– Хорошо. А я подумаю надо всем этим у себя в каюте.

В каюте я улегся на койку и думал лишь о том, что мне совершенно не хочется дополнять собой этот ковер из трупов. Крайне самонадеянно полагать, будто простой парень с Мигори найдет лазейку в обороне, которую не может найти целая цивилизация на протяжении сотен лет!

«Тебе нужно немного отвлечься, – посоветовала воображаемая личность. – Чтение катехизиса поможет с этим. Вчера ты пьянствовал и пропустил дневную норму, так что сегодня надо будет читать два часа. Как раз закончим книгу».

«Не стану я ничего читать! Все, хватит с меня! Я делал это, когда думал, что ты настоящий, а теперь…»

«Если теперь ты считаешь меня своей альтернативной личностью, значит, я часть тебя и тем более имею право на удовлетворение своих познавательных потребностей».

– Да пошел ты! Я не собираюсь больше оскорблять свой разум чтением религиозных сказок!

«Оскорблением для разума являются почти все твои занятия, включая вчерашнее пьянство и сегодняшнее саможаление».

– Может быть. Но это не повод ударяться в религиозные доктрины, которые не выдерживают никакой критики.

«Какой конкретно?»

– Да хотя бы той, что мир, наполненный злом и страданиями, не может являться результатом творческого акта всесовершенного и всеблагого Творца!

«Может, если Он дает своим созданиям подлинную свободу. Если позволяет им быть творцами их действий. Такое доверие к своему созданию не унижает Творца и не отрицает Его существования. Кто-то использует свободу для совершения добра, а кто-то – для совершения зла. А Бог смотрит и в конце времен отделит одних от других, всем воздаст по заслугам и сотрет следы всякого зла и страданий из этого мира».

– Верующие все время ссылаются на свободу воли, но это не отменяет проблему противоречия факта страданий идее любящего Бога. Если бы Он любил, то не позволял бы своим созданиям страдать!

«Ты страдал, когда родители наказывали тебя в детстве. Противоречит ли это идее того, что родители любили тебя?»

– Это другое!

«А когда врач использовал болезненные процедуры, чтобы тебя вылечить? Ты страдал. Противоречит ли это идее, что врач мог быть движим любовью к тебе? Или это тоже другое?»

Пока я думал над ответом, Гемелл продолжил:

«Довольно странно полагать, будто христиане, чьим знаком веры является изображение пыточной казни, ничего не знают о проблеме страдания и не учитывают ее. Если ты признаешь, что родители, причиняя страдания детям, и врачи, причиняя страдания пациентам, могут при этом любить их, то почему этого вдруг нельзя признать и в отношении Бога? Где тут последовательность суждений?»

– Ты собрался меня проповедями пичкать?

«Просто комментирую твой “аргумент от страдания”. В рамках христианства он не валиден. Другие есть?»

– Нелепо следовать фантазиям древних людей, придуманным для того, чтобы власти могли эффективнее порабощать подданных!

«Вера, утверждающая, что есть Бог, Чей закон превыше закона царя, скорее мешает, чем способствует порабощению подданных. Что наглядно показали христианские мученики, включая Гемелла Пафлагонского. Нет, все это не объясняет твоего неверия. За ним стоит что-то другое. Я должен узнать настоящую причину. Это где-то в памяти…»

Я внезапно испытал странное, противное ощущение, словно кто-то роется в моем мозгу.

– А ну-ка прекрати это! Немедленно!

«Кажется, нашел. Вот оно. Боль. Ну конечно! Это там, где боль».

И вдруг я словно провалился в другую реальность. Только что лежал на койке в каюте звездолета, а теперь сижу на балконе нашего семейного особняка на Мигори. На столе передо мной раскрытая книга и графин с апельсиновым соком. И столешница из темного дерева, покрытая яркими пятнами солнечного света, пробившегося сквозь крону могучей липы. Воздух наполнен ароматом цветущей сирени – ее кусты растут как раз под балконом. Сейчас май. Тепло. Легкое дуновение ветерка касается моего лица…

– Как ты это сделал? – растерянно спросил я. – Перенес меня на Мигори?

А затем увидел футболку, в которую одет. С рисунком неккарского звездолета на груди. Мама выбросила ее много лет назад. Я в прошлом! Нет, это просто воспоминание… но какое детальное! Щемящее чувство ностальгии захлестывает меня. Какой же это год? Я часто сидел на этом балконе…

Мой взгляд скользит вниз, и я вижу, как по дороге идут две фигуры.

И тут же вспоминаю, что это за год и день.

– Нет! Нет, пожалуйста, не надо! Верни меня обратно!

Я помню, как впервые смотрел на этих двоих, направляющихся к нашему дому. Офицер в безупречно-белом кителе космофлота и священник в черной рясе. Оба молодые, стройные, и, глядя, как они торжественно шагают плечом к плечу, я даже залюбовался этим зрелищем.

Разумеется, я слышал, что известия о смерти флотского на службе доставляют близким офицер и капеллан. Но в наше мирное время такого почти не бывает, и в тот момент я даже не понял, что значит появление этих двух фигур, которые вошли в калитку и направились к дверям нашего дома.

– Все! Хватит! Гемелл, прекрати!

«Еще чуть-чуть… Я просто хочу понять. Они принесли известие о смерти твоего отца. В тот день ты стал неверующим. Я хочу увидеть этот момент…»

– А я не хочу!

Меня охватил ужас. Я знаю, что будет, и не хочу переживать это снова. Мое сознание заметалось, словно муха в паутине. Гемелл не отпускал.

– Выпусти!

Те двое внизу уже подошли к входной двери.

Я заставил себя успокоиться. Это все происходит в моем мозгу. Нужно просто сосредоточиться. На самом деле я лежу сейчас в своей каюте на «Отчаянном». Я не здесь, не на балконе, не в прошлом.

Моя каюта. Делаю усилие, пытаюсь вырваться, уставившись на кувшин с апельсиновым соком. Сознание обостряется, словно лезвие клинка… И вдруг изображение начинает мерцать! Сквозь кувшин проступают очертания каюты с бревенчатыми стенами на фотообоях… Еще усилие! Страх подстегивает меня, когда я слышу свой голос:

– Мама, к нам кто-то пришел!

Нет! Прочь отсюда!

И вдруг все словно схлынуло. Тяжело дыша, я поднялся и сел.

– Подонок! Как ты посмел?!

«Значит, в этом все дело? – В тоне Гемелла слышится удивление. – Ты обиделся на Бога из-за того, что погиб твой отец? И решил наказать Бога своим неверием в Него?»

– Отвали! Тебя это не касается!

«Ты был достаточно взрослым, чтобы знать, что все люди умирают. В том числе и твой отец. Ты не мог ожидать, что он будет жить вечно. Бог никогда не обещал тебе этого».

Я решил просто игнорировать его. А лучший способ – заняться делом. Зайдя в рубку, я увидел Герби на его обычном месте. Он изучал данные с дрона.

– Перешли их на мой пульт, – велел я.

– Переслал.

Усевшись на свое место, я бросил взгляд на большой экран, воспроизводивший изображение с фронтальной внешней камеры «Отчаянного». На склоне ближайшего холма сидела на коленях Лира Недич и копалась в местной траве. А я-то было решил, что она отпросилась с просмотра видео из-за того, что, как нежная девушка, не могла переносить вида множества смертей.

Глупость какая! Она просто рвалась изучать ксенофлору. Вспомнилось, как спокойно Лира отнеслась к устранению мной Чавалы и его прихвостней. И ни один мускул не дрогнул на ее лице при виде изуродованных трупов неккарцев. А теперь видеозаписи смертей таэдов оставили ее совершенно равнодушной. И как спокойно она соврала мне насчет навыков управления «гонцом»!

– Ты не замечал, что госпожа Недич нетипично реагирует на некоторые вещи? – спросил я андроида и поделился своими соображениями.

– Описанное вами поведение подходит под симптомы диссоциального расстройства личности, – сказал Герби.

– Это как у меня, что ли?

– У вас диссоциативное.

– А диссоциальное что значит?

– Возможно, вам более знакомы синонимы: социопатия и психопатия.

Час от часу не легче! Лира – социопатка?

– Равнодушие к чувствам и страданиям других, – начал перечислять Герби, – раздражительность, обман окружающих с целью извлечения выгоды, отсутствие сожалений…

Я нервно сглотнул. Это и впрямь похоже на нашего ксенобиолога.

– …низкий порог разряда агрессии, включая насилие.

Хорошо, что я не запретил ей заниматься любимым делом. Встань я у нее на пути – и, возможно, эта красавица перережет мне горло ночью! Останется единственным человеком в команде, и Герби будет вынужден выполнять ее приказы…

– Кошмар какой! Получается, мы оба психи!

– Весьма вероятно, однако я не являюсь психиатром и мои выводы носят предварительный характер. Поведение госпожи Недич лишь частично совпадает с симптомами диссоциального расстройства личности. При этом оно может иметь и другие объяснения. Чтобы подтвердить или опровергнуть мои подозрения, вам стоит направить ее к специалисту после нашего возвращения в Федерацию.

«То же самое касается и диагноза недосущества относительно тебя, который ты столь некритично воспринял. Просто голое предположение».

– Ладно, сейчас это не главное. Займемся Белым Объектом.

Я постарался сосредоточиться на поступивших данных. Особых надежд у меня не было, но я ученый и отработал материал добросовестно.

Работал до вечера. Лазейки не обнаружил. Прорыва не случилось. Как и у Герби.

Возвращаясь в каюту, я уже принял решение. Надо признать: это было авантюрой с самого начала. Герби был прав. Это задача не нашего уровня. Пора возвращаться домой. Я уже открыл новую планету и новую разумную цивилизацию. Вступил с ней в первый контакт. Этого более чем достаточно, чтобы вписать свое имя в историю науки.

«А как же твой друг Келли и его спасение?»

«Я ничем не помогу ему, если погибну, как те таэды. Надо действительно передать дело Спецконтролю. Или Космофлоту. Они смогут найти решение, у них ученые, технологии, огромные ресурсы и так далее. А меня никто в принципе не готовил к штурму оборонительной системы».

«У нас был уговор. Ты посетишь мою планету».

– Этот уговор был, когда я думал, что ты настоящий пришелец. Уговоры с воображаемой личностью, знаешь ли…

Моя правая рука вдруг ударила меня по лицу, а внутри вспыхнула ярость. Чужая ярость.

«ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ ОБМАНУТЬ МЕНЯ, ЧЕЛОВЕК! Если ты решил оставить своего друга без спасения – дело твое. Но нарушать уговор со мной даже не пытайся! Я могу захватить твое тело прямо сейчас!»

Это было… мощно. Не знаю, что он сделал, но казалось, будто весь мир кричит на меня. Я нервно сглотнул, прежде чем ответить:

– Ладно, не кипятись. Полетим на твою планету… эту планету. Я не прочь познакомиться с новой цивилизацией, если там нет опасности.

В тот момент мне было страшно оставаться наедине со своим безумием. Гемелл разозлился не на шутку. Я поспешил в лабораторию, где уже была Лира, вернувшаяся после полевой работы.

– Вижу, вы зря времени не теряли, – произнес я с вымученной улыбкой.

Все помещение оказалось заполнено маленькими белыми контейнерами, в каждом из которых был насыпан грунт и высажено то или иное местное растение. Не помню, чтобы госпожа Недич спрашивала у меня разрешение на это.

Но какая же она была счастливая! Мое сердце дрогнуло, когда Лира улыбнулась при виде меня и начала взахлеб рассказывать про каждый образец. Впервые за два дня я почувствовал, что мне стало легко, пока смотрел на нее. Грелся в лучах ее исследовательского счастья. И немножко отогрелся. Думаю, Герби ошибся – никакая она не социопатка. Просто очень увлечена наукой.

Украдкой я любовался Лирой. Совершенный точеный профиль, сосредоточенное выражение лица и восторженный блеск в глазах… Все-таки хорошо, что она полетела. Вид Рагнара Олссона совершенно точно не оказывал бы на меня такого воздействия.