только вернулась во дворец после стольких лет, его первым порывом было отправить её к своим сёстрам и жёнам, окружить стражей и навсегда оградить от всякой опасности. Судя по всему, она не опозорила его в Шри-Коне. Шпионы ему доносили, что она вела себя благочестиво, превосходно справлялась с учёбой и впечатлила островных владык, став частью семьи Алаку.

Почему Фарахи столько лет назад выбрал именно её, он так и не знал. Капуле предполагал, что она подходила по возрасту Тейну, и подумал, что тот просто показывал, что знает всех детей Капуле по именам. Но после стольких лет союзнических отношений со Шри-Коном и знакомства с этим человеком он уже не был в этом так уверен. У Фарахи всегда были одному только ему известные планы и тайные мотивы для каждого его действия.

На Капуле всё ещё накатывала печаль, когда он вспоминал о старом друге и сопернике. Вообще, следовало организовать пышные похороны, подумал он, собрать островных владык и почтить память человека, который их всех обогатил.

Тонги, разумеется, так бы и поступили. Чтобы проводить такого человека, люди бы собрались со всего мира почтить память одного из немногих миротворцев, державших в своих руках бразды правления. Кава вздохнул и решил, что это не имеет значения.

Лани была дома.

Когда он её увидел, то понял, что обязан островному владыке ещё и воспитанием своей дочери, которая вернулась к нему сильной и красивой женщиной. Она была одета как островитянка – в шелка, которые в Кецре и нескромными-то назвать было бы преуменьшением, но при этом нисколько себя не стеснялась. Она выглядела как её мать, но если та была тихой и кроткой, то Лани шла с высоко поднятой головой, гордо глядя в глаза государственным мужам.

– Мой король, – низко поклонилась она согласно этикету, держа на руках его внука и наследника островов. Лишь духам известно, как она убедила мужа позволить ей забрать ребёнка с собой, но как только он её увидел, мысль о том, чтобы спрятать её вместе с остальными дочерьми, испарилась мгновенно. Вместо этого он почувствовал непреодолимое желание встать.

– Дочь моя, – сказал он, с улыбкой касаясь волос мальчика, а затем лукаво улыбнулся. – Хвала духам, что он пошёл в мать и не выглядит как эти квадратнолицые Алаку. – Она улыбнулась и обняла его, а он прошептал: – Ты теперь в безопасности, дитя. Ты дома.

Её глаза увлажнились, но слёзы она сдержала.

– Нам нужно многое обсудить, отец. У меня есть новости от мужа и его… нового союзника. Он прибыл встретиться с тобой.

Капуле отправил мальчика к его бабушке, а затем вновь созвал советников. В конце концов он согласился на встречу, и вот момент настал.

Через дверь доносились голоса людей снаружи, и когда герольд их объявит, его дочь и этот странный варвар, как надеялся Капуле, пройдут через толпу не пострадав.

Тем не менее он распорядился, чтобы лекари были наготове, а также приказал увеличить количество стражи на случай, если гость будет настроен враждебно. Капуле не был военным и никогда не участвовал ни в каких битвах, но что такое насилие, он понимал хорошо. Оно распространялось как болезнь, своей гнилью заражая как родню, так и чужаков.

Он ждал, теребя письмо Фарахи, настолько старое, что бумага пожелтела и покрылась пятнами даже несмотря на то, что хранилось оно под замком. Ему было сказано его не вскрывать, и, разумеется, король ослушался наказа, но боялся, что Фарахи предусмотрел, что Капуле поступит именно так.

Теперь королю было страшно, и он ощущал себя в ловушке, словно чувствовал, что ему предстоит пережить бурю – настолько же неподвластную ему, как и вечные засухи, пожары и приливы. Дверь распахнулась, и первой вошла Лани.

Одна из её стройных рук была залита кровью. Платье было разорвано и испачкано, шёлк налип на потное тело. Великан шёл позади неё.

– Отец. – Она низко поклонилась в знак уважения, остановившись перед шеренгой стражи. Он кивнул, словно не заметил её внешнего вида и не обеспокоился нарушением этикета. Она шагнула в сторону, махнув рукой.

– Позволь представить тебе Букаяга, военачальника и духовного наставника людей пепла. Прошу прощения за его внешний вид – в городе на нас напали, и ему пришлось нас защищать.

Кава вежливо улыбнулся.

– Я видел это из окна. Рад, что вы благополучно добрались.

– Благодарю тебя, великий король, – ответил великан на почти что безупречном тонгском. – Если мой акцент тебя не оскорбляет, мы можем говорить на твоём языке.

У него был сильный глубокий голос, как будто речи он обучался на сцене. Акцента почти не было, и слова он произносил практически идеально. Кава приложил все усилия, чтобы не выдать, насколько он потрясён, но ему показалось, что он услышал изумлённые ахи нескольких советников, которые те не особо-то и старались скрыть.

– Нет, – сказал он, – это честь для меня. Мне любопытно узнать, как ты выучил наш язык, но, возможно, этот разговор мы отложим на другой раз.

Великан ничего не ответил, ни один из его странных жёлтых глаз не дрогнул. Его кожа оказалась такой же бледной, какой её описывали – почти как у трупа. Голова и лицо были начисто выбриты. Он стоял неподвижно, возвышаясь над окружающими словно статуя. Кава поёрзал на подушках, которые с каждым мгновением становились всё более и более неудобными.

– Дочь многое о тебе рассказала. Должен ли я считать, что эти рассказы правдивы?

Великан не дрогнул.

– Человек должен доверять тем, кто достоин.

– А ты достоин, Букаяг?

– Об этом могут поведать только мои деяния.

– Твои деяния здесь не слишком в чести, как видишь. Ты убил человека, который принёс моему народу муссон. Ты убил их сыновей, братьев и отцов. Ты напал на моего союзника. Убил ты его или нет, твои деяния привели к его смерти. Станешь ли ты что-либо из этого отрицать?

– Нет, король. Всё так.

Выражение лица Букаяга было сложно истолковать, но Кава подумал, что тому нелегко далось признание. Кава жестом подозвал слуг, и те принесли большое прочное кресло, рассчитанное на самых толстых гостей.

– Прошу, садись. В зале присутствуют лекари, если тебе требуется помощь.

Слуги принесли два подноса с лимонной водой, хлебом и сладким рисом и поставили их рядом с великаном. Он их проигнорировал.