В боку сумки зияла существенная дыра, с высокой вероятностью прогрызенная тем самым енотом. Набор в пластиковом чехле этого паразита не заинтересовал, а вот ключей, телефона, паспорта и батончика не было…

Я аж зажмурилась, когда представила свою дальнейшую жизнь без содержимого моей сумочки. Паспорт ладно, восстановлю. Ключи с домохозяйки вытрясу.

Но телефон…

Это ж почти все равно что жизнь потерять! Там же друзья в соцсетях, деловые контакты, новости, связь с миром, банковские карты…

Кто сейчас человек без телефона?

Да никто!

Так, кусок ходячей биомассы, полностью отключенный от социума… Впору обнять мою помятую малышку и начать рыдать, проклиная всех енотов на свете, а также идиотов, не проверяющих колеса своих ведер перед поездкой. Я, конечно, тоже не проверяю, но у меня они хоть не отваливаются…

Рыдать я не начала, сдержалась. А вот скулеж из меня вырвался. Негромкий, но с подвывом, как у собаки, потерявшей мозговую кость…

И тут же сзади раздалось:

– Хей, ю! Тс-с-с!

Я обернулась.

Из кустов выглядывал парень крестьянско-модельной внешности. Ростом с меня, блондин, волосы длинные и грязные, неухоженная бородка. Лицо простовато-смазливое. Такие любят лепить на рекламу машинок для стрижки волос и лосьонов после бритья – типа, человек из народа. Одет как бомж. Драный зеленый плащ с капюшоном, холщовые штаны, на ногах вообще не пойми чего, какие-то арабские туфли, как из мультика про Аладдина, только с разогнутыми носками.

Похоже, ролевик, так как в руках парень держал лук, а из-под его плаща выглядывал колчан со стрелами. Слышала я о подобных типах, у подруги одно время был парень, повернутый на этом увлечении. Страшные люди, у которых в головах какие-то очень свои вселенные, где они и живут, не слишком обращая внимание на объективную реальность. Известно, что ролевики имеют обыкновение собираться в стаи, и тогда не поздоровится тому, кто усомнится в их адекватности. Переубедить могут больно и обидно. Правда, девчонок не трогают. Типа, это неблагородно – лупить даму, не верящую в существование выдуманных миров.

Потому я и оскорбилась, не опасаясь получить леща за свое поведение.

– Простите, молодой человек? – возмущенно поинтересовалась я. – Вы меня ни с кем не спутали? «Хей» знаете кому будете говорить…

Развернуть мысль у меня не получилось. Парень сделал неуловимое движение руками, мимо моего уха что-то свистнуло – и у меня за спиной раздался хрип.

Я резко развернулась…

На траве бился в конвульсиях олень, из-под лопатки которого торчало оперение. В деревне мне приходилось пару раз присутствовать при забивании коров, и я сразу поняла: парень всадил стрелу точно в сердце животного.

Офигеть…

В моей голове сразу пронесся вихрь мыслей.

Откуда в подмосковном лесу олень?

Что это за ролевик, который умеет так стрелять? Может, лучник-спортсмен?

Это вообще законно – убивать оленей?

А может, он маньяк? Живет себе в лесу, одичал, и фиг его знает, что у него в голове…

Я девушка не робкого десятка, но мне стало как-то страшновато. С маньяками мне встречаться не доводилось, и особого желания не было разнообразить свою жизнь таким знакомством…

Захотелось бежать, истошно крича, – но я это желание быстро в себе поборола. Чисто из рациональных соображений. Не понравятся лесному бомжу мои вопли, так с его талантами убегу я не дальше того оленя со стрелой в тушке, что уже перестал сучить ногами. Потому я, стиснув зубы, наблюдала, как парень вылез из кустов, ловко перехватил короткий лук из левой руки в правую, отправил его в специальный чехол, висящий рядом с колчаном, – и направился ко мне.

Подошел. Осмотрел меня с нескрываемым удивлением в глазах, будто реально никогда не видел девушек в модных коротких курточках, джинсах и кроссовках, после чего выдал:

– Ыыю? Ху комест ю хадер?

И вот тут я немного подвисла…

Дело в том, что в корне не правы те, кто считает, будто в современном селе девчонки не сильно умнее коров.

Тут как повезет.

Детям нашего села, я считала, крупно не повезло…

В мои юные годы в нашу школу распределили молоденьких училок, которые принялись нести нам разумное-доброе-вечное с энтузиазмом средневековых инквизиторов. Особенно лютовали историчка, англичанка и технологичка. Кары за ненаписанный конспект или несданный зачет следовали фантастические, причем схитрить было нереально – юные мегеры следили за мастерицами шпаргалок, как орлицы за мышами, тщетно пытающимися скрыться в норках. Эти три гарпии заказали на лесопилке деревянные щиты, а потом подбили трудовика привинтить к нашим школьным партам специальные металлические направляющие, в которые те доски вставлялись для того, чтобы на контрольных отгородить нас друг от друга во избежание списывания и попыток помочь соседу…

Причем внутришкольными репрессиями дело не ограничилось!

Училки сумели сплотить родителей против собственных детей, убедив деревенских в том, что крестьянский труд решительно невозможен без углубленного знания английского языка, истории мира и навыков сшить парашют из тряпок вручную с помощью только иголки и нитки. Лишь позже я узнала, что учительницы просто выслуживались перед департаментом образования, чтобы их перевели из нашего захолустья в более приличное место, – но зато в детстве я совершенно репрессивными методами получила кучу абсолютно бесполезных знаний…

В частности, например, однажды англичанка, решив, что в головы учеников втиснуто уже достаточно знаний о современном языке, принялась терроризировать нас староанглийским, дабы мы могли в полной мере насладиться чтением в подлиннике «Беовульфа» и произведений Джеффри Чосера.

Разумеется, подобного издевательства, транслируемого вне школьной программы, не вынесли даже наши замотивированные родители – но настырная училка все-таки сумела впихнуть в наши головы определенные знания о языке, сильно отличавшемся от современного английского. Любопытно – я думала, что давно забыла про эти школьные издевательства. Но сейчас вдруг осознала, что бомж интересуется, кто я такая и как сюда попала.

Причем интересуется именно на староанглийском!

– Ты прикалываешься? – с надеждой спросила я.

– Ват мэнью «ты прикалываешься»? – спросил блондин, приподняв брови.

И то, как он это спросил, повергло меня в жесточайший ступор… Ибо никогда обыкновенный русский человек не сможет выдать с таким очень своеобразным горловым акцентом два простых и понятных слова.

Читать я не очень люблю, а вот аудиокнижку скачать и послушать ее в машине – это с удовольствием. Про крутых мужиков, типа Снайпера в Чернобыльской Зоне, например. Или про попаданок в прошлое. Красивое такое прошлое, ванильное, чистенькое… С галантными принцами и нежными фрейлинами…

В моем случае вариантов было немного насчет того, куда меня занесло. Или я умерла после аварии, и сейчас над моей душой прикалываются какие-то высшие силы, подкинув мне для знакомства грязненького бомжа. Либо выжила, и это все-таки ролевик, натренировавшийся имитировать древнеанглийский акцент, которым так бравировала наша училка по английскому.

Либо…

Об этом даже думать не хотелось.

Древняя Англия красива только в балладах. А так-то гадюшник еще тот был. Грязь, чума, голод, постоянные войны… Нам историчка все это в красках рассказывала, восторженно закатывая глаза к потолку, словно сама страстно желала оказаться в эпицентре тех событий. Как по мне, так лучше сдохнуть, чем попасть в те времена, воспетые средневековыми менестрелями.

Но, как бы там ни было, из лесу нужно как-то выбираться. И единственным, кто мог показать мне дорогу, был вот этот блондин, смотревший на меня с любопытством ребенка, впервые попавшего в зоопарк и увидевшего там макаку.

Голова у меня и так гудела, но тут прям реально заболела, когда я начала напрягать извилины, пытаясь вспомнить язык Шекспира. Разумеется, думала я на русском, потом переводила в меру своих возможностей. Получилось, само собой, не очень.

– Я… попасть… найти… дорога…

На лбу парня собралась сеть складок.

– Ты с севера?

Это я перевела и поняла без проблем. Кивнула.

– Хорошо, – кивнул парень. «Гуд» – он и есть «гуд», тут напрягаться не пришлось. Потом он махнул рукой, типа, иди за мной.

– Фарота.

Ага. Это вроде «пойдем». Точно староанглийский. Ладно, фарота так фарота.

Мы подошли к мертвому оленю.

Парень положил чехол с луком на траву, снял колчан, скинул плащ и принялся разделывать убитое животное, ловко орудуя ножом. Снял шкуру, начал свежевать. Вы́резал печень, удовлетворенно крякнул – и впился в нее зубами.

Я почувствовала, что сейчас блевану дальше, чем вижу. Причем собственным желудком, так как в нем ничего не было уже несколько часов.

Парень же, аппетитно чавкая, видимо, вспомнил, что он тут не один. Отмахнул ножом кусок печени – и протянул мне, улыбнувшись окровавленным ртом.

– Хочешь?

Это я тоже перевела без проблем – и лишь мотнула головой. Причем, помимо накатившей тошноты, к горлу подступили еще и слезы.

От осознания того, что я не погибла в аварии, а, как давешний таракан, прихлопнутый моей туфлей, исчезла в своем времени.

И конкретно попала.

В самое лютое Средневековье.

Ибо никакой современный молодой парень, даже из деревенских, не сможет так ловко и быстро снять шкуру с оленя и уж точно не станет жрать сырую печень, галантно предлагая отведать ее даме на идеальном староанглийском языке.

Глава 3

Нам, девушкам, проще. Когда нас накрывает шок от осознания произошедшего, у нас есть универсальное лекарство для того, чтобы не сойти с ума.

Слезы.

Потому я вполне объяснимо разрыдалась.

У любителя свежей оленьей печени на лице отразилось несказанное удивление. Выглядел он при этом забавно: глаза расширились, брови приподнялись, рот приоткрылся, с нижней губы кусок непрожеванной печенки свисает. Физиономия в результате получилась настолько забавная, что я, не прекращая плакать, начала хохотать.

Ну да, истерика. Бывает. Думаю, любая двадцатилетняя девчонка, попавшая в такой переплет, вряд ли сможет сохранить железобетонное душевное спокойствие.

Парень же, пару раз хлопнув длинными ресницами, печенку с губы слизнул и осторожно осведомился:

– Ты сошла с ума?

И добавил что-то про демона леса, которого нужно из меня выгнать. Но он это не умеет, зато умеет Тук.

Что такое тук, я не поняла, да и всю фразу, возможно, тоже – парень говорил быстро. Я так, лишь общий смысл уловила, но это не точно. Потому, утерев рукавом джинсовой курточки слезы и оторвав с другого глаза второй ряд накладных ресниц, ответила лишь на то, что до меня стопроцентно дошло:

– Все нормально. Тебя как зовут?

– Джон, – отозвался парень. И, подумав, добавил: – Маленький Джон.

Я не совсем поняла, Литл – это фамилия или прозвище, но уточнять не стала – для уточнения требовался несколько больший словарный запас. И, конечно, практика с тем запасом, который в нас вдолбила целеустремленная училка. Как-никак, целых четыре года прошло, как я школу окончила, сбежав из нее в кулинарный колледж, а это все-таки приличный срок для того, чтобы подзабыть пласт знаний, который я считала лишним балластом в голове.

– Значит, Ваня, – пробормотала я про себя на своем родном.

– Ванья? Тебя зовут Ванья?

– Нет, – мотнула я головой, вновь переходя на язык аборигена. – Я – Яна.

– Яньйиа?

Понятно. Две гласных через согласную, видимо, сложно для местного произношения. Попробуем так.

– Янка. Я – Янка.

– О, Янка хорошо! – обрадовался парень. – Так звали мою корову. А где лошади для твоей колесницы? И как ты на ней попала сюда, ведь дороги здесь нет?

Вопросы были в целом понятные, а вот ответить на них внятно я без практики не могла. Пока в голове переведешь текст на русский, пока свой ответ составишь из тех слов, что помню… Целое дело. Потому я просто пожала плечами и еще раз промокнула глаза рукавом, всхлипнув при этом.