– Что ты здесь снимал? – спрашиваю я, подходя к нему.

Глеб отступает на шаг.

– А тебе какое дело? – с вызовом спрашивает он. – Что, фотоаппарат отнимешь? Ну, давай!

Он сжимает кулаки.

Я оборачиваюсь и быстрым взглядом окидываю базу. Ничего интересного там нет, кроме…

Кроме охотников, которые сидят за столом и непонимающе смотрят на нас. Некоторые держат в руках стопки.

И две злосчастные полупустые бутылки с водкой гордо красуются на виду.

– Зачем тебе это? – спрашиваю я Глеба.

– А что? Хочу и снимаю! Ты докажи, что я вас снимал! Просто птичку увидел, вот и все.

Глеб откровенно издевается.

Я недоуменно качаю головой. Этот взъерошенный пацан вызывает скорее жалость, чем злость.

– Дурак ты, Глеб, – откровенно говорю я. – За подлость человеку всегда прилетает. Частно раньше, чем он ожидает.

– От тебя что ли? – усмехается Глеб.

Я поворачиваюсь к нему спиной и молча иду к столу.

– И буду здесь снимать столько, сколько захочу! – кричит Глеб мне в спину.

Но когда я оглядываюсь, он уже быстро шагает прочь вдоль берега озера.

Наверное, сообразил, что охотники могут не удержаться и накостылять ему.

– Он нас сфотографировал, что ли? – с тревогой спрашивает один из охотников, когда я подошел.

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Я вас предупреждал.

Настроение у всех портится. Непонятная угроза всегда тяготит.

– Ладно, давайте отдыхать, – хмуро говорит водитель автобуса. – Завтра рано вставать.

Охотники быстро прибирают со стола и расходятся. А я сижу и думаю, что затеял Глеб. Неужели он рискнет поднять скандал и принести свои снимки в газету? Зачем? Что это ему даст?

Конечно, пьянство у нас не поощряется. Ну, так и откровенно пьяных людей на его снимках не могло быть. А бутылки?

Ничего особенного.

Или он просто увидел удобный случай подействовать мне на нервы?

Хотя, заинтересованные чиновники вполне могут поднять показушный шум.

Ладно, у меня своих забот хватает. Отнимать у парня фотоаппарат я точно не побегу.

Я запираю собак, которые за целый день набегались по лесу, а сам иду в дом. Ставлю чайник и начинаю неторопливо отмечать охотничьи путевки.

Утки в этом году много.

Надо бы напомнить охотникам, чтобы не били лишнюю птицу. И стреляли только влет, а не на воде. Дробь от воды далеко рикошетит – это опасно для окружающих.

Конечно, эти правила все охотники знают назубок. Но напоминать надо, лишним это не бывает.

Собаки на улице лают, но не грозно, а лениво – для порядка. Я поднимаю голову от бумаг и смотрю в окошко, за которым уже сгущаются синие сумерки. Кто-то идет к дому, и этого человека мои псы хорошо знают.

Вот скрипят ступеньки, а затем кто-то стучит в дверь.

– Открыто! – громко говорю я, и дверь отворяется.

На пороге стоит Паша Вольнов, наш участковый. Он одет в серую милицейскую форму – это в лесу-то!

– Паша? – удивляюсь я. – Ты из Черемуховки? Что-то случилось?

А что еще можно подумать, когда к тебе поздно вечером является милиционер?

– Все в порядке, – улыбается Павел.

И почему-то краснеет.

– Ты меня в дом-то пустишь? Или за порогом оставишь?

– Проходи, – киваю я, уже понимая, зачем он пришел.

Похоже, Вера и в самом деле очень понравилась нашему участковому.

– Слушай, вечер такой хороший! – говорит Павел, снимая фуражку. – Над озером туман. И даже на гитаре где-то играют. Пойдем, пройдемся?

– А, пойдем! – киваю я.

В самом деле, я ведь обещал Кате сделать фотографии. А туман над озером – это красиво. Хотя, я был почти уверен, что снять что-то толковое на старенькую “Смену” у меня не получится.

Но почему не попробовать?

Я беру фотоаппарат и вместе с Павлом выхожу из дома. Вечер сегодня тихий – ветер совершенно успокоился. Чистое небо наполнилось глубокой синевой, а на западе золотым пламенем горит закат. Дальний лес на фоне полыхающего неба кажется черной зубчатой стеной.

Я делаю несколько снимков, отчетливо понимая, что черно-белая пленка не передаст и сотой доли этой красоты. Эх, где вы – цифровые камеры из далеких будущих времен? Вы появитесь еще нескоро – лет через двадцать с лишним.

Зато вот это умиротворяющее спокойствие исчезнет, сменится суетой, беготней за куском хлеба.

Я уверен, что не хочу променять одно на другое.

– Слушай, а почему от тебя смолой пахнет? – неожиданно спрашивает Павел. – Крышу чинил, что ли?

– Нет, – улыбаюсь я. – Лодку смолил.

Охотники уже угомонились. Только кто-то одиноко курит на крыльце базы – в сумерках виден огонек папиросы. Издалека, с другого берега озера еле слышно доносится звон гитары и тихие голоса. Слов песни не разобрать. Я понимаю только, что она не залихватски-веселая, а, скорее, задумчивая.

– Туристы? – спрашивает Павел.

– Ага, – киваю я. – Хочешь, сходим к ним?

– Ночь уже, – смущается Павел. – Напугаем ребят.

– Паша, ты шлепал сюда пешком через лес для того, чтобы теперь стесняться? – улыбаюсь я. – Гляди, упустишь девушку.

– Да ну тебя! – отмахивается Павел. – Я, вообще-то, автобусом до Сухого добрался. Это ты у нас любишь по лесам бегать, а я по дороге пришел.

Он потягивается, с улыбкой глядя вдаль – на темнеющий посреди озера лесистый островок.

– Хорошо у тебя здесь! А к туристам я завтра утром загляну.

– Завтра, так завтра, – соглашаюсь я. – Идем чай пить.

Мы возвращаемся в дом, и я снова подогреваю чайник. Насыпаю прямо в чашки хорошей индийской заварки, заливаю ее кипятком и накрываю щербатыми блюдцами, чтобы заварка лучше запрела.

– Есть хочешь? – спрашиваю я Павла. – У меня макароны с тушенкой остались.

Павел мотает головой.

– Не хочу. Ты завтра во сколько встаешь?

– Затемно. Разбужу охотников, потом схожу на вторую базу. Часам к восьми утра уже вернусь.

– Вот тогда и разбудишь меня, – весело улыбается Павел.

Я вешаю фотоаппарат на гвоздь и вспоминаю про неприятную историю с Глебом.

– Паша, мне твой совет нужен, – говорю я. – Помнишь того туриста с гитарой? Глеба?

– Это который на нас волком смотрел из-за Веры? Помню, конечно.

– Он сегодня приходил на базу с фотоаппаратом. А охотники как раз выпивали на улице, и он их сфотографировал.

– Зачем? – искренне не понимает Павел.

Ну, да. Сейчас не век сенсаций и сомнительных новостей. Люди еще не привыкли бесцеремонно совать нос в дела друг друга.

– Не знаю, зачем. Но он говорил, что числится корреспондентом в газете.

– Думаешь, он хочет отправить эти снимки в редакцию?

Я зажигаю керосиновую лампу и ставлю ее на стол. Пляшущий огонек освещает стол, а в углах кухни собирается густой сумрак.

Паша хмурится.

– В газете их, конечно, не напечатают. Но шум могут поднять. Ты есть на этих снимках?

– Нет, – отвечаю я. – Меня за столом не было.

– Все равно, история неприятная. А сам парень что сказал?

– Он сказал, что снимал птичку.

– Ты ему по уху не съездил?

– А смысл? – усмехаюсь я. – Не фотоаппарат же у него отбирать с пленкой.

– Правильно сделал, что не тронул его, – кивает Павел. – Хотя, жаль. Знаешь, давай-ка я утром с ним поговорю. Мне показалось, что долго хитрить и отпираться он не сможет – характер не позволит. Слишком вспыльчивый. Обязательно проговорится. Узнаем, что он задумал.

– Ты уверен? – спрашиваю я. – На тебя он тоже злится из-за Веры.

– Тем более, – твердо говорит Павел. – Все равно рано или поздно нам с ним придется поговорить откровенно. А чем раньше – тем лучше.

Я снимаю блюдца с кружек – с них на стол падают горячие капли испарины. Чай заварился отменно – он темно-коричневого цвета, а почти все чаинки разбухли и упали на дно.

– Вкусные пряники, – жуя, говорит Павел. – И свежие. А к нам в магазин такие не завозят. Охотники, что ли, угостили?

– Туристы, – улыбаюсь я. – Они у меня на базе от дождя прятались. Кстати, Вера про тебя спрашивала. Интересовалась, что ты за человек.

– И что ты сказал?

– Как есть, так и сказал, – смеюсь я.

– А она?

– А она попросила передать тебе записку.

Я достаю из кармана смятую бумажку и отдаю Павлу.

– Это ее номер телефона в Ленинграде. Так что…

Не закончив фразу, я многозначительно смотрю на Павла.

– Вот это да! – радостно улыбается Павел.

И тут же растерянно глядит на меня.

– И что мне теперь делать?

– Пригласить на свидание, – улыбаюсь я. – Паша, что ты как мальчишка? Чего ты растерялся?

– Ну, она же в Ленинграде живет, в институте учится. А я? Участковый в деревне.

– Откуда ты знаешь, что она из Ленинграда? Может, она точно из такой же деревни, а в Ленинград учиться приехала. И это телефон общежития. А ее фамилию я, между прочим, не спросил.

Я споласкиваю кружки под рукомойником и ставлю в сушилку.

– И вообще – какая разница? Захотите встречаться – найдете возможность.

– Тоже верно, – кивает Павел.

– Ладно, давай спать.

Я стелю ему на узком старом диване, а себе раскатываю на полу матрас. Спать остается всего часа четыре – и то, если, проснувшись, сразу выйти.

– Спокойной ночи, – говорю я Павлу и гашу керосиновую лампу.

Укрываюсь колючим шерстяным одеялом, закидываю руки за голову и смотрю в темноту.

Путевки я отметил.

Охотников встретил и разместил.

Лодки готовы.

Можно и поспать.

В последний момент я вспоминаю про будильник. Наощупь нахожу его в темноте, выставляю слабо светящуюся стрелку на половину четвертого и с треском проворачиваю ключ, заводя пружину. Ставлю будильник рядом с собой на пол, чтобы сразу дотянуться.

Потом закрываю глаза, расслабляюсь и проваливаюсь в уютную темноту.

Мысли еще крутятся в голове, но почти сразу уплывают далеко-далеко.

А через два часа над озером начинают грохотать далекие выстрелы.

Глава 6

Бах!

Бах!

Два выстрела почти сливаются в один.

На улице тревожно лают собаки.

Я с трудом выныриваю из сна, открываю глаза и вижу белеющий в темноте потолок.

Бах!

Бах!

Эхо выстрелов гулко и мощно катится над водой.

Павел, скрипнув пружинами дивана, поднимает голову.

– Что это? – сонно спрашивает он.

Я вскакиваю и в одних трусах выбегаю на крыльцо, забыв закрыть за собой дверь.

Бойкий радостно лает, увидев меня. Серко тоже присоединяется к приятелю – гавкает пару раз басом, лениво и сипло.

Выстрелы не тревожат собак – мои псы к ним давно привыкли.

– Тихо! – говорю я псам.

Сырая темнота кладет мне на плечи холодные ладони. Ежась от холода, я напряженно прислушиваюсь.

– Фьюить! —слышится легкий свист крыльев.

Над головой, невидимые в ночном небе, пролетают утки.

Бах! Бах!

Стреляют на второй базе. Туда вечером ушел Болотников со своими приятелями.

Я зло стискиваю кулаки.

Павел выходит на крыльцо следом за мной.

– Что это, Андрюха? – снова спрашивает он. – Уже охота началась? В темноте?

Августовская ночь еще и не думает заканчиваться. Небо на востоке только-только начало светлеть – до рассвета часа полтора.

Бах!

Бах!

– Нет, Паша, – говорю я участковому. – Это несколько пьяных уродов хреново расслышали мое предупреждение.

– Пьяные? – хмурится Павел. – С оружием?

– Вот именно, – киваю я. – И палят в темноте неизвестно куда.

Я возвращаюсь в дом. Наклоняюсь над жестяным рукомойником и плещу себе в лицо холодной водой. Потом начинаю одеваться.

– Я пойду с тобой, – решительно заявляет Павел.

Смешно прыгая на одной ноге, он натягивает форменные милицейские брюки.

– Спасибо, Паша! – киваю я. – Ты очень вовремя появился.

Бах! Бах!

– Фонарь у тебя есть? – спрашивает Павел.

– Да.