Горит камыш (страница 7)
Андрей прошёлся по двум другим мемориальным партам третьего ряда. Егора не встретил, но задумался, как бы сам смотрелся на фотографии в защитном костюме и каким бы получилось его собственное жизнеописание. Активно в школьной самодеятельности не участвовал, да и не очень понимал, о какой самодеятельности идёт речь. В спортивных секциях не отличался. Многократных поощрений от директрисы не выхватывал, зато однажды выхватил смачный подзатыльник, и потом полшколы ходуном ходило от смеха. Дисциплинированностью не выделялся. В целом был порядочным, и да – зависал в окружении сверстников, если не считать последнего месяца, когда к нему намертво прикрепился Малой. Такое себе жизнеописание…
На первой мемориальной парте второго ряда красовался улыбчивый Кашин. Андрей слышал, что Кашин из землекопа-обвальщика выбился в лаборанты склада взрывных материалов и мог бы со временем стать заведующим зарядной мастерской. На наклейке так и написали. О том, что для похорон Кашина кое-как насобирали пять обугленных килограммов, – вот об этом нет, об этом не написали. И про Цыреторова на соседней мемориальной парте умолчали, что он в обвальном корпусе подорвался вместе с Кашиным. Ему пробило голову осколком. «Повезло вам, – сказали матери Цыреторова. – Благодарите, что лицо сохранилось и можно в открытом гробу». Правда, о его сгоревших руках не предупредили. На похоронах мать заметила, что они связаны за спиной, и полезла положить их на грудь, потому что в открытом гробу руки обычно лежат на груди. Сняла верёвку, потянула за плечи и вытянула чёрные культяпки. Пока не видела их, особо не плакала, а как увидела, с воем повалилась на землю.
Ещё на парте не упомянули, что в своё время Цыреторов прикидывался иностранцем и, пока тугодумы из командировочного центра соображали, что к чему, успевал от них драпануть. Или это не Цыреторов? Когда началось заземление, многие ловчили как умели. Переодевались в женское, покупали медицинские справки или натурально себе вредили. По кодовому слову в чатах оформляли липовое обследование, улетали за границу на липовую операцию и не возвращались. На машинах ехали к дальним погранзаставам, где ещё по рассеянности или за деньги выпускали из страны. Кем угодно прикидывались и на каком угодно языке говорили, лишь бы уклониться от заземления, но это не всегда помогало. Вот Цыреторова сдала мать, которая потом вытягивала его сгоревшие руки и выла на земле у гроба.
Цыреторов с женой жили на квартире где-то в Чугунковском районе. Командировщики пришли по прописке в Октябрьский. Им открыла мать, и она могла сказать что угодно, а сказала, что сын переехал на Чугунку, продиктовала адрес, заодно назвала адрес в Малиновке, где у жены Цыреторова была дача и куда они подумывали перебраться, чтобы переждать заземление, даже место его работы назвала, чтобы уж наверняка. Считала, что сын, как и положено внештатнику с болячками, поедет в тренировочный лагерь плести противообвальные кольчужные сети или в худшем случае отправится в тревожную группу какого-нибудь тихого котла на окраине засечной черты, а его без подготовки отправили прямиком в красную зону сорок шестого котла рыть расширительную траншею.
Когда мать узнала, не поверила. Когда поверила, с невесткой написала жалобы в командировочный центр, в прокуратуру, бросила заявки на сайте Совета депутатов, главного инженера засечной черты, ответственного инженера сорок шестого котла и даже отправила возмущённое письмо инженеру котловой зоны. Ничего не добилась. Похудела до скелетных выступов и поседела – Андрей сам видел, потому что она работала учителем в младших классах и к ней тогда ходил Малой. Стала гулять по церквям и сильным бабкам, что-то вымаливать, заклинать. По слухам, начала общаться с птицами. Или это другая женщина? Мать Андрея, когда отец ещё не вернулся, тоже иногда придуривалась. С птицами не общалась, но могла сказать: «На балкон прилетела сорока. К чему бы? Надо понаблюдать», – и они с Андреем наблюдали. Получив эсэмэску, что сына переводят в обвальный корпус, мать Цыреторова немного успокоилась. Через месяц ей вручили гробовую карточку. Вот обо всём этом на парте, конечно, не написали.
Андрей перешёл к первому ряду и на первой же мемориальной парте увидел Егора Суховеркина. «ПОКА МЫ ПОМНИМ ЕГОРА»! Притворился, что никакого Егора нет. Знал, что Малой следом пойдёт перепроверять парты. С наигранным разочарованием уставился в окно на цветущие клумбы. Вскапывал их на летней отработке и всей душой ненавидел, как ненавидел физрука, который одним за банку краски засчитывал отработочные часы, а другим давал лишнего пинка, чтобы успели дополнительно отработать за тех, кто откупился краской. Андрей с одноклассниками сговорился в ноль вытоптать клумбы и завалить каким-нибудь дерьмом, чтобы воняло на весь школьный двор. Уже выбрали ночь, но двое слились. У них вернулись отцы. Потом слился ещё один, опять же из-за отца. Теперь вот у Андрея тоже вернулся отец. Всем как-то стало не до клумб.