– Не надо больше плакать, – быстро сказал парень. – Это громко, могут услышать. Помоги мне с оленем. Держи за ногу.

Нога животного была окровавлена, но нам, деревенским, это не в диковинку. За два года я, конечно, успела отвыкнуть от сельской рутины, но навыки, привитые с детства, не забываются. Взялась за оленью ногу повыше копыта и несколько раз ее повернула, чтоб парню было удобнее отделить ее от туши.

– Очень хорошо! – сказал Джон, закончив работу. – Хоть ты и дикарка, но разделывать умеешь.

– Дикарка? – удивилась я, усомнившись, правильно ли поняла сказанное.

– Ну да, – кивнул парень. – На севере в Нортумбрии живут одни дикари, и в Шотландии тоже. Никчемные люди, но ты вроде ничего.

– Вот уж спасибо, – пробормотала я.

С одной стороны, приятно, что средневековый охотник не счел меня совсем уж ни к чему не приспособленной. А с другой стороны, обидно, что с ходу записали в дикари. Хотя с практической точки зрения так лучше, чем приняли бы за ведьму какую-нибудь… Кстати, не вредно уточнить, какой сейчас год. О чем я и спросила.

– Тысяча сто восемьдесят девятый, – с гордостью ответил Джон. – Мы теперь благодаря Туку много знаем из того, что доступно только аббатам.

– А тук – это что?

– Не что, а кто, – поморщился стрелок. – Наш человек. Отлично рассказывает легенды, дерется как сам дьявол и враз может осушить целый галлон эля! Держи вторую ногу.

Понятно. Не тук, а Тук. Прозвище какого-то местного хулигана и алкоголика. Ладно.

Тем временем парень откромсал вторую оленью конечность, достал из охотничьей сумки веревку и, ловко взобравшись на дерево, довольно высоко подвесил освежеванную оленью тушу. Понятно зачем. Конечно, если медведь свежего мяса захочет, то достанет, а вот волкам будет не вариант поживиться чужой добычей.

Покончив с тушей, Джон слез с дерева, взвалил снятую шкуру и обе отрезанные оленьи ноги себе на плечи, после чего кивнул мне на лук с колчаном.

– Возьми и неси за мной.

И, не сомневаясь, что приказ будет выполнен, направился в чащу леса.

Выпендриваться я не стала.

Тут теперь как в первые месяцы, когда я только приехала в Москву поступать в Институт иностранных языков. Кулинарный колледж за два года успел надоесть, захотелось культурного общения и соответствующего образования. Поступить-то поступила, причем на бюджет, за что спасибо нашей школьной англичанке и маме, от которой достался пробивной характер.

А вот дальше стало трудно…

Поскольку на крохотную стипендию прожить было нереально, а повариха без опыта местные рестораны не заинтересовала, пришлось устроиться в ателье, подшивать брюки и ставить заплатки. И, само собой, параллельно учиться как проклятая, ибо в институте поблажек не давали…

За год такой жизни я похудела до состояния ходячего скелета – тут-то меня и приметил менеджер модельного агентства, наобещав с три короба и даже частично выполнив обещанное. То есть заплатив за три выступления вполне интересные деньги.

В результате я поняла, что, если и дальше с московскими ценами буду пытаться совмещать учебу с работой, до окончания института вряд ли доживу. Пришлось бросить и институт, и работу в ателье, полностью окунувшись в модельный бизнес.

Тот же менеджер научил, что поначалу лучше молчать, делать что скажут – в разумных пределах, конечно, – и учиться выживать в новой, незнакомой, зачастую враждебной среде. Я и сама видела, как хозяева агентства жестко обламывали новеньких девчонок с гонором, которые начинали качать права с позиции «я звезда!». Потому с тех пор, если я вдруг попадала в незнакомую среду или непонятную ситуацию, моя тактика была следующей: присматриваться, прислушиваться, копить информацию, строить стратегию своего пути на вершину пирамиды – и, конечно, не забывать обиды, чтобы при случае отомстить врагам!

Да-да, я именно такая. Тем, кто мне делает хорошо, я при случае постараюсь сделать в десять раз лучше. Ну а с теми, кто пакостит, я найду способ рассчитаться десятикратно той же монетой…

Джон отлично знал дорогу в глухой чаще. Пару раз он обернулся посмотреть, не рухнула ли я в колючие кусты, зацепившись за какой-нибудь выпирающий корень, – и, увидев, что я уверенно иду за ним, даже одобрительно кивнул головой. Ну а что, я по лесу с детства ходить обучена. Правда, думаю, охотник беспокоился не столько обо мне, сколько о своем луке и стрелах, сделанных тщательно и добротно. Понятное дело. Девчонку-то в любые времена найти не особо большая проблема, а вот годное оружие, из которого с одного выстрела можно убить оленя, – это действительно ценность.

Примерно через четверть часа такой прогулки мне даже жарко стало, пришлось джинсовку снять. А потом лес расступился, и мы вышли на большую поляну, щедро залитую столбами солнечного света, пробившимися сквозь густые кроны деревьев.

На поляне расположился лагерь местных охотников, одетых примерно так же, как и Джон. Зеленые плащи разной степени убитости, под ними – стеганые кожаные куртки с нашитыми на них металлическими бляхами и просторными капюшонами. Штаны у кого кожаные, у кого холщовые, и у всех такая же неудобная дурацкая обувь, как и у Джона.

Всего на поляне расположились человек сорок. Кто-то чинил одежду, неумело тыкая в нее огромной деревянной иглой. Кто-то точил меч на камне. Один пытался играть примитивную мелодию на уродливом подобии овальной балалайки. Остальные же расселись возле четырех костров, на которых готовилась какая-то пища.

Распоряжалась процессом готовки дородная женщина лет тридцати, одетая в донельзя несуразное и неудобное платье. Она ходила между костров с большой деревянной поварешкой, которой и еду мешала в медных котлах, и время от времени под хохот охотников отвешивала затрещины тем, кто пытался что-то вытащить из котелка раньше времени.

Завидев Джона, охотники заорали и захлопали в ладоши.

– Наконец-то свежее мясо! С добычей тебя, Джон! Этого парня удача любит так, словно он на ней женился!

А потом они увидели меня…

На мгновение над поляной повисла тишина – охотники осознавали новую порцию информации. Наконец один из них, огромный, словно гора, выдал:

– Клянусь саном, которого меня лишил фаунтинский аббат, – если в Шервудском лесу водится такая дичь, я готов сейчас же бежать на охоту с копьем наперевес.

Все охотники как один заржали, хотя, на мой взгляд, в сказанном не было ничего смешного. А вот выбесил меня тот громила изрядно. Неприятно, когда над тобой гогочет целая рота оборванцев. Потому я, наплевав на собственные правила, выкрикнула, тщательно подобрав слова в меру своих скромных познаний в языке:

– Смотри не споткнись об корень. А то упадешь и копье сломаешь.

Над поляной вновь повисла тишина – видимо, охотники переваривали мой ужасный акцент. Когда же переварили и поняли, что я сказала, хохот раздался такой, какого я не слышала даже на представлении знаменитого ТВ-клуба.

Громче всех ржал тот громила, что грозился отправиться на охоту. Он аж на спину рухнул, трясясь всем телом, словно припадочный. Ну, офигеть не встать. У этих бедолаг не только с одеждой так себе. Похоже, у них и с юмором плохо. Это наше поколение пресыщено теле- и интернет-шутками ниже пояса, которыми забиты все инфоканалы. Здесь же, в махровом Средневековье, до прогресса такого рода еще восемь столетий с хвостиком.

В том, что я попала именно в Средневековье, больше сомнений не оставалось. Слишком уж убогим был лагерь лесных обитателей.

Шалаши, накрытые кожами и тряпками.

Над кострами – примитивные рогульки с палками, на которых висели котлы либо жарились тушки каких-то грызунов, подозрительно похожих на крыс.

В дальнем углу поляны стояли мишени, сплетенные из ивовых прутьев, а также несколько грубо вырезанных деревянных манекенов со следами ударов мечами.

Рядом со «спортзалом» расположилось нечто вроде склада, где горой были навалены рваные кольчуги, помятые стальные шлемы, лошадиная сбруя и несколько бочонков, о содержимом которых можно было только догадываться.

На ветвях ближайших деревьев висели остатки двух оленьих туш, которые, на мой взгляд, логичнее было бы выбросить, а лучше сжечь – лохмотья мяса на костях почернели и были облеплены мухами. Похоже, это было что-то вроде неприкосновенного запаса на случай голода: когда есть что покушать, такое употреблять в пищу точно не будешь. Но если припрет, на голодный желудок и бульон из старых костей сойдет.

Но, несмотря на вопиющую нищету, настроение у лесных охотников было преотличным. К тому же его знатно простимулировало свежее мясо, принесенное Джоном. И приведенное в виде меня – тоже. Плотоядные взгляды мужчин, которые они и не пытались скрывать, я ощущала даже сквозь одежду.

– С добычей тебя, Джон, – поприветствовал моего сопровождающего крепкий парень в куртке темно-вишневого цвета и зеленом плаще, наброшенном поверх нее. – Мясо клади туда, Агнес с ним разберется. Кто это с тобой?

С удивлением я отметила про себя, что почти все понимаю. Сказались и школа с углубленным изучением, казалось бы, на фиг не нужного, фактически мертвого языка, и год в институте. Там, разумеется, староанглийский отдельным предметом не был, зато преподаватели неплохо привили навык умения изучать языки. Очень нужная способность для студентов Иняза, неожиданно пригодившаяся мне в лесу среди сборища средневековых оборванцев.

Впрочем, давно известно, что стоит попасть в языковую среду, и сразу всплывают в памяти слова и выражения, казалось бы, напрочь забытые за ненадобностью. По случаю окончания кулинарного колледжа я съездила отдохнуть в Турцию – и неожиданно поняла, что совершенно свободно могу и с официантом общаться на тугом, но понятном для него английском, и с таксистом, и в магазине способна рассказать продавщице, что мне нужно. А в конце отдыха говорила уже вполне свободно, словно и не было двух лет отдыха от языковой муштры моей школьной училки…

– В лесу ее нашел, около разбитой кареты, – пояснил Джон. – Не знаю, откуда она там взялась, может, с неба свалилась. Странная. Говорит, что с севера.

– На севере все странное, – кивнул парень, внимательно рассматривая меня. – Давно там не был, и, похоже, многое там поменялось. Одежда точно. И девушки стали выше. Я думал, ты у нас один такой длинный на всю Англию, а оказалось, что и девчонки бывают тебе под стать.

– Длинными бывают языки, – буркнула я. – А я – высокая.

Парень в вишневой куртке расхохотался, и следом все, кто нас слышал. Громче всех ржал Маленький Джон.

– А что, Робин, ловко она тебя отбрила! – прохрипел он, вытирая выступившие слезы. – Клянусь поварешкой Агнес, у этой девочки слова такие же меткие, как твои стрелы.

– Не поспоришь, – усмехнулся Робин. – Как тебя зовут?

– Янка, – отозвалась я.

– Ладно, – кивнул Робин. – Иди садись к огню, погрейся. Агнес, дай ей тарелку с ложкой и налей супа погуще.

– Делать тебе больше нечего, Капюшон, как приваживать всяких бродяг, – проворчала повариха.

– А что еще делать бродягам, как не собирать вокруг себя подобных себе? – удивился Робин. И уже для меня добавил: – Не обращай внимания. У Агнес доброе сердце, потому она вынуждена прятать его за злыми словами. Добрых агнцев в этом мире быстро сжирают злые волки.

Тут спорить было бессмысленно. Ибо в моем мире за восемь столетий в этом плане ничего не поменялось.

Глава 4

Суп оказался наваристым, но на вкус просто отвратительным.

Были в нем фасоль, грибы, лук, морковь, волокна жилистого мяса и бляшки жира, плавающие по его поверхности.

Жир я кое-как собрала ложкой, стряхнула в траву и принялась есть пресное варево, которое остальные участники трапезы трескали за обе щеки, нахваливая стряпню Агнес.

Ну, не знаю… Если это, по словам Тука, «пища, ниспосланная самими небесами», то для этих парней и вареные сосновые щепки сойдут за деликатес.