Какое-то время я думала и даже была уверена, что сама виновата в потере ребенка. Пашка был крупным, роды – тяжелыми. Врачи рекомендовали сделать паузу, если вдруг захочу родить еще, а я была настолько восторженна и счастлива, что решила – два года вполне достаточная разница.

Забеременела…

Я даже не думала о сложностях в то время, была уверена, что все получится. Но судьба распорядилась иначе, и я до не могу понять, почему я? Для чего мне нужен был опыт этот болезненной потери? Вопрос остается без ответа.

Вторая беременность пошла тяжело сразу же: ужасный токсикоз, изжога, слабость, мое давление скакало, как ненормальное, постоянный тонус и выделения… Я изо всех сил пыталась сохранить ребенка, но не вышло, и на меня накатило ужасное отчаяние.

Черная-черная депрессия.

Сильная душевная боль ранит не меньше, чем физическая. Окаменение сковывает все тело, вместо сердца – будто гранитный камень. Вдохнуть и выдохнуть полной грудью кажется нереальной задачей.

Я так сильно переживала боль утраты, что я потеряла себя как живое существо, как дочь, как мать… Как жена? Боже упаси… Я с трудом выносила любые прикосновения, а секс был вычеркнут из жизни на несколько долгих месяцев.

Я в то время вообще вспоминала и понимала, что за пределами океана моей боли был кто-то еще, когда эти люди появлялись в поле моего зрения.

Дима тогда был рядом. Родители тоже…

Но именно Дима… он вытаскивал меня…

Не сдавался, хотя иногда я говорила ему в запале ужасные вещи и совсем не спала с ним, как женщина. Муж был якорем для меня в то время… Он вынуждал меня жить дальше, вытаскивал, ослепшей от слез, и заставлял заниматься рутиной, сыном, бытом.

Я оттаивала понемногу, и в этом была исключительно его заслуга, заслуга моего мужа – первого, любимого и единственного мужчины в моей жизни.

Боль удалось отпустить не сразу, потом жизнь начала играть новыми красками.

Как я была благодарна Диме за терпение, за все… За то, что он был рядом и не опустил руки, хотя мог бы, да? Конечно, мог! Тысячу раз мог встать и уйти: какому мужчине понравится, когда вместо жены – заплаканный зомби… Но именно его любовь меня спасла.

Потом у нас случился новый опыт во многих сферах нашей жизни – и в сексе, в том числе. Мы та-а-ак друг другу открылись, не передать словами!

Шестнадцать лет нашей жизни проносятся перед глазами, и меня накрывает шоковым состоянием, за которым возмущением ревет вопрос, буквально накатывает штормом: неужели… все?!

Наша история прекратит существование вот так, да?

Когда было трудно, мы сплотились, а в сытости не смогли удержаться?

Пресытились?

Наверное, я дала этому мужчине все, что могла, и он пошел за новым опытом.

Сорок лет для мужчины многое значит…

Это пороговая величина.

Что ж, порог его новой жизни начался бурно, грязно, скандально.

С огоньком…

Да с таким, который к чертям может спалить все!

* * *

И вот сейчас… я снова чуть не ныряю в дурные мысли, но уже распознаю мигающие маячки и понимаю: стоп… Стоп, важно притормозить и не погружаться в депрессию.

Что случилось, того не изменить.

Предательство мужа, его ошибка… Да что угодно!

Оно есть и от него никуда не деться.

У меня был опыт, когда любимый человек меня спас, теперь настал момент, когда понимаешь, что и любимые ранят.

Больно-больно…

И это тоже можно пережить, так?

Ради еще одного малыша, которого очень-очень хочется выносить и родить…

Пашка уже большой. Иногда мне кажется, что мы с Димой ему только мешаем, настолько он самостоятельный и зрелый в некоторые моменты. Разумеется, он все еще мой малыш, мой мальчик, но я чувствую, что хочу выносить и родить еще одного ребенка. Почувствовать, как в тебе вырастает новое зернышко, – бесценно.

Поэтому стоит начать: есть рутина, есть обязанности. Есть суть обыденных вещей, которая прекрасна.

Я цепляюсь за это и намечаю шаги…

Собрав мужество в кулак, отправляюсь в сторону кухни.

Еще не дойдя до нее, мой нос улавливает запах свежего, недавно сваренного кофе.

Дверь открыта.

Я замираю в коридоре, осторожно заглядывая на кухню.

Кофе в такую рань мог сварить только один человек – Митя.

У него вообще патологическая любовь к этому напитку и потрясающее умение варить его вкуснее. Казалось бы, те же самые пропорции, действия, схема выверенная, но… из его рук всегда устойчивее молочная пенка и вкуснее контраст крепкого напитка и сливочной сладости.

Митя?

Муж не спит. Сидит за столом, запрокинув руки за голову.

Пальцы сцеплены на затылке в замок, большие пальцы медленно растирают виски. Лоб прорезают глубокие морщины.

Сейчас он выглядит старше своих лет…

Неужели тоже не спал?

Не плевать ли мне?

Набравшись смелости, вхожу в кухню, он сразу же вскидывается.

– Завтракать будешь? Я кофе сварил.

Глупо, конечно, но… Я упрямлюсь:

– Спасибо, но я себе сама сварю. Из твоих рук мне есть расхотелось.

– Зоя, – вздыхает.

– А чего ты ждал, Мить? Что за ночь рассосется? Так не рассосалось.

– Давай в отпуск махнем. Отдохнем. Пока вернемся, тут всем надоест нам кости перемалывать…

– Замечательно. Побег в никуда. От проблем. Как я понимаю, для тебя основная сложность – в том, что твой левак стал достоянием общественности. Мои чувства ты в расчет брать не намерен!

– Я думаю о тебе, маленькая. Думаю. Хочу оградить… От всего. Поехали, Зой. Есть путевки, – кивает на телефон.

– А давай! – хлопаю в ладоши. – Давай ты со своей Розочкой махнешь на острова и там, под звездами, у шепчущего океана, под рокот волн, будешь устраивать ей райское наслаждение.

– Ясно. Диалога не состоится.

– Состоится. У адвоката по разводам.

Дмитрий адресует мне темный, кипящий протестом взгляд.

– Я костьми лягу… Но не допущу. Ни один адвокат за это дело не возьмется.

– Посмотрим.

– Увидишь, что будет, – кивает. – Я намерен повоевать. За нас.

Вот болван. Осел. Баран упрямый!

Как он не понимает?!

НАС больше НЕТ.

Нас вчера… попросту НЕ СТАЛО!

Наш сложный диалог прерывается звонком. По домофону понимаю: приехали родители.

Наверное, мама привезла сумочку, телефон, ключи…

Открываю, но встречать не выхожу. Незачем… Они здесь через день появляются, знают все…

На кухне появляется отец и заявляет:

– Мы с матерью все решили. Поживешь с Пашкой у нас. Собирай вещи, Зоя.

Муж мгновенно вскидывается:

– Только через мой труп. Зоя никуда не едет. Паша – тоже.

– А вот это не тебе решать! – кипишует папа и смотрит: – Зой, ты же едешь? Давай, доня, не сиди, пакуй чемоданы.

На кухне появляется заспанный сын и, уловив последние слова деда, спрашивает:

– Ма, мы че… Переезжаем?!

Три пары глаз смотрят на меня.

Сердце подскакивает к горлу.

Все ждут.

Ждут моего ответа.

Глава 9

Зоя

А я вдруг понимаю, что не могу… Не могу взять и уйти из этого дома. И дело не в отсутствии у меня гордости или боязни сложностей. Да, я не пропаду. И даже если Митя рогом упрется, включит ублюдка и станет грозить безденежьем, я не пропаду.

Мой бизнес разросся, приносит пусть небольшой, но стабильный доход, который понемногу растет из месяца в месяц. То есть с голода не помру ни я, ни Пашка, если он решит пойти вместе со мной, конечно. В чем я, честно говоря, не уверена.

Я могу потянуть себя, наши повседневные затраты, но потяну ли дорогостоящее увлечение спортом, не уверена. Плюс сын мечтает об учебе за границей, и это тоже будет требовать денег.

Жизнь, она такая, знаете ли, иногда приходится поступиться идеалами и собственным недовольством ради исполнения мечты.

И я, черт побери, хочу верить, что смогу не обижаться на Пашку, если он из всех этих соображений решит остаться с отцом, который уж точно постарается обеспечить ему все-все самое лучшее.

Но из дома мне уходить не хочется.

Я помню, как впервые переступила порог этого дома, вместе с Митей.

Тогда дом был просто стенами, мне в нос бросился одуряюще вкусный запах дерева, стружки.

Из окон лился свет, а вдали виднелась опушка бора, и Митя поделился: «С сынишкой там бегать будем…» Потом он начал фантазировать о внутреннем наполнении нашего дома, мы немного закусились на тему кухни-гостиной…

Но все-таки наше будущее в этом доме я увидела сначала его глазами, влюбившись в фантазию, и только потом прошлась поверх его мечт собственной фантазией, отполировав детали. Хитро, по-женски думая, что его категоричность в некоторых моментах можно сгладить. Я знала, как именно…

В этом доме прожита целая жизнь.

А сколько времени я потратила на всякие уютные мелочи… Сколько хороших праздников мы здесь отметили!

А наши вечера? Наши ссоры и примирения… Даже Митьку в расчет не беру. Мне с Пашкой повоевать пришлось, ух как…

До сих пор иногда воюем.

Блин, а цветник? Мои астры капризные, мои пышные красавцы георгины, мои… Они тоже все мои детки! И что – бросить все это?

Чтобы потом здесь какая-нибудь ублюдская Розочка ходила и трогала все это… Сидела на диване, за цвет обивки которого я развернула целую военную кампанию, забросила ножки на пуф с маминой вышивкой, запустила какую-нибудь мерзкую, такую мерзкую, как и она, шавку… и загадила… загадила все. Спалила первую же курицу дочерна в моей духовке!

О нет…

Такая волна злости во мне поднялась, просто ух…

Да я… Да я лучше оболью бензином и подожгу этот дом, чем уйду сама и оставлю его Мите и его новой дырке, поганой шалашовке.

Вот уж нет…

Я сама не заметила, как уперла руки в боки и воинственным взглядом обвела гостиную.

МОЮ гостиную.

МОЙ дом.

МОЙ камин.

МОЙ очаг.

Уйду, если только позади себя и камня на камне не оставлю.

Если Мите захочется, чтобы я уходила, я ему, этому пиздюку, который сорокалетие решил отметить бурно и грязно, оставлю только горстку пепла и золы.

Слышится тихий смех за моей спиной.

Оборачиваюсь.

Муж смеется. Прикрывает глаза рукой, трет брови, явно пытаясь сдержать смех, но у него не выходит.

– И над чем ты ржешь, паскудник?! Тебе весело, значит? – злится папа.

– Вы, папа, кажется, не поняли. Но Зоя отсюда точно никуда уходить не собирается!

– ПАПА? – вскидывается отец. – Какой я тебе папа после всего, что ты на юбилее моей жены устроил? Папа. Еб… Вы только посмотрите на него, а?! «Папа» ты в могиле увидишь, понял?

Повисает молчание.

Митя в прошлом году похоронил родителей, одного за другим.

– Папа, – шикаю я на него.

Потому что бить так низко – это уже перебор. Тем более сваты хорошо дружили, общались тесно, а как сами мои родители плакали, когда провожали сватов в последний путь?

После этого они Митю еще больше любить начали, иногда в наших ссорах намеренно его сторону принимали, а не мою, чем обижали, но потом поясняли, что сиротой стать в любом возрасте сложно.

Папа немного тушуется, кончики ушей краснеют – верный признак, что укор он принял-понял. Но так просто сдавать не собирается. Тут же добавляет:

– Едешь же. Не тяни, Зоя.

– Ма-а-ам? – уточняет Пашка, покусывая нижнюю губу.

Сынишка мне ничего не говорит, но я вижу в его взгляде: как же так… Ему не нравится ни один из вариантов, пришедших на ум.

Вариант первый – мы с ним съезжаем, и… прощай, приватность.

Для шестнадцатилетнего молодого, но уже мужчины, небольшой дом моих родителей – просто клетка.

Какую комнату ему занять придется? Мою бывшую детскую, что ли? Там до сих пор девичьи обои и размах не тот, и нет спортивных снарядов во дворе.

Вариант второй – съезжаю я, он с отцом остается, а Дима ни в зуб ногой о расписании сына.