«Ах, простите! Мне таких роскошеств не понять».

«Теперь дадите мне вдвое больше, чем я предполагал вначале. Секретов у меня, как сельдей в бочке. И о вашей тайной связи с фабрикантом Марданниковым я знаю, и с танцором Боборыкиным, и с певцом Кис-Кис, и вашу домашнюю порносессию с ним я видел, вы там еще вся в коже, и про сексуальную оргию у певуна Джингла, вашего общего с Кис-Кис дружка. Так что ваш моральный облик вам на руку не сыграет при дележе наследства, уж поверьте. А еще я знаю, что одну половину покойников из двенадцати вы пытались стравить с другой. И как же тонко это делали!»

Маргарита Николаевна Маковская с начала его тирады несколько раз изменилась в лице – у нее как будто из-под ног почву выбили, и теперь она едва-едва балансировала над пропастью.

«Они и собрались-то в тот день только ради того, чтобы выяснить отношения, – понимая, что одолевает ее, победоносно добавил Антон Антонович. – А вовсе не из-за родственных симпатий. Там все ненавидели друг друга! И все сдохли. Как занятно, да?»

Маковская молчала – у нее не было аргументов. Даже остроты закончились. Этот старик знал то, чего не должен был и не мог знать никто.

«Что вы хотите?» – спросила она.

«И больше ни одной гадости с вашей стороны?»

«Больше нет», – ответила она.

«Я должен знать, от кого вы получили информацию, как стравить эти двенадцать человек. У вас такого досье не могло быть в принципе. От кого вы его получили?»

Но она все еще держалась:

«Почему вы решили, что это сделала я? Получила? Стравила? Может, и убила еще?»

«Я читал вашу переписку с восемью людьми из этой компании. Как она попала мне в руки? – уничтожающе усмехнулся Долгополов. – Не скажу. Но знаю, что яблоко раздора бросили в эту компанию именно вы!»

Маковская молчала – как в рот воды набрала.

«Кто был этот человек? – продолжал настаивать грозный продавец секретов. – Вы не настолько умны. Хотя и не глупы тоже. Вы лишь актриса, но был и режиссер!»

Ни слова с ее стороны. Только светло-карие глаза Маргариты Николаевны стали нечастными.

«Что он пообещал вам, а вы – ему?»

Тот же молчок. Но в прекрасных глазах, кажется, блеснули слезы.

«Я точно знаю, что вы должны были стать тринадцатой за тем столом, на Рублевке, но в последний момент сказались больной и не прилетели в Россию. Я прав?»

«Прощайте», – вдруг сказала она и отключилась.

На экране ноутбука возник чудный зимний пейзаж.

– Вот так и закончилась наша беседа, – развел руками Антон Антонович. – Бегством подозреваемой.

– Она была напугана, – констатировал детектив.

– Представьте, я тоже заметил.

– И еще как! Поверьте моему опыту следователя: она скрывает человека, которого и боится, и в услугах которого нуждается. Сообщника и руководителя этого преступления. А теперь скажите, нам-то какое дело до того, что на тот свет отправилось двенадцать толстосумов?

– А дело есть! Хотел сразу принести книгу, да решил, она будет вас отвлекать, – сказал Долгополов, выпрыгнул из кресла, размялся, покряхтел и направился по тропинке к дому. – Наливайте пока, Крымов, не стесняйтесь!

Очень скоро он возвращался к столу с большим фолиантом в руках.

– «История Венеции», – сказал он. – Издание 1912 года, Санкт-Петербург.

Забрался обратно в кресло, уложил книгу на колени и стал листать.

– Ага, – кивнул Антон Антонович и положил тяжелую книгу на стол. – Вот, смотрите, триптих «Пир двенадцати». Автор шедевра художник-маньерист Джанни Петричелло, шестнадцатый век.

Крымов всмотрелся в хитрый шедевр. Слева на старинном полотне были изображены двенадцать средневековых венецианских аристократов, пировавших за длинным столом. Вокруг бойко шастали слуги с блюдами, крутились собаки, на дальнем плане бренчали лютнисты – ну, все как и положено во дворце за обедом. Справа в гондоле по венецианскому каналу ночью плыл мужчина в черном плаще и шляпе, черной носатой маске – во всем его облике звучала гроза всему окружающему миру. На центральном полотне триптиха все пирующие были уже мертвы – они застыли в разных позах, кто-то упал лицом в свою тарелку, кто-то откинулся на спинку полукресла, а кто-то все еще корчился на полу у стола. Вокруг бегали слуги, в ужасе замерли собаки.

– В 1560 году, тогда уже царствовали Медичи, во дворце графов Морозини собралось двенадцать аристократов, – мрачно произнес Долгополов. – Как вы догадываетесь, представители одного знатного рода. Ели, пили, спорили, даже ругались, а потом скончались в течение нескольких часов по неизвестной причине. Художник просто сгустил краски, решив прикончить их всех за одним столом.

– А кто этот мрачный сеньор в черном, в гондоле?

Антон Антонович усмехнулся:

– «В бесконечной круговерти, потрясая этот мир, в лунном свете в «Маске Смерти» он пришел на скорбный пир, – процитировал бодрый старик классика. – И кого рукой коснется, на кого нацелит взгляд, всем отправиться придется по дороге прямо в ад».

– Оптимистично, – кивнул детектив. – А это, значит, «Маска Смерти»?

– Она самая. Маска Чумы! Я думаю, это он и есть, их палач. Их смерть. Он плывет как раз от патрицианского дворца Морозини, от его ступеней. «Пир двенадцати» закончился прискорбно. Биограф отметил, что у каждого из пирующих было свое блюдо, специально приготовленное исключительно для него.

– Как у наших толстосумов с Рублевки?

– Именно так, Крымов, именно так.

– Обалдеть. Остается спросить, кому это было нужно? Смерть этих двенадцати аристократов?

– Вот кому, – грозно ответил Долгополов и ткнул пальцем в темное пятнышко, которое просмотрел Крымов. – Упустили, господин сыщик?

Андрей потянулся к репродукции.

– Упустил, каюсь, – кивнул он.

Спрятавшись от лунного света в тени дома, у каменного льва стояла женщина, тоже вся в черном. Она смотрела вслед уплывающей Маске Смерти.

– Я провел какое-какое расследование, – продолжал Долгополов. – Морозини соперничали с другим патрицианским родом – Орселло, именно их обвинили в убийствах, но доказать никто ничего не смог. Зато имя наследника всех этих патрициев история для нас сохранила. Наследницы! Августина Франческа Морозини. – Крючковатый палец Антона Антоновича энергично забарабанил по мелованной бумаге. – Голову даю на отсечение, это ее изобразил художник на правом полотне триптиха. Но это еще не все, Андрей Петрович.

– Так, слушаю…

– Она должна была выйти замуж за одного иностранного принца, о котором никто толком ничего не знал, но в день свадьбы в собор, где они должны были тайно венчаться, ударила молния.

– Ого!

– Случился пожар. Священник погиб. Как и Августина Морозини.

– А жених?

– Догадайтесь.

– Не пытайте вы меня, что за манера?

Хитро прищурив глаза, его собеседник тянул паузу.

– Ну что, исчез? Антон Антонович?

– Именно так. Как в воду канул.

– Ясно. А бабки? В смысле, наследство?

– Ушло другим. У них этих Морозини было как собак нерезаных, – засмеялся бодрый старик. – Наливайте, господин сыщик. Помянем венецианцев!

Когда выпили, Долгополов сказал:

– Есть еще одна занимательная подробность. По настоянию жениха они должны были венчаться на одном из самых отдаленных островков Венецианской республики – Исола Нера, «Черном острове», в крошечном храме Всех Святых. Это туда попала молния. Но почему именно там? Вот вопрос. И кто был этот заморский принц, которому жестокая стихия сорвала все планы?

Подумав, Крымов спросил:

– Что будем делать?

– Подскажите, – кивнул Антон Антонович.

– Мне нужен более четкий портрет нашей красавицы Маргариты Николаевны Маковской. Уверен, органы знают все или почти все про ее финансовые дела, про сексуальные пристрастия осведомлены любовники. Но мне нужны самые потаенные секреты ее души. И тут может помочь либо тот, кого она действительно любила и кто любил ее, либо друзья – искренние. Последнее – самое надежное.

Антон Антонович усмехнулся:

– Я уже забросил эту информацию к моим многочисленным следопытам. И они кое-что накопали. Рита Маковская училась на романо-германском в МГУ. У нее были три лучшие подруги, неразлейвода. Одна вышла замуж и укатила в Париж, другая тоже улетела с мужем в Штаты. В Москве живет третья подруга, Марианна Логинова, которая осталась одинокой, преподает в простой школе на окраине столицы, но именно с ней крепче всего и дружила Маковская.

– Отчего же она не забрала ее в свое альпийское шале?

– Это мы и выясним, когда слетаем в Москву.

Крымов поморщился:

– Из-за одного разговора?

– Не только. Нам еще нужно будет переговорить с Матвеем Корнейчуком, шеф-поваром ресторана «Рог изобилия», который готовил блюдо одному из приглашенных на Рублевке. А именно – фазана по-балкански. Этот фазан убил олигарха, а его жену прикончила бразильская анаконда в собственном соку с миндалем в апельсинах.

– Вы бы сами такое отведали, Антон Антонович? В смысле, анаконду?

– Да к черту такие блюда. Лучше я своими руками поджарю курицу на сковородке, да с картошкой и луком, и употреблю все это под маринованные помидорки, бочковую капусту и яблочную наливку. Буду сыт и счастлив! А сейчас мы забронируем билеты на завтра.

2

В Москву они вылетели ранним утром. От Царева до столицы было ровно тысяча километров – перелет занимал час. Рейс для командированных: вышел из самолета, нырнул в метро или бросился в авто – и сразу в водоворот деловых встреч.

Они оказались в аэропорту Внуково довольно рано. Весеннее утро в столице вдохновляло. Ловить и мучить вопросами молодую учительницу в перерыве между уроками было бы непростительным зверством, поэтому они решили пока поистязать повара Матвея Корнейчука и сразу рванули в центр.

Сделав несколько звонков, два сыщика точно знали, что Корнейчук не на работе. Он отпросился, сказавшись больным, решил отлежаться дома, зализать раны, утопить воспоминания о допросах в бутылке-другой хорошего виски. Директор пошел ему навстречу, даже не желая представлять, что сейчас на душе у его бесценного сотрудника – известного повара, славившегося своими «оригинальными блюдами и страстными кулинарными импровизациями», как было написано в рекламном проспекте.

Крымов и Долгополов застали повара у подъезда его многоэтажного дома – тот нервно курил, разглядывая детскую площадку, где на карусели катались двое ребятишек, и было видно, что очередную ночь он провел в треволнениях.

Антон Антонович направился к нему ковыляющей походкой бескомпромиссного и жестокого старого палача, у которого на счету сотни жертв, как виновных, так, может быть, и невинных, и который живет и дышит только своей творческой работой. Крымов безмолвно следовал за ним.

– Матвей Семенович Корнейчук?

– Да, это я, – с перекошенным лицом ответил тот. – А вы кто?

– Прокурор Бархударов и майор Самсонов.

Оба показали шеф-повару липовые корки. Корнейчук уже трепетал и от голоса подкравшегося к нему старого волка, и от слов «прокурор» и «майор», и от своего имени, и от того, каким тоном все это было произнесено.

– Значит, это вы? «Мастер оригинальных блюд и страстных кулинарных импровизаций»! Какая формулировка, а?

– Но это и правда так.

– Очень может быть. Не пробовал ваших импровизаций и не жажду. А теперь, гражданин Корнейчук, соберитесь и рассказывайте про то, как вы с другими поварами отправили на тот свет двенадцать олигархов. И не юлите. Про импровизацию рассказывайте, в которой вы такой мастер.

– Я уже все рассказал вашим коллегам, – едва не плача, пробормотал шеф-повар. – Все, что помнил!

– А теперь расскажите мне, как вам пришел в голову рецепт этого блюда, и если вы будете искренни, я за вас похлопочу.