Леонид стоял у камина, неподвижный, как тень в пламени. Он не спрашивал, не удивлялся. Просто смотрел, будто в этом взгляде уже содержались все ответы. Его глаза скользнули по её лицу, задержались, прошли ниже, изучая безмолвно, внимательно, но без сочувствия.

Тишина в комнате становилась всё плотнее, давила, заполняла пространство, словно вязкий туман, в котором невозможно вдохнуть. В этой тишине Николай лишь пожал плечами – лениво, равнодушно, с оттенком усталого безразличия, будто всё это не стоило внимания. "Это не имеет значения", – говорили его жест и осанка.

Лена опустила голову. Она хотела сказать хоть что—то, но губы оставались немыми. Она больше не была уверена, что в этом месте ей вообще позволено говорить. Ещё несколько часов назад она принадлежала себе. Теперь она не знала, кому.

Леонид кивнул, будто сам себе, и лёгким движением махнул рукой:

– Иди.

Николай развернулся и вышел, не оглядываясь. Дверь за ним закрылась, и в этот момент что—то оборвалось окончательно. Лена осталась стоять, ощущая, как пространство вокруг неё становится всё уже, как стены будто медленно сдвигаются, перекрывая любые пути к отступлению.

Лена закрыла глаза. В этом воздухе, в этой комнате, в этом мгновении всё уже было решено. Все двери закрылись. Все пути перекрыты.

Она больше не принадлежала себе.

Глава 5

Лена стояла посреди комнаты. Вокруг было тихо, слишком тихо. Эта тишина сдавливала, душила, как невидимая удавка. В висках стучало, кровь билась в запертом горле, но слов не было. Только дыхание, неглубокое, рваное, словно она боялась вдохнуть слишком громко.

Перед ней – Леонид. Он не шевелился, но его присутствие заполняло всё пространство. Высокий, уверенный. Чужой. За её спиной – закрытая дверь. Холодная и глухая, как стена. Лена чувствовала её спиной, ощущала, как этот последний выход исчезает, сжимается в точку.

Леонид не торопился. Он словно наслаждался этой паузой, растягивая её, впитывая напряжение. Его взгляд – тяжёлый, ленивый, скользил по ней, как по вещи, проверяя, оценивая. Её ли он оценивал или свой контроль над ней?

Лена дрогнула. Пальцы на руках подрагивали, но она заставила их сомкнуться, спрятала этот страх в сжатых ладонях.

Леонид медленно повернул голову, прищурился, словно только сейчас заметил её состояние. Или знал о нём с самого начала, просто ждал, когда оно пройдёт через все стадии: от молчаливого страха до осознания собственной беспомощности.

– Что случилось? – его голос прозвучал мягко, лениво. Почти заботливо.

Но в этом голосе не было терпения. Только ожидание. Лена судорожно сглотнула. В груди комом засела паника. Всё, что она могла сказать, всё, что следовало сказать – не находило выхода.

Как? Как подобрать слова? Как объяснить, чтобы не разрушить всё окончательно? Но он не спешил. Не торопил. Только его взгляд – тяжёлый, внимательный, требовательный – давил, подталкивал, загонял в угол.

Лена закрыла глаза на секунду, будто пытаясь собраться. Когда она снова посмотрела на него, в её взгляде мелькнуло нечто похожее на смирение.

Другого выбора не было. Она начала говорить.

Лена вдохнула, но воздух показался ей тяжёлым, колючим. Слова не желали выходить наружу, застревали в горле, превращаясь в бесполезные, беззвучные крики. Она чувствовала, как к вискам подступает жар, как дрожат пальцы, но знала: нельзя останавливаться.

– Он… – её голос сорвался, и она резко сглотнула, заставляя себя продолжить. – Он показался мне обычным. Самым обычным…

Она говорила. Голос дрожал, то срывался, то стихал, но она не останавливала себя. Говорила всё, как было.

Как сначала он казался вежливым. Как его взгляд был живым, весёлым, почти беззаботным. Как он рассказывал о городе, улыбался. Как, когда они гуляли, она думала, что у него просто лёгкий характер, что он не воспринимает её всерьёз, что не нужно ожидать от него ничего плохого.

А потом Лена судорожно вдохнула, но воздух оказался густым, плотным, не приносящим облегчения. Его взгляд изменился. В нём появилось что—то другое, незнакомое. То, чего раньше не было. Он стал пристальнее, холоднее, оценивающим, как будто что—то решил. Он предложил пройтись чуть дальше, и она пошла, не задумываясь, не видя в этом угрозы. Сначала всё было в порядке. Но потом.

Лена сглотнула, перед глазами вспыхнуло воспоминание – его рука на её запястье, сильные пальцы, чуть сжавшие кожу, словно пробуя, можно ли её удержать. Его голос – на полтона ниже, ровный, непререкаемый.

Как он увёл её в сторону, подальше от людей, и в этот момент внутри неё впервые кольнул тревожный сигнал. Она пыталась не думать о худшем, убеждала себя, что просто преувеличивает, но тело уже напряглось. Он остановился, посмотрел на неё так, что в груди похолодело, и прежде, чем она успела что—то сказать, его рука двинулась вниз. Она не сразу поняла, что происходит. Сердце пропустило удар. Она хотела поверить, что он просто шутит, что это нелепая ошибка, но что—то в его лице говорило: нет, это не ошибка.

Её голос становился всё тише, слова падали в пустоту, но она продолжала говорить, словно пытаясь вытолкнуть из себя весь ужас. Она рассказала всё.

Леонид молчал. Он не перебивал, не задавал вопросов. Он просто слушал. Спокойно. Без эмоций. Без единого движения. Тишина заполнила комнату, впитала её страх, её боль, её попытки хоть как—то оправдать происходящее.

Прошло несколько долгих секунд.

Леонид медленно потянулся к пачке сигарет, достал одну, щёлкнул зажигалкой. Пламя дрогнуло, осветив его пальцы, чуть касающееся губ кончиком сигареты. Он сделал несколько затяжек, не глядя на неё, будто обдумывал что—то, что уже давно было решено.

И только потом, не торопясь, Леонид произнёс:

– Иди в свою комнату.

Лена не двинулась. Её пальцы вцепились в подол платья, словно в этом жесте можно было найти опору, зацепиться за что—то, что ещё не развалилось. В груди сжалось, как перед падением в пустоту.

Он поднял на неё взгляд – холодный, безразличный, пустой. Она искала в нём проблеск понимания, хоть тень эмоции, но видела только ледяное равнодушие.

– Иди.

Звук его голоса, ровный и твёрдый, ударил по ней, как плеть, оставляя невидимый след. Лена поняла: спорить было бессмысленно.

Она развернулась, шагнула к двери, ладонь коснулась ручки. Движение далось с трудом, словно дверь удерживала её, цеплялась за неё, как последняя возможность что—то изменить. Дверь закрылась за её спиной, отрезая её от него, от этой комнаты, от последней надежды.

Леонид велел позвать Николая в кабинет. Сын вошёл расслабленно, небрежно сел в кресло, перекинул ногу на ногу.

– Ты из—за неё меня вызвал? – спросил он с ленивой ухмылкой.

Леонид медленно затянулся сигаретой, посмотрел на него, а затем, неожиданно для Николая, резко бросил в него тяжёлую папку с бумагами. Та ударилась о край стола, бумаги рассыпались по полу. Николай дёрнулся, но тут же вернул себе прежнюю наглую осанку.

– Ты думаешь, можешь делать всё, что вздумается? – голос Леонида был тихим, но в нём чувствовалась угроза.

Николай улыбнулся:

– Я думаю, что она не стоит того, чтобы из—за неё поднимать шум.

Леонид встал. Двигался он медленно, но в этом движении было что—то угрожающее. Он подошёл ближе, навис над сыном.

– Она, конечно, будет твоей женой, – голос всё такой же спокойный. – Но только когда я решу, что сыт ею.

Николай хмыкнул, отвёл взгляд, а потом с ленивым пренебрежением произнёс:

– Зачем мне эта коза в жёны?

Это было последнее, что он успел сказать, прежде чем Леонид, не раздумывая, нанёс первый удар. Николай не успел среагировать – он отлетел к спинке кресла, схватился за лицо, на губах выступила кровь.

– Встань!

Николай посмотрел на отца снизу вверх, глаза его прищурились, но в них уже не было той самоуверенной наглости.

– Я сказал – встань!

Он медленно поднялся. Леонид пристально смотрел на него, а затем, ни слова не говоря, ударил снова – теперь в живот. Николай согнулся, ухватился за край стола, тяжело дышал.

– Не забывай, кто здесь решает, – Леонид выпрямился, посмотрел на сына сверху вниз. – Ты не хуже меня знаешь правила.

Николай не ответил. Он сжал челюсти, не вытирая кровь с губ.

Леонид сделал шаг назад и жестом указал на дверь:

– Будет она твоей женой или нет – решаю я, а не ты. – Леонид посмотрел на сына с холодной отрешённостью. – Убирайся.

Николай молчал, выпрямился и вышел, захлопнув за собой дверь.

Позже, когда солнце уже скрылось за горизонтом, дом погрузился в полумрак, наполнившись мягкими тенями. Тишина здесь была особенной – не уютной, а напряжённой, словно само пространство затаило дыхание. Лена услышала сухой, короткий приказ. Леонид вызывал её.

Она замерла в дверном проёме, задержав дыхание, прежде чем сделать шаг вперёд. Коридор был тёмным, воздух – прохладным, несущим слабый запах дорогого табака, старого дерева и бумаги. Дверь кабинета приоткрыта, изнутри пробивался слабый тёплый свет.

Она толкнула её и вошла.

Кабинет Леонида был просторным, но давил своей наполненностью. Стеллажи из тёмного дерева уходили под потолок, уставленные книгами и кожаными папками, словно это было не личное пространство человека, а архив или библиотека. По бокам – массивные шкафы с закрытыми дверцами, в углу стоял старинный бар с несколькими бутылками виски и графином коньяка. Полки под потолком скрывались в тени, комната напоминала замкнутый мир, куда посторонним не было хода.

Леонид сидел за массивным столом из чёрного дерева. Единственным источником света была настольная лампа с зелёным абажуром – мягкий, рассеянный свет падал на его руки, папку перед ним, на сигаретный дым, медленно стелящийся в воздухе.

Он был в белой рубашке, расстёгнутой на пару верхних пуговиц, на запястье поблёскивали золотые часы, рукава закатаны, обнажая сильные предплечья. Его поза была расслабленной, но в этом расслаблении чувствовалась скрытая опасность, тот самый хищный покой, который всегда предшествовал удару.

Перед ним лежала папка. Пальцы медленно постукивали по её обложке, создавая ритм, похожий на отсчёт времени.

Лена вошла осторожно, её движения были почти бесшумны. Она чувствовала напряжение, сгущавшееся в воздухе, оно словно прилипало к коже, пробираясь под одежду.

Она была в лёгком чёрном платье, которое подчеркивало её худобу, делая фигуру ещё более хрупкой. Волосы распущены, чуть спутаны – за вечер она несколько раз нервно запускала в них пальцы, прежде чем решиться пригладить, привести в порядок.

Она смотрела на него снизу вверх, взгляд её был тревожным, настороженным, в нём читался вопрос, но и что—то большее – попытка угадать, что будет дальше, что он скажет, что он решит.

Леонид не смотрел на неё сразу. Он дал ей время почувствовать паузу, осознать её беспомощность. Затем он медленно поднял глаза, без лишних эмоций, только коротко кивнул на стул напротив.

– Садись.

Голос его был ровным, спокойным, но за этой размеренностью скрывалось нечто большее. Лена подчинилась.

Леонид молча раскрыл папку, его движения оставались неторопливыми, выверенными. Каждый жест, словно заранее продуманный, будто в этой сцене уже был сценарий, а он лишь следовал заданному ритму. Лист за листом, он раскладывал перед ней бумаги, двигаясь с безразличной методичностью, а Лена не могла не ощущать, как с каждым новым разворотом её дыхание становилось всё более прерывистым.

Пальцы её невольно сжались на подлокотниках стула. Кожа на ладонях вспотела, но она не ослабляла хватку, словно этот тонкий слой ткани мог спасти её, удержать от чего—то страшного, неизбежного. Спина её будто приросла к спинке стула, плечи напряжены, но она пыталась не показать этого, хотя дыхание выдаёт её. Слишком частое. Слишком неглубокое.

– Знаешь, что это? – Леонид небрежно кивнул на бумаги, голос его прозвучал лениво, будто он не придавал значения происходящему.