На этом этапе она бросила школу и присоединилась к фамильному бизнесу. Жалованье получала самое мизерное, наличными, а жила с родителями, над лавкой. Она бы и по сей день, верно, так и ходила бы вся в муке, когда бы в ее жизни не появился Тэд в своей щегольской военной форме. Без формы он ничего особенного собой не представлял, но, как ни крути, все-таки это была жизнь. Наверное, она бы расстраивалась не меньше, чем, по ее представлениям, расстраивался он, что не сумела подарить ему сына, когда бы Лесли не была ей дороже зеницы ока.

7

Воскресным вечером накануне первого понедельника декабря Магда и ее муж Штефан допоздна засиделись за картами с двумя друзьями, и к тому времени, как Магда вымыла грязные стаканы, вытрясла пепельницы и в целом слегка прибралась в гостиной, а потом закончила demaquillage^[9], было уже хорошо за два часа ночи. Она постояла минутку, глядя на залив Мосман за окном, вздохнула и отправилась в постель. Штефан, как всегда перед сном, читал страничку-другую из Ницше.

– Ах, Магда, любимая, – сказал он, откладывая книгу, – женская работа не заканчивается, пока я почти не засну. Ложись скорее.

– В этой стране нет закона, запрещающего мужьям помогать женам убираться перед сном, верно?

– Собственно говоря, – заметил Штефан, – по-моему, как раз есть.

– Скорее всего, ты прав, – согласилась Магда, забираясь в постель; и к тому моменту, как она наконец заснула, было уже почти три.

В результате, встав наутро в обычное время и посмотревшись в зеркало, она обнаружила там такое страшилище, что следующие пятнадцать минут провела на диване, задрав ноги выше головы и положив на сомкнутые веки два крупных ломтика огурца. Потом с тяжелым вздохом поднялась, съела немножко йогурта и поспешила на работу.

Ясное дело, о том, чтобы Магда, заправляя отделом модельных платьев, носила фирменный черный балахон «Гудса», и помыслить было невозможно. О нет, в этом вопросе (как и в нескольких иных) был достигнут компромисс, согласно которому Магда носила черное, но на своих условиях. Она собрала коллекцию уместных случаю черных платьев и того, что она называла костюмами, многие из которых были слегка разбавлены, чтобы не сказать – украшены, скромными вкраплениями белого – там воротничок, там манжеты, а иной раз и то и другое сразу, а у одного костюма это был даже не белый, а бледно-розовый. Магда отличалась талантом подыскивать наряды в своих излюбленных маленьких дорогущих магазинчиках и приобретать там по щедрой скидке, впоследствии получая компенсацию расходов от «Гудса».

– Когда я работала vendeuse^[10] у Пату^[11], – говорила Магда, – то носила лишь модели Пату. Как же иначе.

Абсолютнейшее вранье. Во-первых, Магда никогда не работала у Пату. Но ведь могла же, а история была хорошей и полезной, ибо ничуть не меньше всего остального, что она могла бы о себе рассказать, помогла ей закрепиться в «Модельных платьях».

– Эти люди, – нередко повторяла Магда своим друзьям-европейцам, – вообще ничего не понимают.

Так что Магда поднялась в гардеробную не переодеться, а лишь оставить там сумочку и слегка привести себя в порядок. Пройдя в облаках «Мицуко»^[12] мимо менее утонченных товарок по работе и демонстративно не замечая косых взглядов, она припудрила носик перед зеркалом и обернулась, одаряя всех ослепительной улыбкой.

– Прекрасный день, не правда ли? Я наслаждалась всю дорогу от дома. До чего же нам всем повезло – жить в таком замечательном городе.

И выплыла из комнаты мимо вереницы застывших лиц, на которых отражалось удивление, непонимание и возмущение – эмоции, начавшие прорываться наружу, когда шаги Магды стихли за дверью.

– С ума сойти! – выпалила Патти Уильямс, выражая тем самым общие чувства.

Именно в эту минуту и пришла Лиза. Она нерешительно остановилась в дверях, хрупкая и тоненькая, точно фея, в присборенной юбке и чем-то вроде белой школьной блузки. Патти Уильямс взглянула на нее и повернулась к Фэй Бейнс.

– Только погляди, что это там у нас. – Она окликнула девочку: – Ты кого-то ищешь или потерялась? Здесь только для персонала.

– Я он, – заверила Лиза. – То есть я персонал. Временная помощница.

– Силы небесные, – сказала Патти Фэй sotto voce^[13]. – Ты знаешь номер своего шкафчика? – спросила она у Лизы.

Лиза назвала номер, который ей только что выдали внизу, и Патти вытаращила глаза.

– О, вот он, прям тут. Бог ты мой, – сказала она, снова обращаясь к Фэй. – Это, надо полагать, и есть наша временная. Теперь я видела все. Тогда давай переодевайся скорее, – продолжила она, повысив голос. – Пора спускаться. Тут, знаешь ли, некогда ворон считать, – сурово добавила она.

Просто поразительно, какой командиршей становилась Патти, когда не боялась получить серьезного отпора. Все следующие дни она гоняла Лизу так, что та еле успевала поворачиваться.

Строго говоря, старшей в отделе была мисс Джейкобс, так что и распоряжаться Лизой или хоть проследить, чтобы та выучила местные порядки и начала приносить пользу, по праву полагалось бы ей, но, учитывая Рождество, и Новый год, и все надвигающиеся вечеринки и приемы, в преддверии которых коктейльные платья улетали с вешалок в примерочные быстрее быстрого, мисс Джейкобс поневоле ограничивалась подгонкой и подкалыванием, так что Патти, по сути дела, получила полную свободу проявлять власть и вросла в эту роль, как в родную.

– Только что школу закончила, да, Лиза? – спросила она. – Промежуточные экзамены написала, да? И как, успешно?

– Выпускные^[14], – поправила Лиза.

– Вот это да! – сказала Патти обескураженно и чуть ли не с ужасом в голосе. – Выпускные. Вот это да. Я думала, тебе лет пятнадцать, не больше. Выпускные! – Она уставилась на вундеркинда с недоверием и страхом. – Учительницей быть хочешь небось, да?

– Ой нет, это вряд ли, – сказала Лиза. И добавила, полагая, что обязана честно отчитаться: – Я собираюсь стать поэтом. Наверное…

Она неловко умолкла, заметив катастрофический эффект своей откровенности.

– Поэтом! – воскликнула Патти. – Господи Иисусе, поэтом! – Она повернулась к Фэй, накалывавшей на спицу квитанцию: – Ты это слышала? Лиза намерена стать поэтом!

И злобно улыбнулась.

– Нет-нет, – растерянно поправилась девочка, – я имела в виду, что хотела бы хоть попытаться стать поэтом. Или, – добавила она, надеясь чуть снизить накал изумления Патти, – может, актрисой.

– Актрисой! – вскричала Патти. – Актрисой!

Лиза мгновенно поняла, что лишь усугубила свою первоначальную оплошность и стала мишенью уже откровенных насмешек – тощенькая, с детским личиком, в черном мешковатом платье и некрасивых практичных очках, она являла собой зрелище до того далекое от представлений этих двух женщин об актрисах, что обе они уже покатывались со смеху. Лиза беспомощно стояла перед ними. По лицу ее начал разливаться румянец, она чуть не плакала.

Фэй первой взяла себя в руки; у нее хотя бы имелись воспоминания о собственных попытках попасть на сцену, они-то и притушили желание зубоскалить.

– В театр пробиться трудно, – сказала она добродушно. – Надо иметь знакомства. У тебя они есть?

– Нет, – призналась Лиза тоненьким голосом.

Но в следующую секунду на нее снизошло внезапное и блистательное озарение.

– Пока нет, – добавила она.

Мисс Джейкобс, стоявшая в нескольких ярдах от них и выписывавшая талоны на подшив платьев, слышала этот разговор, хотя виду не подавала. Но теперь решительно вмешалась.

– Вот именно, – заявила она. – Она еще совсем мала. И – пока! – никого не знает.

Мисс Джейкобс развернулась спиной к порожденному ее вмешательством ошеломленному молчанию и медленно прошествовала к ближайшей длинной стойке с платьями, которым предполагалось висеть по размерам.

– Кажется, тут часть платьев перепуталась, – сказала она Лизе. – Ты не могла бы их просмотреть и развесить правильно? Вот умница.

Рассматривая размеры на ярлычках коктейльных платьев (XSSW, SSW, SW, W, OW – правда, у этой модели было всего два платья размера OW) и, когда требовалось, перевешивая их в нужном порядке, Лиза обратилась к своему обычному vade mecum^[15] на час испытания. «Тигр, о тигр, светло горящий, – молча декламировала она сама себе, – в глубине полночной чащи» – и как раз дошла до «сердца первый грозный стук», как ее прервала покупательница, которой Лиза до этой минуты даже не замечала. В руках покупательница держала черно-малиновое платье-футляр.

– У вас есть такое же размера W? – спросила она. – А то я тут вижу только SSW.

– Одну минуту, – сказала Лиза. – Я уточню на складе. – И добавила, как учила Патти: – Прошу прощения, что заставляю ждать.

«Неужели та же сила, та же мощная ладонь и ягненка сотворила, и тебя, лесной огонь?»

Тигр вошел в жизнь Лизы три года назад, когда она, в ту пору всего-навсего Лесли, начинала десятый класс. Худенькая, одинокая, странненькая, безучастная, почти не замечаемая учителями, не слишком преуспевающая в учебе, она сидела на задней парте, а на переменах сливалась со стенами и забивалась в углы. Единственными ее приятельницами были две другие такие же отщепенки: очень толстая девочка и девочка с экземой – девочки, для которых, казалось, было сделано все, что только можно, но ничего реально помогающего, девочки, вынужденные искать дорогу в лабиринте в меру своих способностей.

Как с этой задачей справились толстая девочка и девочка с экземой, история умалчивает; для Лизы же путеводная нить отыскалась на страницах сборника стихов, однажды свалившегося ей в руки в школьной библиотеке – книга в буквальном смысле упала с полки, когда Лиза искала что-то совершенно другое, и поскольку при падении томик открылся, взгляд Лизы невольно выхватил на правой странице словосочетание «тигр, светло горящий». Дальнейшее было уже чистейшей неизбежностью, ибо ни один в меру любопытный четырнадцатилетний подросток, увидев столь загадочную и манящую фразу, не удержится от дальнейших изысканий, и стоило Лизе подобрать книгу, под ногами у нее разверзлись бездны поэзии. Скоро она уже знала стихотворение наизусть и следующие несколько недель непрестанно размышляла о том, в чем его смысл и как этот смысл воплощен, и, когда через пару месяцев ее классу задали выбрать любое, совершенно любое английское стихотворение и написать по нему сочинение, Лиза поняла, что может многое сказать о крохотном шедевре Блейка, и охотно о нем высказалась.

После этого сочинения учительница английского поинтересовалась, не пересесть ли Лизе поближе к доске: возможно, при ее зрении не стоит сидеть так далеко. Лизу пересадили на вторую парту, чтобы она и дальше продолжала в том же духе. Ибо мисс Фиппс уже почуяла кровь.

– Готовый материал для отличия первой степени, – сказала она в учительской. – Вот уж не знала, что в ней это есть. Первой степени, без вопросов.

А поскольку главнейшей целью любого школьного учителя является получить столько выпускников с отличием первой степени, сколько в силах человеческих, Лиза, сама того не зная, попала на заметку. Как оно обычно и бывает, внимание и поощрение (довольно-таки скромное), которые она получала впервые в жизни, сказались на ее успехах в целом, и она заметно подтянулась по всем предметам. К последнему году учебы она заняла почетное место в рядах хорошистов – учеников, добивающихся результатов пусть и не выдающихся, но приличных и почти наверняка получающих государственную стипендию.

Заполнить заявление на стипендию оказалось для Лизы делом не таким уж простым.

– Ну прямо-таки не знаю, Лесли, – сказала ей мама. – Не уверена я насчет университета. Подождем, что отец скажет. Все равно подписывать-то ему.

Они умудрились загнать его в угол, когда он как раз собирался уходить на работу.

– Моя дочь к этой выгребной яме и близко не подойдет, – отрезал он. – И это мое последнее слово.