Сперва я подумала, что все происходящее – это лишь дурной сон. Остро захотелось зажмуриться и проснуться окончательно в своей постели. Но пальцы, сжимающие мое плечо, были слишком жесткими, чтобы сойти за последствия ночного кошмара, а вонь, мгновенно заполнившая мои легкие при вдохе носом, вполне реальна для того, чтобы моментально выгнать из моей головы остатки сна.

Я с трудом разогнула онемевшее тело и вылезла из шатра.

Первые лучи солнца едва коснулись верхушек деревьев.

Лагерь еще спал.

Большинство разбойников просто лежали прямо на своих плащах, расстеленных на сырой траве, покрытой крупными каплями росы. Думаю, если б кто-то из моих современников провел ночь таким образом, наутро застуженные почки и простатит были бы ему обеспечены. А эти спят себе, только многоголосый храп стоит над поляной.

– Слушай меня, девушка, – произнес Робин. – Я не знаю, кто ты и откуда, но мне это и неинтересно. Сегодняшней ночью я спал возле входа в свой шатер, и никто из моих людей не рискнул перешагнуть через меня. Но я не уверен, что смогу их удержать следующей ночью. Они простые крестьяне, сбежавшие от своих хозяев, и вряд ли я смогу объяснить им, почему нельзя пользоваться трофеем, который добыл один из них. У нас все общее, и это закон.

– А Агнес? – пискнула я.

– Агнес была венчанной женой одного из нас. Отличного стрелка, которого этой весной убили люди шерифа. Потому любого, кто посмеет ее обидеть, я пристрелю первым, и никто меня не осудит. Ты же – общая добыча, которой по нашим законам может пользоваться любой вольный стрелок моего отряда. Поэтому слушай меня внимательно.

Робин кивнул на мешок, стоящий возле шатра.

– Здесь одежда свободной женщины. Сейчас ты переоденешься, и Маленький Джон отведет тебя в деревню подле Ноттингемского замка. Там у меня есть свой человек, который отвезет тебя в Лондон, где легче затеряться, а то в нашей округе все друг друга знают.

«Отвезет в Лондон» звучало заманчиво. Поди, столица-то всяко лучше, чем разбойничий лагерь из шкур и палок посреди леса.

– Это далеко отсюда? – поинтересовалась я.

– Верхом, меняя коней, можно доехать за день. Но ты поедешь на повозке, это два-три дня пути. Здесь в мешке подарок для старины Вилля, который повезет тебя. И вот еще.

Робин снял с пояса кожаный мешочек, который вложил мне в руку.

– Здесь немного, двадцать пенсов. В Лондоне постарайся найти себе работу и держись подальше от королевской стражи – они любят приставать к молодым девушкам даже больше, чем совать свой нос в чужие дела.

– А… почему ты мне помогаешь?

Робин пожал плечами.

– В этом мире сильные всегда норовят подогнуть под себя слабых и выжать из них все соки. Меня тоже пытались. Я не поддался. Тогда они убили мою семью. И с той поры я дал обет помогать слабым и тем, кто попал в беду. Ты сейчас нуждаешься в помощи, я помогаю, вот и все. Это так удивительно?

– Да, – честно сказала я.

– Что ж, удивляйся. А я пойду еще немного посплю. На этом все.

Не попрощавшись, Робин полез в свой шалаш – видимо, досыпать, – а из-за дерева бесшумной тенью появился Маленький Джон, который кивнул мне: пойдем, мол.

Ну, я и пошла.

Недалеко, правда.

До ближайших кустов.

– Переодевайся, – бросил мне Джон.

И галантно отвернулся. Надо же, ну прям реально благородные разбойники, куда деваться.

Но переодеться действительно было нужно. Я ж не совсем дура, понимала, что появиться в моих шмотках перед темным средневековым людом равносильно смертному приговору. Народ не любит то, что отличается от его картины мира, чего он не понимает. А что можно объяснить темным, необразованным людям? Это, скорее, они мне объяснят целесообразность отправки на костер девиц, шастающих в странных и подозрительных одеждах.

Очень хотелось, конечно, оставить себе мою привычную одежду. Мелькнула мысль: может, поверх нее платье надеть?

Но я ее быстро отмела.

Все-таки носить вещи моей эпохи в Средневековье – это большой риск спалиться. Помнится, учительница истории рассказывала, что в то время за родинки на теле отправляли на костер, считая их знаками дьявола. Тут же – совершенно непривычная одежда. В двенадцатом веке в Европе даже про карманы еще не знали, не говоря уж о пуговицах и молниях. А все, что для необразованного человека выглядит странно, объясняется просто: колдовство. С соответствующими последствиями для «ведьмы», носящей такую одежду…

Платье «свободной женщины» из простой материи, крашенной в грязно-коричневый цвет, оказалось не только жутким с виду, но и на редкость неудобным, висящим на мне как парашют на елке. Причем парашют коротковатый – дама, которая его носила, была явно потолще, чем я, и сильно пониже. Ну и пованивали эти тряпки далеко не французскими духами…

Но выбирать не приходилось.

Интересно, что внутри платья был вшит специальный потайной поясок с привязанными к нему полотняными мешочками. Видимо, бывшая владелица этого наряда предпочитала носить деньги и ценные вещи не на виду, а под платьем, поближе к телу.

– Все, – сказала я, переодевшись и едва сдерживаясь, чтобы не заплакать.

Мои джинсики, курточку и кроссовки было жалко до слез… Даже больше, чем мою жизнь, оставшуюся где-то в другом времени, а может, и вообще в другой вселенной. Прежнюю жизнь в ближайшей перспективе вряд ли получится вернуть, а вещи мои вот они, лежат на сырой траве. И вижу я их, похоже, в последний раз…

Джон повернулся, критически осмотрел меня и, покачав головой, произнес:

– Старуха Беатрис при жизни была полновата, и ее платье тебе явно не по размеру.

После чего достал нож.

Я попятилась.

Похоже, чтобы не палить контору, вольный стрелок решил меня прирезать на всякий случай. Ну да, увидят местные полицейские девчонку в платье сильно не по размеру, арестуют, начнут вопросы задавать, возможно, с пристрастием. А я все и расскажу про лагерь лесных бандитов, так как боль терпеть умею, но очень ее не люблю.

Видимо, все это было написано доступным текстом в моих расширившихся глазах, потому что Джон сначала удивился, а потом рассмеялся:

– Не бойся, – сказал он. – Я немного понимаю в портняжном искусстве, поэтому попытаюсь тебе помочь.

И, приблизившись, принялся прямо на мне резать материю. Я и не заметила, как в его руках появилась костяная игла с продетым в нее тонким кожаным ремешком, которым Джон принялся ловко орудовать, подгоняя платье по мне.

Я же хоть и кривилась от мысли, что оно принадлежало ранее какой-то мертвой старухе, но не выпендривалась. Даже усмехнулась про себя сквозь выступившие слезы: в прошлой жизни вот так часами стояла вешалкой, пока по мне платья подгоняли. Не успела в другой мир провалиться, и начинается то же самое.

Джон подогнал по мне платье кривовато, но вполне добротно. С учетом, что сшито оно тоже было, мягко говоря, не идеально, получилось вполне в духе времени. Джон даже подол надставил, благо кусков лишней материи было достаточно.

– Хорошо получилось, – улыбнулся стрелок, перекусив последний ремешок.

Получилось и правда на удивление неплохо для такого метода подгонки.

– Где это ты так шить научился? – поинтересовалась я.

– В лесу поживешь – и не такому научишься, – усмехнулся Джон. – Мы давно сами себе шьем одежду, делаем луки, вытачиваем стрелы. Если торговца плащами или оружием власти уличат в том, что он продал свой товар лесным разбойникам, болтаться ему в петле. Изделие местного мастера отследить несложно, у каждого свой неповторимый стиль имеется. А кто, куда и кому продал сукно, рыбий клей или воловьи жилы, отследить невозможно. Но нам надо поторопиться. Надевай боты, и пойдем.

«Боты» представляли собой что-то типа кожаных туфель с длинными носами, которые мне оказались великоваты.

– И что делать? – шмыгнула носом я, понимая, что мои носочки здесь меня не спасут.

Но Джон нашел быстрое решение, обернув мои ступни кусками материи наподобие солдатских портянок и натянув мои носки сверху. Причем, когда он делал это, заметно покраснел.

Надо же, оказывается, суровый лесной охотник умеет смущаться! Ну, я его понимаю, лапки у меня красивые. Небольшие для моего роста и аккуратные. Видимо, молодому парню впервой было обувать девушку… в хорошем смысле этого слова. Так-то вон бабку какую-то «обули» на платье, которое, кстати, теперь на мне сидело довольно сносно.

Но насчет бабки я ошиблась.

Когда Джон закончил возиться с моей одеждой, он, осторожно спрятав иголку за пазуху, словно великую драгоценность, сказал:

– Думаю, Беатрис, мать нашей Агнес, была бы довольна, что ты унаследовала ее платье. Когда старуха умирала здесь, в лесу, то сказала, чтобы ее вещи достались только очень хорошей женщине. А кроме платья и ботов у нее ничего больше и не было.

– А с чего ты взял, что я хорошая? – удивилась я.

– Глаза у тебя красивые, – еще больше засмущался Джон, отведя взгляд. – И рост тоже красивый. Почти как мой.

Я хотела его поправить, что, мол, не говорят так о росте, – но промолчала. Когда тебе преподносят комплименты, лучше заткнуться и радоваться. А то мало ли: сейчас этот дылда краснеет от смущения, а потом ему что-то не понравится, достанет свой нож, и привет. Лес все спишет.

Потому я лишь сказала:

– Спасибо.

И улыбнулась.

Чуть-чуть, в знак благодарности, без авансов и стрельбы глазами. Джон, конечно, парень видный, но я еще не поняла, есть ли в этом Средневековье богатые принцы. Совместную жизнь-то с местным олигархом строить всяко лучше, чем с верзилой, у которого кроме роста, лука, и местами драного плаща больше ничего за душой нет…

– Извини, придется завязать тебе глаза, – сказал разбойник, что и сделал довольно ловко, я и опомниться не успела. Понятно зачем, чтоб я в лесной лагерь не привела кого-нибудь нежелательного, но все равно неприятно.

– Кляп будет? – проворчала я.

– Незачем, – просто отозвался Джон. – Ты же не будешь кричать, правда?

Кричать я не собиралась. Совершенно ни к чему этим заниматься после того, как я лично убедилась, насколько сноровисто местные бандиты обращаются с ножом и луком.

– Нет, конечно, – отозвалась я как можно более искренне.

– Ну и отлично, – сказал Джон. – Держись за мой пояс и постарайся не наступать мне на пятки.

…Потом мы шли извилистыми тропинками, пока, наконец, Джон не снял повязку с моих глаз. Наконец-то, а то я все пальцы на ногах себе отбила, спотыкаясь о корни деревьев. Мы прошли еще немного вперед, деревья расступились, и перед нами открылись бескрайние поля, раскинувшиеся подле величественного замка, расположенного на возвышенности.

– Ноттингемская цитадель, – с нескрываемой злобой проговорил Джон. И, презрительно сплюнув, добавил: – Эх, было б нас в десять раз больше… Да несколько осадных машин в придачу.

Понятно.

Лесные разбойники явно недолюбливали местную власть – и подозреваю, что это было взаимно.

К краю леса прилепилась невзрачная деревушка, состоящая из десятка убогих домиков, по самые окна вросших в болотистую почву. С виду она выглядела безжизненной, о чем я сказала Джону.

– Все вилланы сейчас работают на полях благородного лорда шерифа Ноттингемского, в то время как их собственный урожай, который они не успевают убрать, бьют дожди и растаскивают птицы, – невесело усмехнулся Джон.

– Ну, может, ночью как-то можно урвать время для своего поля? – робко поинтересовалась я.

Джон покачал головой.

– Господа ревностно следят за тем, чтобы двуногий скот работал на них выспавшимся и полным сил. Потому по ночам на своем поле работать запрещено.

Услышанное немного не билось с тем, что я знала о Средневековье.

– У местных крестьян, то есть вилланов, есть своя земля?