– Энн, – тихо повторил граф, смакуя имя, точно изысканное лакомство. – А как пишется – через «i» или «y»^[5]?

– Через «y», а почему вы спрашиваете?

– Простое любопытство, – ответил граф и, немного помолчав, добавил: – Она вам не идет.

– Прошу прощения?

– Фамилия Уинтер. Она вам не идет. Даже при таком варианте написания.

– Нечасто выпадает возможность выбрать себе имя, – заметила Энн.

– Верно, но иногда я отмечаю про себя, что некоторым очень подходят их имена и фамилии.

Губы Энн, помимо ее воли, изогнулись в озорной улыбке.

– В таком случае каково это – быть Смайт-Смитом?

Граф вздохнул, но слишком уж драматично, как показалось Энн.

– Полагаю, мы обречены участвовать в таких концертах снова, снова и снова…

На лице графа отразилось такое отчаяние, что Энн не выдержала и рассмеялась:

– Что вы хотите этим сказать?

– Это чередование звуков выглядит немного странно, вы не находите?

– Смайт-Смит? А мне кажется, это звучит очень даже неплохо.

– Не думаю. Знаете, если Смайт вышла замуж за Смита, они вполне могли бы уладить свои разногласия и выбрать какую-то одну фамилию, а не вынуждать своих потомков носить обе.

Энн тихонько засмеялась:

– И как давно ваша фамилия пишется через дефис?

– Несколько сотен лет.

Граф повернулся к ней, и Энн, на мгновение позабыв о его синяках и царапинах, видела только его, и он смотрел на нее так, словно она была единственной женщиной в мире.

Энн откашлялась, желая замаскировать свою попытку отодвинуться от графа. Этот мужчина опасен. Даже сейчас, когда они сидели посреди парка и болтали о пустяках, она остро ощущала исходившую от него ауру.

В душе Энн пробудилось какое-то странное чувство, и она отчаянно пыталась от него избавиться.

– Я слышал противоречивые объяснения, – продолжал тем временем граф, не подозревая о том, какое смятение породил в душе спутницы. – Мол, у Смайтов водились деньги, в то время как Смиты занимали высокое положение в обществе. Была еще и романтическая версия. Якобы Смайты были богаты и родовиты, зато у Смитов росла красавица-дочь.

– С золотыми волосами и небесно-голубыми глазами? Очень напоминает легенду о короле Артуре.

– Это вряд ли, потому что красавица оказалась довольно сварливой, – взглянув на девушку, граф сухо усмехнулся, – а под старость и вовсе превратилась в настоящую мегеру.

Не удержавшись, Энн рассмеялась:

– Тогда почему семья не избавилась от второй части фамилии, оставив себе только первую – Смайт?

– Трудно сказать. Возможно, мои предки заключили какое-то соглашение или кто-то из них решил, что дополнительный слог придаст имени значительности. В любом случае я даже не знаю, насколько правдива вся эта история.

Энн снова засмеялась и устремила взгляд на шагавших в отдалении девочек. Гарриет и Элизабет из-за чего-то спорили, и Энн ничуть не удивилась бы, если бы предметом спора стала обычная травинка. Фрэнсис же усердно выполняла задание, делая огромные шаги, которые наверняка отразятся на результате вычислений. Энн знала, что ей стоило подойти и сделать девочке замечание, но было так приятно сидеть на скамейке рядом с графом.

– Вам нравится быть гувернанткой? – спросил он.

– Нравится ли? – Энн сдвинула брови. – Что за странный вопрос!

– Не могу придумать ничего менее странного, учитывая вашу пофессию.

Эти слова свидетельствовали о том, насколько много он знает о необходимости искать работу.

– Никто не спрашивает у гувернантки, нравится ли ей ее занятие, – ответила Энн. – О таком вообще не спрашивают.

Она думала, что своим ответом положит конец этому разговору, но, подняв глаза, обнаружила, что граф смотрит на нее с неприкрытым искренним любопытством.

– Вы когда-нибудь спрашивали у лакея, нравится ли ему его ремесло? – произнесла Энн. – Или горничную?

– Гувернантку вряд ли можно поставить на одну ступень с лакеем или горничной.

– Но на самом деле нас мало что отличает друг от друга. Мы все получаем жалованье, живем в чужом доме и можем в любую минуту оказаться на улице. – Пока он обдумывал сказанное, Энн пошла в наступление: – А вам нравится быть графом?

Дэниел на мгновение задумался:

– Понятия не имею.

При виде отразившегося на лице гувернантки удивления он добавил:

– У меня почти не было возможности это понять. Я носил титул графа всего год до своего отъезда из Англии, и мне очень стыдно признаться, но за это время я почти ничего не сделал. Если наша семья процветает, то лишь благодаря дальновидности моего отца, сумевшего нанять превосходных управляющих.

Но Энн не сдавалась.

– Как бы то ни было, все это время вы оставались графом, и при этом неважно, где именно вы находились. Знакомясь, вы представляетесь не мистером Уинстедом, а просто Уинстедом.

Дэниел посмотрел на девушку:

– За границей я почти не обзавелся новыми знакомыми.

– О… – Это признание показалось Энн настолько странным, что она не нашлась что ответить.

Лорд Уинстед молчал, а она попросту не могла вынести внезапно охватившей его грусти, поэтому произнесла:

– Мне нравится быть гувернанткой. У этих девочек, во всяком случае, – пояснила она и с улыбкой помахала воспитанницам.

– Насколько я понял, до этого вы служили где-то еще, – произнес граф.

– Верно. Это мое третье место. Кроме того, я служила компаньонкой.

Энн не знала, почему рассказывает все это лорду Уинстеду. Обычно она ни с кем не делилась подробностями своей жизни. Впрочем, все это он мог узнать, расспросив собственную тетку. Обо всех предыдущих местах работы стало известно, когда Энн нанималась гувернанткой в дом Плейнсуортов, – даже о том, с которого ее вынудили уйти обстоятельства. Энн всегда стремилась быть честной, но зачастую это было попросту невозможно, и она была очень благодарна леди Плейнсуорт за то, что та не стала думать о ней хуже, узнав, что на предыдущем месте работы Энн приходилось тщательно запирать и баррикадировать дверь своей комнаты, дабы избежать домогательств хозяина дома.

Смерив ее подозрительно долгим, изучающим взглядом, граф наконец произнес:

– И мне все равно кажется, что вы не Уинтер.

Странно, что эта мысль так прочно засела у него в голове. Но Энн лишь пожала плечами:

– Я вряд ли могу что-то с этим поделать. Разве что выйти замуж.

А это, как они оба знали, было очень маловероятно. Гувернанткам редко удавалось встретить подходящего джентльмена, соответствующего их положению в обществе. К тому же Энн не собиралась выходить замуж, поскольку попросту не могла себе представить, что сможет когда-нибудь допустить, чтобы мужчина полностью контролировал ее жизнь и тело.

– Взгляните, например, на эту леди, – произнес граф, кивком указав на даму, которая презрительно уворачивалась от перепрыгивавших через дорожку Фрэнсис и Элизабет.

– Вот она очень похожа на Уинтер^[6]: ледяная неприступная блондинка.

– Как вы можете судить о ее характере?

– Я ввел вас в заблуждение, – признался граф. – Когда-то я знал эту даму.

Энн не хотела даже думать о том, что это значит.

– Вы напоминаете мне скорее осень, – задумчиво протянул граф.

– Хотя я предпочла бы быть весной, – еле слышно возразила Энн.

Граф не стал допытываться почему. В тот момент Энн не обратила внимания на его молчание и вспомнила о нем лишь вечером в своей комнатушке, когда вновь и вновь прокручивала в голове подробности минувшего дня. После ее заявления граф вполне мог попросить ее объясниться, но почему-то не стал.

Энн жалела, что он ничего не спросил, ведь если бы он начал задавать вопросы, она, возможно, перестала бы испытывать к нему симпатию.

Ее не покидало ощущение, что ее симпатия к Дэниелу Смайт-Смиту, скандально известному графу Уинстеду, ни к чему хорошему не приведет.

Направляясь тем вечером домой и заглянув по дороге к Маркусу, чтобы официально поздравить с помолвкой, Дэниел вдруг понял, что не может припомнить, когда в последний раз получал такое удовольствие от прогулки в парке.

Впрочем, в этом не было ничего удивительного, ведь последние три года своей жизни он провел в изгнании, скрываясь от наемных головорезов лорда Рамсгейта. Подобное существование не располагало к неспешным прогулкам и приятным, ни к чему не обязывающим беседам.

Но сегодняшний день сложился наилучшим образом. Пока его юные кузины считали шаги на Роттен-Роу, они с мисс Уинстед сидели и болтали обо всем и в то же время ни о чем особенном, и все это время он не переставал мечтать взять ее за руку. Только и всего – просто прикоснуться к ней.

Он мог бы поднести ее к губам и склонить голову в нежном приветствии, понимая, что этот простой рыцарский поцелуй может стать началом чего-то удивительного. Именно поэтому единственного прикосновения было бы достаточно, ведь оно таило в себе обещание.

И вот теперь, оставшись наедине со своими мыслями, он перебирал в уме все, что могло посулить ему это обещание: изящный изгиб шеи, роскошную копну чувственно рассыпавшихся по плечам волос… Дэниел не мог припомнить, чтобы когда-нибудь желал женщину так сильно. И это было не просто желание, не просто плотское стремление к обладанию: он хотел боготворить ее, хотел…

Возникший из ниоткуда удар пришелся чуть ниже уха, отчего Дэниел попятился и налетел на фонарный столб.

– Какого черта? – взревел он и, подняв голову, увидел готовых броситься на него двух незнакомцев.

– А вот и наш господин хороший, – произнес один из них, передвигавшийся плавно, точно змея, в туманной вечерней мгле.

Дэниел заметил, как в свете фонаря сверкнуло лезвие ножа.

Рамсгейт! Это его люди. А чьи же еще?

Проклятье! Хью заверял его, что ему ничто не угрожает. Неужели Дэниел совершил глупость, поверив ему? Неужели так отчаянно хотел вернуться домой, что не желал взглянуть правде в глаза?

За последние три года Дэниел научился грязным и нечестным приемам, и теперь, пока один из нападавших лежал скрючившись на тротуаре, после того как получил удар в пах, второй пытался ударить его ножом.

– Кто вас послал? – прорычал Дэниел, высоко подняв руку, чтобы завладеть оружием.

– Мне просто нужны деньги, – хищно осклабился бандит, и его глаза вспыхнули недобрым огнем. – Отдай свой кошелек, и разойдемся по-хорошему.

Он лжет, это было ясно как день. Дэниел знал, что, если отпустит руки негодяя хоть на мгновение, нож вонзится ему меж ребер. Его приятель вскоре придет в себя, так что времени не так много.

– Эй! Что тут происходит?

Бросив взгляд на противоположную сторону улицы, Дэниел увидел двух мужчин, выбежавших из трактира. Нападавший тоже их заметил и, рывком высвободив свою руку, швырнул нож на тротуар. Извиваясь и пинаясь, он вырвался из цепких рук Дэниела и бросился наутек, а за ним и его приятель.

Дэниел рванулся за ними, чтобы поймать хоть одного, ведь только так он мог получить ответы, но не успел свернуть за угол, как в него вцепился один из мужчин, что вышли из трактира, очевидно, приняв за преступника.

– Проклятье! – прорычал Дэниел, но что проку проклинать сбившего его с ног мужчину! Ведь если бы не он, его могли бы убить.

Теперь, если он хотел получить ответы на свои вопросы, ему следовало разыскать Хью Прентиса. И немедленно.

Глава 5

Хью жил в небольших апартаментах в Олбани, расположенных в элегантном здании, способном удовлетворить вкусы джентльмена благородного происхождения со скромным достатком. Хью, конечно же, мог бы жить в огромном особняке своего отца (тот испробовал все способы, кроме шантажа, чтобы уговорить сына остаться с ним), но больше не общался с отцом. Только вот, к сожалению, отец не оставлял его в покое.

Когда Дэниел приехал, Хью дома не оказалось, но лакей провел его в гостиную, сообщив, что его светлость скоро прибудет.