Конечно, будь у Беляевой выбор, она бы выбрала Канны или Ниццу. Или, чтобы не впадать в несбыточные мечты, даже те же «Стожки», но летом или зимой. Лишь бы без этой летящий с серого неба мелкой мокрой гнуси.

Однако выбора у Неонилы Леонидовны давно уже не было никакого. Должность библиотекаря технической библиотеки загнивающего НИИ диктовала все: уровень потребления, круг общения и даже отпускные предпочтения.

Зарплату, кстати, в бюджетном НИИ уже несколько лет давали вовремя.

И ее вполне хватало, чтобы заплатить за небольшую квартиру, за еду без излишеств и мелкий ремонт зимней одежды. На остальное – уже не хватало.

Точнее, может, и хватило бы еще на что-то, но Неонила Леонидовна горела лишь двумя страстями – хорошими книгами и театром. К счастью, – а для ее бюджета к несчастью, – и то и другое сегодня было в полной доступности, только деньги плати.

Вот она и платила, пока не кончались. А как кончались – ждала следующей выдачи.

Беляева не роптала, такая жизнь ее устраивала. Возможно, ее бы и другая жизнь устроила, но сравнивать было не с чем.

В общем, когда пришел отпуск и ей предложили бесплатную путевку в эти чертовы «Стожки», она не стала отказываться. Потому что слабо представляла себе, как вынести еще тридцать дней беспросветного одиночества.

Теперь же, в «Стожках», эти соображения перестали казаться ей единственно верными. По крайней мере, в ее квартирке не так холодно и влажно, как в огромном неотапливаемом номере с чудовищно большими продуваемыми окнами.

Ладно, хватит ныть!

Нила взяла себя в руки, застегнула на все застежки свою серую ношеную курточку, и перед тем как покинуть относительно теплый вестибюль, посмотрела в большое зеркало.

В отражении все было, кстати, относительно неплохо.

Сорокалетняя, вполне сохранная блондиночка невысокого роста, с талией и прямыми ножками.

Ну, положим, талия и ножки прикрыты поношенной курткой и старыми джинсами. Зато соломенные локоны, не знавшие краски, гламурно ниспадают по плечам маленькой библиотекарши.

И почему на них толком никто так и не клюнул?

Мудрые авторы тысяч прочитанных ею книг так и не ответили на главный вопрос ее жизни.

Нет, не то чтобы совсем все было плохо.

Некоторые мужчины даже оставили неизгладимые следы в ее душе.

Виктор Тамузов, например, был красавец.

Несколько замечательных вечеров, ночная Москва, пьянящие поцелуи в темном подъезде.

А вот про аборт вспоминать не хочется.

Наверное, надо было оставлять.

Впрочем, история сослагательного наклонения не знает.

Потом был Иннокентий Дмитриевич. На шестнадцать лет старше нее.

Рафинированный интеллектуал. Поэт-деградант, как он сам себя, смеясь, называл.

Знакомые тоже смеялись – Иннокентий и Неонила.

Полный нестандарт.

Однако нестандарты, как правило, нежизнеспособны. Потому-то их и гораздо меньше, чем стандартов.

Он все боялся потерять свободу творчества.

Да и она, честно говоря, опасалась, что теперь, связавшись с поэтом-деградантом, ей придется свою жалкую зарплату делить на двоих. Ощущения мужского плеча от общения с Иннокентием Дмитриевичем как-то не возникало.

Тем не менее Нила хорошо помнит, как однажды утром вдруг поняла, что ей наплевать на ощущения и на деленную пополам зарплату.

Он ей мил. Он тоже хочет ребенка. С голоду не пропадут.

Она даже решила сделать ему предложение.

А он взял и умер.

Ее поразило, что она испытала тогда первым ощущением даже не горе, а обиду.

Взял и умер.

После этого решила больше не искушать судьбу.

В принципе жизнь ей нравилась, эмоций хватало. Друзья у нее тоже были, правда, с годами все более замотанные работой, детками, дачами и кредитами.

Но все равно это были друзья.

Еще вот на детках она часто останавливалась глазами на улице.

Почему-то казалось, что мальчика она бы воспитала так, как никто другой. Может, потому, что ее девичья доля сложилась не очень?

Она бы одела его в матроску, с годика читала ему умные хорошие книги, и он вырос бы хорошим и умным.

Но подходили настоящие родители и забирали «выбранного» ею в сыновья малыша. А ей оставалась текущая жизнь.

Без мужа.

Без детей.

Без планов на будущее.

Зато, конечно, с книгами и спектаклями. Вот тут ее робкая душа летала безо всяких житейских пут.

Так что если усилием воли выбросить из головы мысли про малыша в матроске, жизнь вовсе не была плоха.

Нила еще раз глянула в зеркало, слегка зажмурила глаза и толкнула тяжелую входную дверь.

Холодная мокрая гнусь облепила лицо, и у Нилы перехватило дыхание, но она отступать не привыкла. Спустилась по бетонным ступенькам и пошла по размеченному терренкуру. Два километра четыреста метров. И ни шагом меньше. Она должна так устать, чтобы даже котлеты из местной столовки сумели вызвать аппетит.

И она это сделает.

Навстречу за десять минут прошел только один человек. Он с ней приехал в пансионат в одном автобусе. Нила не испытывала к нему никаких отрицательных чувств. Однако инстинктивно ощущала его своим антиподом.

Вот уж кто точно не интеллектуал! Не в смысле дурак, упаси бог, а просто не интеллектуал.

Короткая прическа под полубокс, куртка с китайской барахолки, тренировочные штаны на крепких ногах. Мужичку под пятьдесят, но явно сильный. Наверняка по утрам делает зарядку в белой майке и черных сатиновых трусах.

А еще усы. Конечно, усы. Куда же такому молодцу без усов. Что ж он будет залихватски подкручивать на местных танцах?

Нила брела по терренкуру уже довольно долго. Накопившаяся водяная морось начала потихоньку стекать по ее подмерзшим щекам. Но не поворачивать же назад?

А вот и деревянный мостик над длинным узким прудом.

Ровно половина маршрута.

По мостику пройдет, дорожка вильнет вправо, и дальше с каждой минутой будет приближать ее к неэстетичному, но, по крайней мере, сухому и относительно теплому зданию пансионата.

Мостик, по моде прошлых лет, был деревянным и горбатеньким. Идти следовало осторожно: некоторые планки отсутствовали.

В середине мостика Нила остановилась, подошла к перилам и посмотрела на воду.

По ней, неспешно кружась, плыли желтые листья и мелкий сор. Совершив пару пируэтов, они исчезали под мостом.

«Утопиться, что ли» – пришла в голову свежая мысль.

Пришла и ушла.

Это был явно не ее метод.

К тому же в этом мелком прудике легче было промокнуть и простыть, чем реально утопиться.

«Ладно, хватит деградантствовать», – приказала себе Нила и продолжила путь.

Точнее – попыталась продолжить.

Потому что каблук попал-таки в выщербленное пространство между планками и застрял в нем. Нила ударилась об мостик вовсе не так, как должна была бы упасть хрупкая невысокая блондиночка.

Грохнулась, как лошадь с застрявшим копытом.

Внизу что-то явственно хрустнуло.

Библиотекарша про себя с ненавистью нецензурно выругалась.

О господи! Она никогда раньше таких слов не произносила! Даже мысленно.

Может, потому что сапоги были дорогими и новыми? Три месяца на них копила.

Аж слезы выступили от обиды.

Взглянула вниз – каблук на месте.

Значит, хрустнуло в ноге.

Даже как-то легче стало. Нога не болела, и каблук цел.

Ну ладно. Надо подниматься. Не лежать же на мостике под дождем?

Она оперлась руками о доски и попробовала встать.

Вот теперь нога заболела.

Да еще как!

«Черт, это может быть дороже сапога!» – вдруг дошло до Неонилы.

А еще она поняла, что если не сможет встать, то придется ползти больше километра.

Вымажется, как свинья. И медаль ей никто за подвиг не даст.

Почему-то стало смешно.

А по щекам побежали слезы.

И ведь придется ползти – ни один здоровый человек на прогулку в такую погоду не выйдет.

Нила еще раз попыталась подняться, и снова боль пронзила лодыжку.

Смешно уже не было.

Она дала себе волю и разревелась.

– Чего ревем? – деловито спросили Нилу. Та испуганно подняла глаза. Крепкий мужик с усами смотрел на нее сверху вниз. Ну правильно. Кто ж еще, кроме нее самой и этого дебила, выйдет гулять в такую погоду.

– Ногу подвернула, – нехотя созналась она.

– А потому что не положено в такую погоду дамочкам гулять, – строго сказал тот.

– Почему это не положено? – разозлилась Неонила. Он еще будет ей нотации читать!

– Потому что не положено! – отрезал мужик.

– А вам положено? – съязвила она.

– Мы не на каблуках, – достойно ответил тот. И крыть нечем.

– Меня Петр Иваныч зовут, – галантно представился мужчина. – Бойко! Прапорщик в отставке.

– Нила, – мрачно ответила Беляева. Смотреть на дебилоида снизу вверх было обидно.

– Чего? – не расслышал мужчина-прапорщик.

– Неонила! – рявкнула библиотекарша.

– Понял, не глухой, – спокойно отреагировал Петр Иваныч. – Сейчас мне на плечи сядешь.

– Куда сяду? – ужаснулась Нила.

– На плечи, куда еще? Или ты остаться здесь решила?

– А можно я на вас обопрусь? На одной ноге доскачу.

– Не положено, – мрачно сказал Бойко. – Еще вторую повредим.

– Да кем не положено-то? – Неонила потихоньку впадала в бешенство. – Можно подумать, правила есть, как падать и как скакать.

– На все есть правила, – спокойно ответил усатый философ. – А кто их нарушает, тот ноги ломает.

«Елки-палки, он еще и поэт!».

А мужик тем временем опустился вниз, протянув к ней длинные загребущие руки. Запахло дешевым табаком, и Неонила машинально отшатнулась. Прапорщик терпеливо ждал.

– Так идем или остаетесь? – наконец поинтересовался он. Вопрос был поставлен ребром, и Нила, вздохнув, сдалась.

Сначала прапорщик Бойко нес ее на руках. Но хоть и невысокая была библиотекарша, и не толстая, однако путь был неблизкий. Поскольку садиться на шею она отказалась категорически – уж слишком поза какая-то интимная – Петр Иваныч просто перебросил ее, как мешок с морковкой, через плечо и поволок к пансионату.

Было неудобно, тряско и ужасно обидно.

Но другого выхода не наблюдалось. Нила не сомневалась, что если она опять взбунтуется, то снова услышит что-нибудь типа «Ну, оставайся тут».

У самого пансионата они встретили Нилину коллегу – Беллу Эдуардовну. Они познакомились в первый же день. Нила все хотела зайти к ней в гости, но так и не собралась. Хорошие книги привезла с собой, а в разоренном пансионате никаких интеллектуальных открытий не ожидала.

– С охоты, Петр Иваныч? – неделикатно поинтересовалась коллега.

– Да вот, на каблуках некоторые гуляют, – ответил тот, тяжело дыша. – Лодыжки вывихивают.

– На каблуках не положено, да? – Судя по всему, Белла Эдуардовна уже познакомилась с мировоззрением отставного прапорщика.

– Не положено, – беззлобно согласился тот. – А где врачиха?

– Мирра Леонидовна в отпуске, – «обрадовала» Белла. – Со вчерашнего дня. Через три недели будет. А сам вывих не вправишь?

– Вправлю, почему нет? – Похоже, Петр Иванович был на все руки мастер. И ноги.

– Ну, так вперед. Пошли в библиотеку.

– Это вы про меня? – спросила Неонила, вися на плече Петра Ивановича почти вниз головой. – И зачем в библиотеку?

– Там криков не слышно, – по-доброму объяснил прапорщик Бойко.

Наконец, добрались до библиотеки.

Несмотря на боль в ноге, сердце Нины екнуло.

На стене висела медвежья шкура, в углу стоял рыцарь в кованных латах, кругом портреты великих поэтов разных веков: Мандельштам по соседству с Фетом, Павел Васильев – рядом с Пушкиным, а Бродский и Лермонтов вообще были изображены неизвестным художником на одном графическом листе.

Но не это главное: на полках стояли вовсе не иронические детективы.

– Вот, все что нажито непосильным трудом, – гордо сказала Белла, заметив восхищенный взгляд коллеги.

– Откуда такое великолепие? – спросила Нила.