– Нет, конечно, – удивился Джон. – Странные вопросы ты задаешь – я вроде слышал, что на севере, да и во всей Англии везде практически одинаковые законы. Виллан получает от господина или монастыря в аренду две-три боваты земли, причем в основном каменистой или болотистой. И платит за нее арендодателю столько, что самому остается зерна лишь чтобы не умереть с голоду.

– А охота? – кивнула я на лес.

Разбойник усмехнулся.

– Убил оленя – добро пожаловать на виселицу, на этого зверя дозволено охотиться только господам королевской крови и их приближенным. Убил кабана – пятьдесят плетей, ибо кабан – это добыча только для рыцарей. На остальную дичь охотиться можно, но лишь силками и не более пяти зайцев или перепелок в месяц. Причем шкуру, пух и перья виллан обязан сдавать в казну лорда шерифа. Одного зайца или перепелку из пяти можно забрать себе, остальное мясо тоже подлежит сдаче. Оставить разрешается лишь требуху, но и это тоже подспорье для семьи виллана, чтобы не умереть с голоду.

– Да у вас тут концлагерь какой-то, – пробормотала я.

– Что? – не понял Джон.

– Ничего, – помотала я головой. – Что мне теперь делать дальше?

– Иди скрытно вон к тому дому. – Разбойник кивнул на крайнюю избушку, выглядящую чуть получше остальных. – Вилль должен быть дома – он в этой деревне рив.

– Кто?

Джон вздохнул.

– Ох, не верится мне, что ты с севера… Рив – это назначенный шерифом управляющий деревни с особыми полномочиями, которые заключаются в том, что он обязан присматривать за остальными вилланами и потому работает немного поменьше, чем они. Однажды Робин спас Виллю жизнь, и надеюсь, что, став ривом, он об этом не забыл. Скажи Виллю, чтобы он отвез тебя в Лондон, и передай подарок от Робина. Самая лучшая дружба та, что скреплена взаимной выгодой.

Стрелок внимательно посмотрел на меня, словно хотел запомнить, после чего снял с пояса нож в простых кожаных ножнах и протянул мне.

– Возьми. Только спрячь получше. Даже вольным людям в Англии запрещено носить с собой оружие, если они не лесничие или не стражники. Может пригодиться.

– Спасибо, – тихо сказала я, чувствуя, что немного краснею. Подарки приятно получать во все времена, особенно от высоких и крепких парней.

– Все, иди, – сказал Джон. – Может, еще когда увидимся.

Мне показалось, что последние слова он произнес с легкой грустью. Хотя, наверно, мне это только показалось, потому что разбойник, более не говоря ни слова, повернулся – и мгновенно исчез в лесу, в своем зеленом плаще полностью слившись с листвой.

Глава 6

Я постучала в дверь, грубо сколоченную из неошкуренных досок и скрепленную деревянными гвоздями. У меня еще оставались мысли, что я попала в какой-то глобальный ролевой проект или в эпицентр кинодекораций, где меня зачем-то решили разыграть…

Но при взгляде на эту дверь все сомнения отпали. Веревочные петли и деревянные гвозди – до такого вряд ли мои современники могли додуматься.

Ну и тип, открывший эту дверь, тоже выглядел соответствующе – такой грим живому человеку без компьютерных спецэффектов не наложишь.

Лицо, густо испещренное шрамами и морщинами.

Пустая глазница, заросшая мясом.

В полуоткрытом, слюнявом рту – три или четыре черно-желтых зуба.

На правой руке нет двух пальцев, большого и указательного, а на оставшихся ногти местами обломаны до мяса.

Сальные волосы до плеч.

Из одежды – какой-то дырявый мешок, перехваченный на поясе веревкой. На шее болтается прямоугольная деревянная бирка с грубо вырезанными на ней непонятными символами.

Смерив меня взглядом с головы до ног, одноглазый поинтересовался скрипучим голосом:

– Ты из леса?

Я, шокированная видом персонажа, кивнула.

– Заходи, – проскрипел хозяин хибары.

Ну, я и зашла…

И тут же подумала, что, наверно, зря это сделала. Лучше б на пороге поговорила.

В деревянной конуре, которую язык не поворачивался назвать домом, было экстремально грязно. Похоже, насчет того, чтобы тут убраться, никто не задумывался со дня постройки жилища. Везде валялись кости, почерневшие обрывки чего-то, какой-то неопознаваемый хлам… Из мебели были:

– подставка, на которую кучей навалены тряпки, – видимо, кровать,

– изрезанный ножами, грубо сколоченный стол, почерневший от грязи и времени,

– два деревянных чурбака, видимо, заменявшие стулья,

– в углу большой деревянный ящик.

Все.

На полу мерцал углями очаг, сложенный из камней, на котором, нанизанное на вертел, жарилось что-то похожее на крысу. Дым от очага уходил вверх, через дыру в потолке.

Помимо хозяина жилища, в нем присутствовало существо, скорчившееся в углу над какой-то тряпкой с костяной иглой в руке. На голове мятый чепец, тело прикрывает драное, грязное платье. Похоже, женщина, но это не точно, так как при виде меня существо съежилось и спрятало лицо в большие ладони, изуродованные артритом.

А еще в жилище присутствовали тараканы. Тощие, как и люди, в нем проживающие, но крупные и шустрые. К счастью, тараканы преимущественно сновали возле очага, где было тепло и пахло паленым мясом, иначе даже не знаю, как бы я отбивалась от такой орды насекомых…

– Вот, – сказала я, протягивая сверток. – Это от Робина.

– Тс-с-с! – зашипел одноглазый. – Не произноси это имя, если не хочешь болтаться в петле!

Он схватил сверток, распутал узел, развернул материю – и в его руках оказался внушительный копченый окорок. Похоже, олений.

– Говорил же я ему, чтобы не передавал мясо кусками, – проворчал одноглазый. – Ладно. Бернис, быстро нарежь оленину полосками, чтобы ее было сложнее опознать.

И, швырнув окорок существу, повернулся ко мне.

– Я Вилль, местный рив. Думаю, тебе обо мне говорили в лесу. Чего надо?

– Роб… хм-м-м… мне сказали, что вы можете отвезти меня в Лондон.

Вилль еще раз смерил меня взглядом, обошел вокруг, зачем-то понюхал, шумно втянув воздух мясистым носом, после чего проскрипел:

– Не пойму, кто ты и откуда. Что не из наших, точно.

– Я с севера, – пролепетала я, невольно ежась от страха и отвращения.

– Врешь, – покачал головой Вилль. – Ни в Карлайле, ни в Ньюкасле не слыхал я такого жуткого акцента. Мне плевать, откуда ты, но если спросят, скажи, что приехала из Франконии или Швабии и здесь оказалась по торговым делам. В тех местах сам дьявол разберет, кто живет и зачем это делает. Говори, мол, что сама из вольных керлов. Мужа убили разбойники, едешь ко двору короля наниматься в служанки. Бирку вольной женщины я тебе продам за пять пенсов, иначе тебе тут быстро наденут на шею рабский ошейник. А в Лондон, так и быть, отвезу бесплатно. Идет?

Я вздохнула.

Других вариантов все равно не было, потому я кивнула.

– Ну и отлично, – довольно хрюкнул Вилль, протянув заскорузлую ладонь, в которую я отсчитала пять монеток.

Хозяин жилища каждую попробовал на зуб, после чего спрятал деньги куда-то в лохмотья своей одежды. И заорал:

– Бернис! Живо выводи Черного и готовь повозку, мы уезжаем! И да, собери мне пожрать на три дня. Что? Ты еще даже не нарезала мясо? Никчемная тварь, не понимаю, зачем я тебя кормлю!

Женщина, отложив мясо, которое она резала на столе, бросила нож и метнулась к выходу. Правда, я заметила, как ее пальцы на мгновение задержались на рукояти ножа, а из глубины чепца в сторону Вилля сверкнул взгляд, наполненный такой ненавистью, что я невольно поежилась. Не исключаю, что однажды этот клинок, которым женщина быстро и ловко пластала оленину, так же легко перережет горло хозяина жилища, а в лесу у Агнес появится помощница по хозяйству…

Вилля же взгляд женщины ничуть не смутил. Усмехнувшись, он подошел к сундуку и принялся переодеваться. Достал оттуда кучу шмотья, выглядящего немного поприличнее надетой на него мешковины, которую скинул, ничуть меня не стесняясь. После чего натянул что-то похожее на кальсоны и, обмотав тряпками ноги, всунул их в некое подобие ботинок. Потом, ворча про то, что мыши погрызли единственный выходной костюм, надел на себя длинную рубаху, а поверх нее что-то вроде зеленой туники, расширяющейся книзу. Гардероб дополнился кожаным ремнем, который Вилль затянул на животе хитрым узлом.

– Ну что, красавец я теперь? – ощерился одноглазый.

– Конечно, – сказала я, с нетерпением ожидая, когда закончится это представление.

– То-то же, – сказал Вилль, доставая из сундука какое-то кожаное изделие, сплетенное из ремней. – Но красоту лучше скрывать до поры до времени, чтобы лондонские распутницы на нее не позарились – я ж как-никак женатый человек.

С этими словами он надел на свое лицо черную повязку, прикрывающую выбитый глаз, и плотно затянул завязки на затылке.

– Ах, да, чуть не забыл, – сказал Вилль.

Нырнув в сундук, он достал оттуда что-то и бросил мне.

– Лови.

Я поймала.

Брошенное оказалось деревяшкой с грубо вырезанными на ней символами и дыркой, сквозь которую был продет кожаный шнурок.

– Знаки шерифа Ноттингемского, свидетельствующие, что ты из керлов, – пояснил Вилль. – Предъявляй ее любому, кто спросит, вольная ты женщина или рабыня.

– Но… ведь такую бирку легко подделать, – сказала я, в недоумении вертя в руках прямоугольную деревяшку, мало похожую на надежный и достоверный документ.

– Легко, – кивнул Вилль. – Просто за подделку такой бирки на первый раз отрубают руку на городской площади, а на второй раз вешают. Потому желающих вырезать самостоятельно такую дощечку находится немного.

– А у тебя как она оказалась? – продолжала настаивать я – речь, как-никак, шла о моей безопасности, за которую я к тому же еще и заплатила.

– Тебе разве в лесу не сказали, что я местный рив? – удивился Вилль. – В деревне проживал один вольный, три дня как помер. А я пока не успел вернуть бирку лорду шерифу. Так что пользуйся. Если он про нее вспомнит, я найду что сказать. Все, поехали, а то Черный у меня с норовом, ждать под сбруей не любит.

Глава 7

Черный оказался конем, весьма замученным с виду. Худой, ребра торчат под натянувшейся шкурой, неухоженная, грязная грива прилипла к шее. Над крупом вьются мухи, а конь даже хвостом не махнет, чтобы их отогнать, – видимо, как человек, измученный жизнью, плюнул на нее и решил: будь что будет.

Когда я подошла, Черный посмотрел на меня большими печальными глазами, вздохнул, глянул мельком в руки – мол, ничего не принесла? Ну ладно, я особенно и не ждал…

Бернис, потупив голову, одной рукой держала коня под уздцы, в другой у нее был сверток. Вилль подошел, проверил сбрую, проворчал:

– Не могла подтянуть нормально? Все за тобой приходится доделывать.

После чего вырвал сверток из рук женщины, взгромоздился на повозку и рыкнул мне:

– Ну, а ты чего стоишь, ваше высочество? Придворного пажа пригласить, чтоб помог, или сама справишься?

Я отвечать не стала, хотя очень хотелось. Залезла на повозку, выстланную изнутри старым, вонючим сеном, после чего Вилль хлестнул кнутом Черного. Конь вздрогнул – и, понуро склонив голову, пошел вперед.

Вскоре мы выехали на дорогу, представлявшую собой просто утоптанную тропу среди невысокой травы. Разумеется, все кочки и выбоины были наши. Повозку жутко трясло, и она отчаянно скрипела, грозя развалиться на ходу.

Меня почти сразу от такой езды начало подташнивать – казалось, сейчас желудок наружу вывернется от толчков и ударов снизу. Подумалось, что человек, который изобрел рессоры, наверняка в лучшем мире занимает очень почетное место… Впрочем, о каком лучшем мире я? До рождения того изобретателя еще несколько столетий – и от этой мысли мне стало еще грустнее, чем было.

А Вилля между тем разобрало поговорить.