– А-м-м, – возмущение застревает в глóтке, а когда обретаю дар речи, выдавливаю: – Вижу, ты навыков набрался. Какая-то отдельная дисциплина в универе? – бормотание невнятное, я всё же позорно торопею. Просто не привыкла, чтобы вот так нагло нарушали моё. Личное. Пространство.

Ночью. Когда одна. Почти раздета. Немного выпила. К тому же – Игнат. Отвратительный тип. Гадский сосед. Самодовольный бабник. Которого ненавижу!  – Слушай, – хмурюсь, поднеся банку ко рту, – это вообще-то неприлично.

– Что именно? – по-свойски забирает из моих рук пиво Игнат и касается губами края. – Что я употребляю спиртное? – делает глоток, а отрывается с блаженным чавком. – Или что к полуголой девушке ночью пробираюсь? – бесцеремонно скидывает мои ноги с перекладины и становится напротив, вальяжно подпирая балкон своим телом.

– Да всё по отдельности… и конечно вкупе… – мямлю под пристальным взглядом. Становится нестерпимо… не то жарко, не то холодно, но однозначно наго! Плотнее кутаюсь в небольшой плед, ничего другого нет – спортивные вещи в комнате. Но я такая… вида не покажу, что растеряна. Я. На своей. Территории!

– Ой, да чё стесняться-то? На пляже полуголая скакала, – мотает неопределённо головой.

Реплика не совсем позволяет расслабиться, но я не из тех, кто будет в истерике биться. Научилась высоко держать голову даже в самых щекотливых ситуациях. Вот и сейчас не покажу, что сгораю от стыда.

– А насчёт пива… Мы ведь почти одна семья… – допивает Игнат, банку ставит на пол.

– Ты что несёшь? – настороженно. – Или тебя с нескольких глотков уже торкнуло?

Селивёрстов задумчиво цыкает:

– Ты права… маловато. Ещё есть?

Вот теперь от наглости немею, а парень выуживает из внутреннего кармана пачку сигарет. Предлагает мне – нервно мотаю головой: не курю!

– Правильно, – кивает Селивёрстов. Из другого кармана достаёт зажигалку. – А я вот курю, правда, крайне редко. Обычно после хорошего секса… – Ударяет пачкой по кулаку, из уголка подпрыгивает сигарета. Губами подцепляет. Подкуривает. Выпускает облако дыма и прячет пачку и зажигалку на прежние места.

– Ты у меня несколько минут! Или я что-то пропустила? – заторможено реагирую, взгляд непроизвольно опускается на пах парня.

– Ну, если кто-то нас застукает, может такое предположить, – не то оправдывается, не то поясняет, не оценив шутки. – Причём, заметь, не из-за меня… – взглядом красноречиво прогуливается по моему полуголому телу, едва прикрытому пледом. – Но не волнуйся, твои тылы защищу.

– Капец, Селивёрстов, ты лечиться не пробовал? Или настолько пьян, что бред несёшь?

– Я трезв, как стёклышко, малыш. Семья одна – проблемы общие…

Видимо, это я мало приняла. Нужно голову больше задурить – забираю у него сигарету и делаю глубокую затяжку:

– Мы – не семья, слава богу, – выпускаю дым и вновь затягиваюсь, только сильнее. Возвращаю сигарету соседу.

Игнат задумчиво изучает моё лицо, чуть дольше задержавшись на губах.

– Почти семья… Ты что, не в курсе, что наши родичи спят вместе? – в глазах пляшут лукавые огоньки.

С лёгким кашлем выпускаю облако:

– Свечку не держала, – секунду раздумываю, рукой нащупываю одну из банок пива, которые благоразумно поставила возле кресла. Первую бросаю соседу, а вторую с пшиком открываю сама. – Но видела, как шушукаются под деревом.

– У них это уже давно… – значимо кивает Игнат, жадно глотнув пива.

– Селивёрстов, я понимаю, что ты вряд ли заметил, но нас не было несколько лет, – напоминаю спокойно.

– Четыре года, одиннадцать месяцев и семь дней, – услужливо добавляет сосед без намёка на улыбку, чем затыкает на несколько мгновений.

– Я так точно не считала… Но не в этом суть. Нас тут не было! А приехали мы несколько месяцев назад…

– Мгм, первоапрельская издёвка, – новый глоток и ни капли глумления. Опять напрягаюсь – и правда, первого апреля вернулась. – Но до этого твой отец был очень рад по приезду к доченьке согревать постель моей мамы…

– Избавь меня от грязных подробностей, – рьяно трясу головой.

Мне нехорошо, даже если это гнусная ложь, очередная выдумка Игната… Дурно, когда вот так могут гадости говорить.

– Почему, – хмыкает Селивёрстов, – только я должен быть в курсе грязного белья наших предков?

– Потому что мне плевать, – перебиваю несмело. Но в душе зерно сомнения укрепляется. – Пусть живут…

– Живут-живут… – с ледяной колючестью, – твоя мать ещё болела, а они уже…

– Умолкни, – задыхаюсь, внезапно накатившим гневном. – Папа не мог! Он… он любил маму! – вкладываю в голос чувство, но звучит до омерзения неуверенно. Будто простой фразой опорочила память о святом человеке. Об идеальном чувстве…

Я вообще не думаю, что отец способен любить. Для него это чуждое понятие, сопряжённое с некоторыми реакциями живого существа на химическом уровне, исследованиями которых, в связи с повышенной занятостью, ещё не озаботился. Примерно так же и я думаю… благодаря ему. Всё же яблоко от яблони, но в моём случае – я рук не опускаю. Молода… У меня ещё толком не было возможности опровергнуть сомнительность своего мышления по этому поводу.

А чувства отца применительно ко мне – имеют совершенно другой характер, и больше смахивают на эгоизм. Я – дочь, и при попытке кого-то извне вклиниться между нами, папа выбирает сторону наблюдателя, хотя на деле умело дёргает за нити, вынуждая поступать, как желает он.

Так что «любовь» моих мамы и папы, буквально режет по сердцу. Нечто мифическое и неощутимое, хотя с детства себя убеждаю в обратном.

Правильнее, верила в это и была готова с пеной у рта доказывать состоятельность своего мнения. Папа же переживал за маму. Высиживал возле постели… Плакал, когда умерла… Это были чувства!..

Только многим позже задумалась, а какого именно рода это были чувства. Какой оттенок носили? Жаль, ответа так и не нашла…

– Любил, ещё как, – соглашается до отвращения спокойно Игнат. – Но это ему не помешало найти успокоение в соседской постели.

– Чш-ш, – взмах руки, – не хочу слышать гнусных подробностей.

И без того тошно и гадко на душе.

– Слышать?.. – едко, но коротко смеётся Селивёрстов, выбрасывая окурок за балкон. – Малыш, я их видел, и поверь, моей психике было куда больнее! Во мне до сих пор бурлит злость и негодование.

Блин, во мне сейчас тоже. Не хочу верить. Не могу!

Но почему же сердце так сжимается, словно верит? Не мог отец так подло с матерью обойтись! Или мог? Спать с соседкой? Прямо под боком у мамы? Пока она… умирала…

Враньё! Отец, конечно, ещё тот "благородный рыцарь", но чтобы так… низко…

– Не надо осквернять память о моей маме, – прошу ровно, не позволяя эмоциям взять верх над чувствами, что во мне сейчас бушуют девятым валом.

На самом деле, я хочу знать, «правда» это или «нет». Но от отца. И если это окажется правдой… Я не знаю, что сделаю… во мне давно зреет обида и выплеск может вылиться в громкий скандал.

– Как скажешь, – равнодушно пожимает плечами Игнат.

Отворачивается, облокачиваясь на балконные перила и уставляясь куда-то взглядом, изредка отпивая из банки. Молчание щекочет нервы. Начинаю ёрзать и подумывать, что пора заканчивать посиделку.

– Ты так и не ответила… – едва слышно нарушает безмолвие сосед, вгоняя в ступор очередным загадочным вопросом с явным подтекстом.

– На тему? – осторожничаю хмуро. Глоток пива.

– Скучала ли ты по мне… – задумчиво, без намёка на шутку.

Жутко, да так, что мурашки по коже.

– Это шутка?

– Вспоминала?.. – на своей волне парень и это реально пугает.

– Селивёрстов… – тихо начинаю.

– Я тебе жизни не дам! – жёстко и вкрадчиво.

– Да пошёл ты! – встаю, но не успеваю пройти мимо, Игнат разворачивается, невероятно ловко поймав меня в кольцо рук.

Жуткое ощущение мощи, мужской силы обрушивается, точно цунами. Сердце чуть не выпрыгивает из груди, эхом колотится в голове. Даже страшно становится, ведь физически не смогу отбиться, если гад возжелает снасильничать. Это при том, что я совсем не из робкого десятка.

– Ты же знаешь, зазря слов на ветер не бросаю, – глаза в глаза. – Я уничтожу тебя. Растопчу все твои мечты и надежды, если не поможешь… – с наглой ухмылкой, будто не грозит, а шутки отпускает.

– Долбанутый! – Несколько тщетных попыток вырваться приводят к тому, что я лишь плотнее размазана по Селивёрстову. И мне это не нравится, до гулкого боя крови в висках и крупного тремора.

Глупость, но банку пива не отпускаю… стискиваю так сильно, будто на глотке соседа, она даже возмущенно скрипит. Да и вторая рука, к слову, занята – ей плед удерживаю, чтобы уж окончательно не опозориться, сверкая голым телом. Поэтому нелепо ёрзаю и брыкаюсь, как придётся. Мои трепыхания только раззадоривают Игната, который и не напрягается – потешается надо мной. Когда усмиряюсь, заточитель ослабляет хват.

– Темпераментная, – пошленько хмыкает, мазнув глазами по моим губам. Дыхание сбивается окончательно. – Мне это нравится…

Зато меня пугает… до икоты… озабоченность… твоя! А то, что возбуждён, ощутила, пока меня по себе натирал.

– Что хочешь конкретно от меня? – молюсь в сердцах, чтобы парень не заметил моего замешательства и страха перед его силой.

– Совсем другой разговор. Я бы сказал, взрослый… – к моей радости, позволяет сесть обратно в кресло. Кутаюсь в плед, хаотично соображая, как избавиться от назойливой компании, не к месту возбуждённого идиота.

– Давай родителей разыграем, что у нас любовь.

– Любовь? – чуть не давлюсь идиотской идеей. – Это абстрактное название аномальной химической реакции в мозгах и теле человека?

– Мгм! – с лёгким недоумением.

– Нелепость, – роняю с отвращением.

– Почему?  – озадаченно.

– Ты и любовь?! – фыркаю. – Я и любовь – ещё более нелепое сочетание слов, а если в контексте «к Селивёрстову Игнату» – невозможное… – ляпаю быстрее, чем осознаю ошибку. Глаза соседа пасмурнеют, сужаются. Ох, не нравится мне злой блеск, мелькнувший вызов.

– Хочешь сказать, что никого и никогда? – морозно пристально рассматривает, выискивая хоть тень лжи.

– Ты же не думаешь, что я буду нечто подобное обсуждать с тобой?! – нахожусь, как выкрутиться из западни, куда сама себя загоняю.

– Нелепо считать себя непрошибаемой стервой, – кривит губы Игнат. – Я умею вызывать разные чувства и растопил немало ледяных сердец.

Уж да, что-что, а этого мог не говорить.

– Верю, – не собираюсь нарываться. Лучше сдать позиции – это более правильная стратегия.

– Я могу тебя влюбить, а потом растоптать.

– Не буду спорить – глупо, – давно не была так покладиста и смиренна. – Просто скажи, зачем тебе этот цирк…

– Хочу, чтобы родители расстались, – поясняет спокойно, точно для тупой. – Попробуем выбесить твоего отца и мою маму…

– М-да? – вскидываю брови.

– Ну, твой отец тебя любит. Обо мне он знает, что я… не самая лучшая пара для его дочурки. Ему это не понравится, а мама будет меня защищать. Они поругаются… И всё будет отлично – мир нашим отдельным семействам!

А ведь прав гадёныш… Отец ревностно относится ко всем моим увлечениям, особенно к парням. С тех пор, как в школу пошла, боится, что забуду о работе над проектами, учёбе.

Да я и сама понимаю, что если влюблюсь – чувства станут помехой. Трудно погружаться в дело, когда голова о другом думает… Вспомнить хотя бы Лианга… С ним была близка к атрофии мозга из-за бурлящих эмоций, но вовремя брала себя в руки и не позволяла глупостям стать значимей работы.

– А мне оно зачем?

– Хочешь породниться со мной?

– Нет, – морщусь.

– А это скоро случится – мать сказала, что они собираются жить вместе.

Умолкаю, но ни одной разумной или адекватной мысли не могу поймать за хвост. Полный кавардак.

– Ты можешь считать меня каким заблагорассудится муд***, но я предпочитаю вести честный бой. Поэтому и даю тебе возможность посодействовать. Откажешься, я и один справлюсь, но для тебя этот вариант окажется значительно болезненней.