Она аккуратно отделяет все лишнее и маленькими кусочками ест вычищенный от приправы белок.

Что-то в ее образе меня привлекает. Или это последствия повышенной температуры?

Украдкой разглядываю широкий лоб, шелковистые волосы и угловатые, острые на ощупь плечи. Под белой тканью своей футболки на округлой груди замечаю… блядь… нет!

Красные медицинские кресты. По одному на каждый сосок.

Она свой наряд под футболку надела?

Беру стакан и жадно отпиваю воду. Мои глаза наверняка становятся величиной с выпученные шары Альберта, но отвести их от «мишеней» я не в силах.

Помимо всего прочего, вспоминаю, как Ника вчера в гостях у старого моряка почувствовала жар и начала расстегивать пальто.

Такого там еще не видели.

Я почти вовремя ее остановил и прикрыл собой полуобнаженное тело, но никогда не забуду, как Владимир Владимирович поднялся, медленно стянул с седины фуражку, прижал ее к груди и молвил:

– Святые небеса, святые небеса, морские угодники!.. Женщина!..

Глава 7. Паулина плетет паутину

Глазами нахожу свой телефон на комоде.

Рядом с ним – уродливая коричневая барсетка.

Отвожу скромный взгляд и отпиваю вкусный чай, хлопая ресницами. Дышу часто.

Черт…

Значит, он все знает? И даже не сказал ничего?.. Папа после такой выходки запер бы меня дома на недельку-другую и перестал разговаривать. Странным образом сдержанность Константина Олеговича вызывает во мне дикий интерес.

Чуть подумав, решаю не заострять на его любимом аксессуаре никакого внимания. Главное, пропажа нашлась и мне не нужно перед отъездом возвращать ее, ставя себя в неловкое положение. Хотя сделать его еще больше неловким, чем вчера, мне кажется, будет сложно.

Кинув на серьезного мэра короткий взгляд, утыкаюсь в кружку.

Не может быть мужчина таким спокойным. Как удав. Встретить удава перед годом Змеи – это, вообще, как? Хорошая примета?

Надеюсь, к счастью?

Ну… точно не к оргазмам. Тут же расстраиваюсь.

Надо бы включить телефон и извиниться перед Славой. И тетю предупредить, что буду поздно. Хоть с дорогами сейчас проблем нет?

– Сколько тебе лет? – спрашивает он сипло.

Я резко поднимаю голову.

Кстати, его щеки горят, как два факела, а ледяные глаза застит белесая поволока. У Морозко повышенная температура, но он ведет себя так, словно только слабаки обращают на это внимание.

А Константин Олегович Мороз уж точно не слабак.

– Двадцать один… – отвечаю скромно. – А вам?

– Тридцать один…

Теперь мои щеки тоже вспыхивают.

Мамочки!..

У нас десять лет разницы.

Когда я по нескольку раз в день портила подгузники, Константин Олегович вовсю дергал девчонок за косички. Украдкой осматриваю аристократические черты лица и совершенно варварские, мужественные габариты спортивного тела.

Нет!..

Вряд ли он кому-то дергал косички без предварительного согласования.

Отодвинув тарелку, в который раз ловлю затуманенный взгляд на позаимствованной в шкафу футболке.

Обижаюсь, конечно.

Жалко ему, что ли, хлопка с вискозой? Подумаешь…

– И с кем у тебя сорвалось свидание? – спрашивает он покашливая.

– Со Славой…

– Это… твой молодой человек? – озадаченно хмурится.

– Нет… Мы с ним не так давно познакомились.

– Очень интересно… И как вы познакомились?.. Он что, был твоим пациентом?

– Нет, – с ужасом округляю глаза.

И смеюсь.

– Твой Слава не болеет?

– Да нет, – машу рукой. – Просто я работаю в гинекологии. Было бы странно…

– Вот как?

– Да, – пожимаю плечами. – Мне нравится. У нас чаще всего мамочки лежат на сохранении. Они классные почти все. Правда… сейчас отделение на чистку закрыли. В связи с этим на работу мне только в конце января.

– Значит, у тебя каникулы, Ника? – начинает разговаривать со мной как со школьницей.

Чуть свысока и по-отцовски.

Это неожиданно раздражает. Понимаю, что сама там, наверху, назвала его старым. Обиделся, значит.

– Каникулы? Типа того, – вздыхаю, потирая щеку.

– Ну так и что там со Славой? Будете встречаться?

– Не знаю…

– Сколько ему? – перебивает.

– Двадцать два.

Константину Олеговичу на телефон поступает сообщение, и он, извинившись, полностью увлекается перепиской. Я смотрю с легкой обидой, потому что улыбка на его лице становится все шире.

Кто там? Девушка его бывшая?

Паулина, кажется.

– У вас красивый дом, – хвалю, пытаясь вырвать мэра из виртуального общения.

Откидываюсь на спинку стула и потягиваюсь, запрокинув руки за голову.

Морозко снова смотрит на футболку в районе груди. У меня начинают закрадываться сомнения, что, возможно, вторая интересует его больше. Не похож он на того, кто за кусок ткани окрысится.

– Что ты сказала? – переспрашивает хрипло и жадно пьет воду.

То ли со слухом, то ли с концентрацией внимания проблемы.

– Дом, говорю, у вас красивый… Только темно слишком.

Киваю на неяркие светильники вдоль стен и наглухо задернутые шторы.

– Альберт не любит дневной свет.

О боже. Совсем забыла про птицу.

Он опускает голову и что-то печатает. Лыбится так довольно-довольно.

Паулина опять плетет свою виртуальную паутину.

Бесит.

– А это чье? – киваю на детские рисунки на стене, снова отвлекаю. – У вас что, ребенок есть? – почему-то с ужасом спрашиваю.

– Это племянники в гости приезжают, – говорит он без энтузиазма. – Ты поела?

– Да, спасибо. Было… вкусно.

Мэр кивает и смотрит на меня выжидающе.

Мол, давай, Ника. Погостила – и хватит.

А мне вдруг жалко его становится. Торчит тут, в глуши. В тайге. Явно простывший, одинокий и очень грустный.

– У вас температура, – сообщаю ему, поднимаясь со стула.

Одергиваю футболку и иду за своим телефоном. Попутно прихватываю пальто и тонкие колготки. Странно, что они здесь, на первом этаже.

– Я могу поставить вам укол, – говорю разворачиваясь. – Если у вас, конечно, есть анальгин в ампулах.

– Чего?

– Анальгин в ампулах. Есть?

– Вряд ли. Не надо. Само пройдет.

– Ну, дело ваше.

В комнате быстро переодеваюсь и убираю футболку на место. Застегиваю пальто, под которым скрывается наряд медсестрички из секс-шопа.

Дурацкая была затея. И почему я решила, что Слава сразу набросится на меня в этом наряде?

Наверное, я и правда фригидная…

Сбежав по лестнице, надеваю и застегиваю сапоги, которые были аккуратно выставлены у порога. Выпрямившись, натягиваю шапку.

– Ну…

Улыбаюсь неловко, глядя на Морозко. Он стоит в метре от меня, засунув руки в карманы спортивных брюк, и внимательно смотрит.

– Спасибо вам, – пожимаю плечами. – За все.

– И… хм, – откашливается. Острые скулы еще больше краснеют. – Тебе спасибо.

Смущенно опустив взгляд, забираю ключи от машины. Кожу вдруг покалывает.

Ахаю от неожиданности.

– Что это? – трогаю блестящую мишуру, которую он смешно затягивает у меня на шее. Будто шарф.

Делает шаг назад. И убирает руки за спину.

– С Новым годом, Мандаринка! – чуть интимно проговаривает.

Я вспыхиваю.

– И вас с новым счастьем.

Выйдя на крыльцо, не даю себе ни секунды на раздумья. Бегу к своей машине и запрыгиваю внутрь.

– Давай, моя хорошая, – шепчу.

«Мазда» заводится со второго раза.

Я сижу.

Минуту, две, три, пять, десять.

Двигатель надо хорошенько прогреть. Стекла тоже отмерзают.

Пора ехать…

Задев колючую мишуру, облизываю губы.

«С Новым годом, Мандаринка!»

– Боже…

Перед глазами фейерверками одна за одной вспыхивают живые картинки прошедшей ночи. Я трясу головой, чтобы это прекратилось, но, кажется, эффект табакерки только усиливается.

Вспомнив все, залипаю на занавешенных окнах двухэтажного синего дома.

А потом давлю на газ и уезжаю.

Глава 8. Укол для главы администрации

Константин

Кисло посмотрев на два одиноких, уже заветрившихся желтка на тарелке, разворачиваюсь к холодильнику и достаю из морозилки кусок свинины.

В комнате раздается что-то похожее на гавканье.

– Только попробуй, – строго говорю, обращаясь к Альберту.

Он виновато вжимает голову в пернатое туловище и, оскорбившись, отворачивается к стене.

То-то же.

Кинув мясо в железный таз, накрываю его разделочной доской. Предновогодний ужин будет чисто мужским. Не салаты же стругать.

А оливье бы, конечно, хотелось.

Забираю Макбук с зарядки. Надо немного поработать. Тело всячески этому сопротивляется: голова кажется чугунной, в суставах непроходящая ломота, еще и знобит по-страшному.

Да и ладно.

Подумаешь, температура. Чай не девочка ведь. Взрослый мужик. Как-нибудь и сдюжим. Если что, вечером баню истоплю.

Хорошая баня – она всю хворь выгоняет. По крайней мере, я такое слышал. Как городскому жителю, мне было довольно сложно привыкнуть к новой сельской реальности, но я всегда любил лес и природу. Это выручает.

Открыв эксель, настраиваю формулы. Периодически ячейки сливаются в одно крупное «ИДИ СПАТЬ, КОСТЯ», но я с детства усидчивый и старательный, поэтому продолжаю вникать в разбегающиеся перед глазами цифры, которые предоставили сотрудники моей администрации.

Так-с. Численность населения поселка Елкино в две тысячи двадцать четвертом году.

Рождаемость…

Смертность…

Кружу взглядом с одной таблицы до другой. Цифры не бьются.

Либо я кого-то лишнего «родил», либо… «порешил».

Все. Хватит.

Резко захлопнув крышку, оглядываюсь по сторонам. Правильно Скальпель сказала: темновато здесь. Надо бы Альберта в кладовку переселить хотя бы на время праздников, а то я с ним тут в вампира превращусь.

На телефон снова приходит сообщение от Левки.

Вообще, у меня два племянника – Лев и младший Тигран. Любит моя сестра хищников, а вот мужиков выбирать не умеет, поэтому оба пацана от разных отцов. Они усвистали раньше, чем акушерка прокричала вес и рост младенцев, поэтому я тот мужчина, который дважды стоял возле дверей роддома и изображал из себя счастливого новоиспеченного папашу.

«Дядь Кость, ты матч смотрел? Холланд все-таки самый крутой футболист в мире».

«Нет. Расскажешь позже, я пока работаю».

«Кстати…»

Левка шлет с десяток краснеющих смайлов. Он подросток, поэтому вопросы ниже пояса задает мне часто. У мамки с бабушкой такое не спросишь.

«Что? Случилось чего?»

«Бабушка говорит, ты у нас… алкоголик. Это правда?»

«Чего?»

Ржу в голос и закашливаюсь до потери дыхания. Твою ж мать! Помру тут в одиночестве на радость Альберту. Интересно, совы едят падаль?..

«Так вот. Дядь Костенька! По телику сказали: все алкоголики плохо заканчивают. Я так расстроился… из-за тебя».

Была бы у меня в запасе скупая мужская слеза – пустил бы. Кому-то на меня не похуй. Будь я хоть Си Цзиньпин, хоть глава Елкино или хоть хер с горы.

«Левка, бабушка, наверное, имела в виду трудоголик, – поправляю малого. — Это означает, что я много работаю и мало отдыхаю. От этого не умирают. По крайней мере, сразу».

Разве что… погибают в страшных муках от взрыва в яйцах из-за долгого воздержания, но это не то, чем хочется делиться с наивным двенадцатилетним пацаном.

«Да, точно! Трудоголик! Дядь Кость», – ржет смайликами.

«Ладно, позже спишемся. Маме привет».