– Ма, – присаживаюсь на подлокотник, ласково обнимаю мать за плечо. Она льнет ко мне, всхлипывая. Снижаю интонацию: – Прости, что накричал. Не плачь, не надо. Ну, никто же не умер. Будет у тебя другая невестка, тоже хорошая, даже еще лучше. А Динка… ну не моя она, понимаешь? Не люблю я ее.

– Это потому, что у вас детей нет. Вот родили бы ребеночка…

Снова здорово. Идем на новый круг.

– Ма-ма! Ну не рви ты себе сердце, умоляю!

– Глупый мой мальчик. Зря не слушаешь советы старших. Мы с отцом плохого не посоветуем, у нас опыт…

– А у меня свой опыт. И если я в чем-то или ком-то ошибаюсь, это мои ошибки, понимаешь?

– Ты молод и думаешь, что все еще впереди. А потом наступит момент, когда осознаешь, что все – жизнь закончилась, а прожил ее зря – ни семьи, ни детей, и стакан воды некому подать…

– Я живу уже не зря. Знаешь, сколько мы с Глебкой классных шкафов людям понаделали? Вот уже память. Детскому дому помогаем – ребятишкам радость. А стакан воды я и сам себе налью. Или вон, батин самогонный аппарат к капельнице подключу.

– Ой, дурак! Я ему про Фому, он мне про Ерему. Вот этот канал оставь, я кино посмотрю.

Наконец-то.

– Ага, – с облегчением сваливаю к себе в комнату.

Глава 3. Роман. Сбой Вселенной

В открытое настежь окно надрывно орут соседские петухи. Соревнуются, кто кого перекукарекает. Встать, закрыть створки неохота, а подушка на голове от утренней переклички птиц не спасает. Все равно не усну уже.

Рывком поднимаюсь с кровати, кручу мельницу, делаю повороты корпусом. Голова гудит. Вчера с отцом поговорили «за жизнь». Он в высказываниях резче, чем мать, но суть та же – Динка хорошая, надо жениться, нет ребенка – нет семьи и т.д., и т.п. Под конец, когда «за жизнь» осталось на донышке, батя все же признал, что без любви и ребенок отношения не спасет.

О том, что Дина уже нашла мне замену, от родителей умалчиваю. Не хочу порочить репутацию девушки. Не по-мужски это.

Натягиваю шорты, футболку, иду в ванную, потом на кухню.

На столе стопка блинов, пиала со сметаной, горячий заварник со смородиновым листом.

Зажимаю в зубах блинчик, прихватываю кружку чая, выхожу на веранду. Слышу голос матери. Она в саду с кем-то громко разговаривает по телефону.

Отцовская спина мелькает в стайке.

– Олег! – мама зовет отца. В голосе жалобные нотки.

Ждет, когда отец подойдет к ней. Что-то эмоционально рассказывает ему. Мне отсюда разговор не слышно.

Идут вместе в дом.

– Ромочка, доброе утро! Пойдем, покормлю тебя, – рассеянно зовет за собой.

– Я поел. Что-то случилось? – допивая чай, из-под обода кружки смотрю на родителей.

– Из агентства недвижимости звонили. Говорят, на бабушкин дом покупатель нашелся. Надо бы съездить вещи какие собрать, да вообще посмотреть, что к чему. А у меня розы, цыплята вот-вот вылупятся, оставлять боязно, а там, боюсь, за два дня не управимся.

– Так давайте я поеду.

– Нет уж, мы сами! Ты давай к Дине поезжай мириться.

Закатываю глаза.

– Мы не поссорились. Мы расстались. И поеду в деревню я! У меня все равно отпуск. Список составь, что оттуда забрать надо.

– Отец, ну хоть ты скажи ему! – умоляюще смотрит мать на отца.

– Да, – тот машет рукой. – Пусть делает что хочет.

– Олег! – с отчаянием. – Рома!

Не слушая излияний, оставив кружку на перилах веранды, разворачиваюсь и иду к себе в комнату.

Чемодан до сих пор не разобран – как чувствовал, не лез в него. Кидаю в спортивную сумку только мыльно-рыльное да прочую мелочь, какой пользовался эти два дня. Осматриваюсь напоследок. Моя комната в родительском доме с видом на сад всегда была моим островком спокойствия. Сейчас у Вселенной, видимо, произошел какой-то сбой. Ноги сами несут отсюда. Мысленно я уже в деревне, в бабушкином доме. Сама бабушка тоже там. Живая, веселая. И я, только что закончивший школу и уже попавший в списки поступивших в универ. Зеленый еще. Безбашенный.

Дом бабушка завещала мне и Кире – и вот покупатель. Надо ехать.

– Все, вещи собрал, если что – я на связи. Приеду, позвоню, – отчитываюсь, напяливая в прихожей кроссы.

– Рома, позавтракай хотя бы!

– Не хочу, мам, я перекусил.

– Подожди, я тебе с собой блинчиков положу!

Не отвяжется ведь.

– Жду.

Закидываю чемодан и сумку на заднее сиденье.

– Дозор, дружище, – треплю лохматую голову пса, – не скучай тут. Детей не пугай, родителей охраняй, чужих можно покусать, – последнее шепчу ему на ухо.

Дозор стоит передними лапами у меня на груди. Влажный розовый язык свесил меж клыков, дышит громко, а глаза грустные. Понимает, что друг уезжает.

– Я ненадолго, – обещаю ему.

– Вот, Ромочка, – мама сует в руки тяжеленький пакет.

– Ого! Куда столько?

– Дорога дальняя, пригодится. Тут и термосок с чаем, и блинчики. Бутербродиков еще настрогала.

– Спасибо, мам. Не стоило. Столько кафешек по пути.

– Да что эти кафешки! Одна зараза в них. А тут домашнее, вкусное… – голос подрагивает. Чуть-чуть – и расплачется, будто я на год уезжаю. – Я тете Стюре позвонила, предупредила, что ты приедешь, она порядок там наведет.

– Ага.

Пытаюсь вспомнить тетю Стюру – бесполезно. По рассказам матери она напротив бабушкиного дома живет, приглядывает.

Батя подходит.

– Аккуратнее там, – напутствует.

– Само собой. Ладно, поеду я. Привет всем передавайте!

– Передадим!

До поворота вижу в зеркале заднего вида фигуру матери. Ну вот, расстроилась.

Расстояние в сто пятьдесят километров преодолеваю без проблем. Ловлю кайф от дороги и одиночества, мозг расслаблен.

После указателя на бабушкину деревню начинается форменное безобразие.

Дорогу развезло. Ее и так никогда не асфальтировали, а грейдировали в лучшем случае в прошлой пятилетке. Машина вязнет в грязи, два раза буксовал, но выбрался, на третий застрял капитально, пришлось ждать попутный транспорт, чтобы вытащили.

До деревни добираюсь уже затемно. Улицы без освещения, в домах редко где горит свет. Подъезжаю к бабушкиному дому. Фары замирают на зеленых деревянных воротах с нарисованным когда-то мелом номером 16-2. Зеленая краска выцвела и местами облупилась.

«Ну вот, Роман Олегович, пристанище твое на недельку-другую. Проходи, обживайся», – поздравляю себя с новосельем.

Глушу машину. Выхожу в темноту, задираю голову к небу. В детстве любил смотреть на звезды. Они здесь как алмазная россыпь на бархате – крупные, яркие, близкие. Сейчас не видно их. Тучи заволокли все до бледного горизонта. Похолодало.

В вырезанное потайное «окошко» в воротах просовываю руку, открываю засов, распахиваю створки. Загоняю машину за ограду. На доме увесистый замок, ключ за ставней. Всегда там висел, сколько себя помню.

В сенцах пахнет плесенью, сыро.

Нащупываю выключатель, щелкаю.

– Да будет свет!

Лампочка советских времен загорается под потолком. Чистенько, но вот тот запах печеных пирогов, с которым бабушка ассоциировалась, исчез.

После похорон бабы Ани родители иногда приезжали сюда. Я – ни разу.

В доме ничего не изменилось. Все вещи, пожелтевшие фотографии, мебель лежат и висят на своих местах.

Наскоро поужинав бутербродами и остатками чая из термоса, тушу везде свет, падаю в кровать. Устал мертвецки. Тело расслабляется на хрустящей простыне, подушка слегка пахнет стиральным порошком. Взбитое пуховое одеяло укутывает теплым облаком.

Из последних сил пишу смс матери, что доехал.

Проваливаюсь в сон.

Тук-тук-тук.

Глава 4. Роман. Тук-тук-тук

Тук-тук-тук.

Открываю глаза. Темно. Это что еще за туки такие?

Высунув руку из-под пухового одеяла, тянусь к телефону. Экран показывает 23:00 и тухнет. Я лег час назад и вырубился. Будильник стоит на 6:30 – как на работу, забыл отключить. Ладно, пусть.

Взбиваю подушку кулаком, закрываю глаза.

Тук-тук-тук.

Не показалось.

Тихий стук, как, например, костяшкой пальца, идет из-за стенки, но там полдома пустует, насколько мне известно, уже полгода. В домовых, чертей и привидений естественно не верю, но тут мыслишки об их существовании мелькнули.

Тук-тук-тук снова. Не смешно уже.

– Щас постучу по голове! А ну живо спать! – рявкаю в стену.

– Мама, там барабашка кричит! – раздается за стенкой тоненький испуганный детский голосок.

Не черти, не домовой и не привидение. Жильцы новые. С ребенком. А слышимость, оказывается, здесь никакая. Будто картонкой отгорожены. Надо отдирать обои и пропенивать щели. Еще бы по-хорошему звукоизоляцию нормальную сделать, иначе прощайте, спокойные ночи.

А впрочем, я же здесь ненадолго, и хорошая звукопроводимость – это уже головная боль будущих хозяев бабушкиной половины.

– Сашенька, там не барабашка, там соседи. Спи, солнышко, – слышу шаги и красивый женский голос. Мелодичный, ласковый. Далее тихий разговор женщины и ребенка, снова шаги.

Тишина.

Тук-тук-тук.

– Саша, дай поспать! – не кричу, но говорю громко.

– А ты не храпи!

– Я не храплю.

– Храпишь!

– Ладно. Больше не буду.

Утром открываю глаза по привычке за две минуты до будильника. За окном темный рассвет – дождь идет, а я хотел машину сегодня от грязи отмыть.

Моргаю часто-часто – в глазах туман. Ни черта не выспался, от этого голова гудит. А все потому, что крутился большую часть ночи, чтобы не храпеть. Хотя я уверен, что не храплю. Дина бы сказала.

Будильник на телефоне срабатывает четко в 6:30. Ненавязчивая мелодия разбавляет тишину комнаты. Тянусь за мобильным, чтобы выключить звук и тут же опять: тук-тук-тук.

– Барабашка, ты проснулся? – из-за стенки тонкий голосок Сашки.

– Проснулся. Только не говори, что это я тебя разбудил.

– А кто?

Забавный ребенок.

– Спи, я больше шуметь не буду.

– Почему?

– Дела пойду делать.

– А какие у тебя дела?

Женский голос мягко бубнит и не дает моему собеседнику (или собеседнице) продолжить беседу. Это хорошо, а то чую, вопросов там вагон и маленькая тележка.

Из-под теплого одеяла вылезать не хочется, но надо. Бодро подскакиваю, машу руками, плечами, поворачиваюсь корпусом влево-вправо. Разогреваюсь. В спортзал бы походить, но тут, наверное, его нет.

Ручной умывальник без воды, ведра и чайник пустые.

Накинув штаны и куртку, иду за водой. Колонка через дорогу у дома напротив.

Утренний воздух бодрит прохладой.

Пока ведра заполняются, осматриваюсь, по памяти выхватывая знакомые места.

Улица широкая, почти вся из двухквартирных домов. Кованые и деревянные палисады с шафранами, астрами, циниями. Черемуха в каждом втором палисаде, рябина, усыпанная оранжевыми гроздьями, береза. Живут люди в деревне, это хорошо.

Перевожу взгляд на бабушкин дом. Он тоже двухквартирный. На моей половине свет в кухонном окне, у соседей темно. Спят, наверное. Я бы посмотрел на Сашину мать – обладательницу красивого женского голоса. Надо познакомиться с соседями при случае.

Набираю два ведра, тащу домой.

Наливаю в чайник воду, ставлю на плиту. Проверяю шкафчики – еды нет, холодильник вообще отключен. Да уж, сюда из ресторана зятя заказ не сделать.

Не дожидаясь, пока согреется чайник, выключаю его. Собираюсь в магазин. Вчера проезжал по деревне, приметил один, недалеко отсюда.

Чертыхаясь и сетуя на грязь, что облепила до шнурков кроссовки, дохожу до магазина.

Человек двадцать возле крыльца стоят. Женщины одни, в основном пожилые. Галдят, друг друга перебивают, руками машут. Машина полицейская рядом.

Здесь всегда так людно?

– Здравствуйте! – протискиваюсь ко входу.