Достав термос, делаю глоток кофе. В том, что всадник движется этим путем, я практически уверена. Я знаю, что он добрался до Миннеаполиса, и думаю, что следующим большим городом, на который он нацелился, будет Де-Мойн.

Не успеваю убрать термос, как отовсюду появляется обезумевшая живность. Кошки, собаки, куры, олени, птицы, коровы, лось; я вижу даже пару бизонов.

Животные проносятся по шоссе и по полям с обеих сторон от дороги. Их поток иссякает так же внезапно, как и появился, и мертвенная тишина, воцарившаяся вслед за этим, обволакивает меня. Эта тишина уже привычно ассоциируется со Смертью.

Тянутся долгие минуты, но наконец я замечаю всадника – он неторопливо рысит по 35-й автостраде, той самой, что проходит под местом моей засады.

За прошедшие месяцы я стала лучше стрелять из лука, но пальцы от холода онемели, и я едва ли смогла бы вышибить всадника из седла.

Поэтому сегодня я приготовила кое-что другое.

Подтянувшись ближе к низкой стене перехода и положив руку на ледяной бетон, я припадаю к настилу и замираю. Мой взгляд прикован к шоссе. Участок перехода слева от меня обрушился, так что подо мной проход по дороге резко сужен, там образовалось своего рода бутылочное горлышко. Хочет того всадник или нет, он вынужден будет проехать именно здесь, и я намерена этим воспользоваться.

У меня перехватывает дыхание, пока я жду всадника.

Слышу уверенный топот его скакуна, ближе и ближе. Тихо, не сводя глаз с шоссе подо мной, достаю из ножен клинок.

Копыта стучат все громче, скоро он пройдет под переходом; я чувствую себя взведенной пружиной. Жду. Секунды растягиваются в вечность.

Наконец я вижу серую в яблоках голову коня в двадцати футах ниже себя. Затем в поле зрения появляется волна черных волос Смерти и его серебряная броня – он смотрит перед собой, не замечая моего присутствия.

Я прыгаю.

В следующее мгновение, в воздухе, осознаю, что это абсолютно идиотская и обреченная на провал идея, но что делать, теперь уже слишком поздно.

Вместо того чтобы элегантно приземлиться в седло, как мне представлялось, я шмякаюсь сверху на всадника.

Он рычит, но я сбиваю его с коня, и мы оба кубарем скатываемся на дорогу. Все это довольно болезненно и как-то малопристойно, зато мне удается, не дав Смерти опомниться, нанести удар ножом ему в шею.

– Лазария, – хрипит он, хватаясь за горло. Между пальцами струится кровь, и я чуть слышно всхлипываю.

Я уже сражалась с ним раньше и ранила и убивала его. Но сейчас – сейчас все слишком близко и потому кажется страшным. Стрелять в кого-то издали куда более обезличенно, чем… вот так.

Выдернув кинжал, я отбрасываю его, как будто он жжет руку. К горлу подступает дурнота.

Ну, все равно поздно жалеть о содеянном. Всюду кровь, а рана, нанесенная мной, слишком глубока. Веки Танатоса закрываются, и секунды спустя его тело безвольно обвисает.

Становится до боли тихо.

И нет ничего, что могло бы облегчить тоску этого мучительного момента.

У меня от падения болят плечо и ребра, да еще и подташнивает от того, что я только что сделала, но я заставляю себя встать.

Кряхтя, как дряхлая старуха, поднимаюсь по переходу за своими вещами. Вернувшись к всаднику, я наконец замечаю запах.

Ладан и мирра. Подняв голову, я вижу коня Смерти, стоящего футах в двадцати, и факел всадника, торчащий из седельной сумки. В воздухе клубится ароматный дымок, а меня пробирает холод.

Я понимаю, что эта рана не остановит его надолго. Единственный реальный способ удержать всадника – быть с ним рядом и постоянно убивать, снова и снова, не давая ему очнуться.

Я уже обдумывала эту идею раньше, но до сих пор не могу принять ее, особенно после того, что только что сделала.

Ты могла бы держать его в плену.

Эта мысль заставляет меня замереть.

Я могла бы держать его в плену.

Проще было бы, наверное, оседлать ураган.

Невозможно остановить силу природы, но это не обескураживает меня. Ну, потому что, кто знает, вдруг у меня получится?

Есть только один способ проверить.

______

Смерть приходит в себя на полу заброшенного амбара. Здесь пахнет плесенью и мокрой псиной. О, и благовониями – конь Смерти тоже тут, решил к нам присоединиться. Ароматы, надо признать, довольно неплохо забивают здешнюю вонь.

Я сижу скрестив ноги по-турецки перед Танатосом, все тело до сих пор ноет после того, как я, выбиваясь из сил, притащила сюда громадного крылатого мужчину.

Пока я смотрю на всадника, его веки начинают дрожать, и он моргает. Это какая-то невероятная магия – странно видеть, как Танатос восстает из мертвых. Еще удивительнее было наблюдать, как с моей одежды исчезает его кровь, а доспехи – я оставила их там, под переходом – вновь появляются на его теле.

Взгляд его сразу же находит меня.

– Лазария. – И вдруг он улыбается, как будто не может противиться этому желанию. И это так поразительно, что у меня трепещет сердце. – Чему я обязан столь неожиданным удовольствием?

Всадник – он лежит на боку – хочет поднять руку, но я связала его веревкой, на которой обычно сушу белье. Не самая прочная штука, но я постаралась замотать его туго.

Он смотрит на связанные руки и ноги, и улыбка медленно сползает с его лица.

– Ты сшибла меня на землю, – вспоминает он.

Я стараюсь не кривиться при воспоминании о своем неуклюжем прыжке.

Всадник поднимает на меня глаза.

– А потом ты меня зарезала. – В его голосе возмущение. – А теперь…

Он изучает путы.

– Ты мой пленник, – сообщаю я, пока он кое-как принимает сидячее положение. При этом его крылья делают взмах.

Смерть вздергивает бровь.

– Я твой… – и вдруг он фыркает, – …пленник?

Он смакует слово, и все это его явно веселит – а я уже, кажется, готова снова ткнуть его ножом. Ну, понимаете, просто чтобы напомнить, какая у нас расстановка сил.

Всадник запрокидывает голову назад, убирая упавшую на лицо прядь, и у меня от этого неожиданного движения выплескивается в кровь адреналин.

Танатос это замечает, и что же? Он снова усмехается и цокает языком.

– У тебя никогда ничего не получится, кисмет. Как ты собираешься меня контролировать, если каждое мое движение пугает тебя?

Прищурившись, я с вызовом смотрю на него.

– А будет так, – медленно произношу я. – Мы останемся здесь, вместе, и если ты хоть дернешься, чтобы удрать, я пристрелю тебя.

– Насколько я понимаю, это ловушка. – Кажется, он ничуть не встревожен и не чувствует себя побежденным. Он держится совсем не так, как держался бы любой на его месте. Нет, он, представьте, развлекается.

Подонок.

– Что же ты собираешься со мной делать? – спрашивает он, окидывая меня взглядом. И почему-то под этим оценивающим взглядом к моим щекам приливает кровь.

– Собираюсь держать тебя здесь. Отсюда ты не сможешь разрушать города.

Глаза Смерти сверкают, но он ничего не отвечает.

Я поймала существо, которое выше меня в пищевой цепи. Какая же я дура, что решилась на такое и вообще попыталась это сделать.

– Значит, мы будем жить здесь? – Он обводит взглядом сарай. – Вместе?

У него это звучит так, будто мы создаем пару.

Мой план разваливается на глазах.

Я исподлобья гляжу на всадника.

– Все совсем не так.

– А как же?

– Если ты двинешься, я нападу.

Смерив меня лукавым взглядом, всадник нагибается влево.

– Я двинулся, – язвительно сообщает он.

– Не ребячься, – обрываю я.

– Я не умею ребячиться, – возражает Танатос. – Я никогда не был ребенком.

Я снова пронзаю его взглядом. А он накреняется вправо.

– Опять двинулся.

Ах, чтоб тебя!

Молниеносно выхватываю лук, накладываю на тетиву стрелу и палю в него. Всадник шипит, когда я попадаю ему в крыло и стрела застревает в перьях.

– Для меня это не шутки, – объясняю я. – Не будешь меня слушать, я буду стрелять.

– Уверена? – На скулах Смерти так и ходят желваки от боли. – Потому что мне кажется, что ты не такая жестокая, какой хочешь казаться.

На это мне нечего сказать. Всадник до боли близок к истине; не знаю, как ему это удается, но он видит меня насквозь.

Поскольку я сижу молча и не отвечаю, он первым нарушает тишину.

– Ты собираешься вынимать стрелу? Или боишься, что я шевельнусь?

– Может, я хочу посмотреть, как ты корчишься от боли.

– Это не доставляет тебе удовольствия. – Теперь он серьезен. – Так же, как и мне.

– Тебя не радует насилие? – Я поднимаю брови. В это слишком трудно поверить.

– Я понимаю, почему ты становишься на моем пути, – мягко говорит Смерть, игнорируя мой вопрос. – Мы похожи в одном отношении, очень важном.

Теперь он решил, что мы похожи? С каждой секундой разговор становится все более безумным.

– Долг есть долг, – продолжает Смерть, слегка откинувшись назад. – Но, отвечая на твой предыдущий вопрос: нет, меня это не радует.

______

Проходят часы, и свет меркнет. Трудно что-то разглядеть в темноте, и от этого я начинаю изрядно нервничать. Я почти уверена, что почувствую, если Смерть сумеет освободиться, но это не абсолютная уверенность – чтобы знать наверняка, мне пришлось бы подобраться к нему ближе, а это рискованно.

– Мне это нравится, – признается Танатос, нарушая молчание.

Голос у него ну прямо бархатный, такой должен бы успокаивать. Вместо этого у меня учащается пульс из-за детского страха перед этим существом.

– Тебе нравится что? – недоверчиво уточняю я, пытаясь контролировать голос.

– Сидеть с тобой. Говорить с тобой. В кои-то веки не сражаться, – охотно отвечает Танатос. И, помолчав, добавляет: – Наши сражения… мериться с тобой силами приятно, это освежает и бодрит, но, увы… словом, теперь ты знаешь, что2 я чувствую, причиняя тебе боль. Говорить с тобой – совсем иное, это занятно.

От этих слов мой страх меняет очертания. В памяти всплывают обрывочные мысли и даже мечты, что забредали в последние месяцы в мою голову. Те, в которых Смерть не враг мне, в которых он смотрит на меня и касается меня совсем по-другому…

Видно, я повредилась умом.

Я прочищаю горло.

– Не говори так.

– Почему? – удивляется Смерть.

Я тру глаза.

– Потому что.

Потому что тогда ты начинаешь мне нравиться, а даже сама эта идея абсолютна ужасна.

В амбаре жутко тихо, это вгоняет меня в депрессию, и почему-то хочется увидеть лицо всадника.

Он прав. Есть что-то занятное в том, чтобы сидеть здесь и болтать с… угрозой.

– Мы схожи и в другом отношении, тоже очень важном, – произносит он после паузы.

И в чем же это? Вопрос готов сорваться с языка, но я не позволяю себе задать его.

А Смерть так и не дает объяснения.

______

К середине ночи становится ясно, что я влипла по самое не могу.

Я замерзла, ужасно хочу есть, пить и в туалет. И, что хуже всего, я устала. Ведь я совсем выбилась из сил, гоняясь за этим типом по всей стране.

Я зеваю в пятый раз. Или в шестой?

– Лучше тебе не засыпать, кисмет, – подает Смерть голос из темноты. – Тогда я нанесу удар.

– Лучше тебе не двигаться, всадник. Тогда я выстрелю.

Слышу его смех, низкий и почти сексуальный. От этого звука у меня в животе что-то сжимается.

– Что значит это слово? Кисмет? – спрашиваю я через пару секунд.

Он и раньше много раз называл меня так.

Повисает долгое молчание.

– Я полагал, что ты должна знать, – откликается он наконец. – Это же, как-никак, человеческое слово… Оно означает судьбу.

Судьбу?

– И почему ты меня так зовешь? – Мне искренне любопытно.

Но он не отвечает, а у меня нет сил приставать к нему с расспросами.