Люк вел в полутьму довольно просторного чердака, который Шелк уже видел, в затянутую паучьими тенетами пещеру, изрядно загроможденную изветшавшей мебелью и разбитыми ящиками. Глухой лязг первой из железных ступенек под ногой пробудил к жизни несколько слабеньких светочей, но, стоило только ступить на вторую, один из них моргнул и погас. Да, тут есть где спрятаться… вот только, если тот человек с террасы поднимет переполох, чердак начнут обыскивать в первую очередь. Одолев винтовую лестницу, Шелк окончательно отверг эту идею, с некоторым сожалением поспешил прямо к следующей – широкой дощатой лестнице, сбежал вниз и оказался на верхнем этаже главного здания виллы.

Узкая дверь, занавешенная гобеленом, вывела его в широкий, роскошно обставленный коридор, прямо к огороженному резными перилами лестничному проему. Откуда-то снизу доносилась неспешная, учтивая светская беседа. Неподалеку от лестничной площадки, в затейливом золоченом кресле алого бархата, сидел толстяк в строгом вечернем костюме. Скрещенные локти толстяка покоились на палисандровом столике, а поверх локтей покоилась его голова. Стоило Шелку приблизиться, негромко похрапывавший толстяк вздрогнул, вскинулся, в недоумении оглядел черные ризы Шелка и вновь опустил голову на скрещенные локти.

Устланная ворсистым ковром, эта лестница оказалась широкой, пологой, а вела в величавый, роскошный зал для приема гостей. Посреди зала стояли, поглощенные оживленной беседой, пятеро, одетые примерно так же, как спящий за столиком. Несколько держали в руках высокие бокалы. Встревоженным не выглядел ни один. Несколько дальше, за ними, зал для приема гостей завершался широкими, распахнутыми настежь двустворчатыми дверями: казалось, приемный зал Крови освещает наподобие абажура сама теплая, мягкая осень. Следовало полагать, это и есть парадный вход особняка, украшенный снаружи портиком, который Шелк изучал со стены, и действительно, стоило внимательнее оглядеть зал (отнюдь не перегибаясь через перила, не повторяя ошибки, совершенной на крыше, где он столь неразумно свесился вниз с зубцов, чтоб разглядеть безжизненное тело белоглавого, но с противоположной стороны коридора, прижавшись спиной к изваянию обнаженной второстепенной богини в два человеческих роста высотой), Шелк различил за дверьми, в темноте, призрачные очертания колонн.

Едва он устремил взгляд наружу, перед глазами сам собой возник знакомый образ увенчанного священным огнем алтаря, сердца его мантейона. За алтарем последовала обитель авгура, палестра, тенистая беседка, где Шелку случалось время от времени чересчур заболтаться с майтерой Мрамор. Что это? Уж не подсказка ли, не призыв ли спуститься вниз, как ни в чем не бывало пройти через зал, с улыбкой кивая всякому, кто б ни взглянул на него? Придет ли кому-то из этих людей в голову задержать его или позвать стражу? Похоже, вряд ли.

Горячая кровь из раны в правом плече заливала пальцы, пятнала роскошный, немалой цены хозяйский ковер. Покачав головой, Шелк быстро миновал лестницу и опустился в парное первому алое кресло с другой ее стороны. Пока рана в плече кровоточит, его легко сумеют разыскать по кровавым следам – от винтовой лестницы, ведущей на крышу, к лестнице на чердак и далее, вдоль этого самого коридора.

Распахнув ризы, он надорвал зубами подол рубашки и оторвал от него полосу ткани.

Хотя… А нельзя ли обратить этот кровавый след к собственной выгоде?

С этой мыслью Шелк поднялся на ноги, быстрым шагом, с силой сжимая и разжимая кулак, дабы усилить кровотечение, прошелся вдоль коридора, коротким лестничным пролетом спустился в южное крыло и здесь ненадолго остановился, чтоб перевязать рану и затянуть ткань узлом при помощи зубов, совсем как Кошак, тот самый силач из таверны «Петух». Убедившись, что повязка не съедет, он вернулся обратно, прошел мимо кресла, в котором сидел, мимо лестничной площадки, мимо спящего за столиком, мимо узкой, занавешенной гобеленом двери на чердак. Дальше, за парными образами двух низших божеств, Ганимедии с Катамитом, начиналась череда широких, далеко отстоявших одна от другой дверей, разделенных зеркалами в узорчатых рамах и амфорами с чрезмерно пышными букетами оранжерейных роз.

Едва Шелк приблизился к входу в северное крыло, из арки в конце коридора вышел офицер в мундире городской стражи. Заметив, что ближайшая из дверей приотворена, Шелк шагнул через порог и осторожно затворил ее за собой.

Дверь привела его в пятиугольную гостиную без окон, украшенную великолепными хрисоэлефантинами. Прижавшись спиной к двери, Шелк замер, в который уж раз за ночь напряг слух. Ни из коридора, ни из глубин комнаты не доносилось ни звука. Выждав еще немного, Шелк ступил на ворсистый ковер, пересек комнату и отворил одну из инкрустированных слоновой костью дверей.

За дверью оказался будуар – куда просторнее, куда более странной формы, чем гостиная. Платяные шкафы, пара кресел, довольно безвкусный, аляповатый образ Киприды с дымящейся, наполняющей комнату приторным ароматом ладана кадильницей у ног и белый туалетный столик со стеклом вместо зеркала. Казалось, едва он вошел, перламутровое мерцание стекла сделалось ярче, а стоило ему затворить дверь, в стекле заплясали, закружились вихрем разноцветные пятна.

Шелк без раздумий рухнул на колени.

– Сударь?

Подняв взгляд, Шелк обнаружил в стекле всего-навсего серое лицо смотрителя и начертал в воздухе символ сложения.

– Разве мне не явился один из богов? Я видел…

– Нет, сударь, я вовсе не бог, а лишь смотритель сего терминала. Чем могу служить, сударь? Не угодно ли тебе критически оценить цифровые улучшения собственного образа?

Обескураженный, Шелк поднялся на ноги.

– Нет, я… нет, не угодно. Благодарю, – пробормотал он, силясь припомнить, как Чистик обращался к смотрителю своего стекла. – Мне хотелось бы побеседовать кое с кем из друзей, если это не слишком затруднит тебя, сын мой.

(Не так, определенно не так!)

Парящее за стеклом лицо почтительно качнулось книзу.

– Будь добр, назови имя друга, и я попробую соединить вас.

– Чистик.

– А где же живет сей Чистик?

– В Орилье. Известно тебе, где это?

– Известно, сударь, а как же. Однако там проживает… пятьдесят четыре персоны по имени Чистик. Не мог бы ты прибавить к имени название улицы?

– Нет… увы, понятия не имею.

Устало поникнув головой, Шелк вытащил из-под туалетного столика небольшой, слегка засаленный табурет и сел.

– Весьма сожалею, что вверг тебя в такие хлопоты. Но если ты…

– С одним из Чистиков, живущих в Орилье, несколько раз беседовал мой хозяин, – перебил его смотритель стекла. – Несомненно, этот-то Чистик тебе и нужен. Попробую разыскать его.

– Нет, вряд ли, – возразил Шелк. – Нужный мне Чистик живет в бывшей лавке, а если так, значит, дом его находится на торговой улице, со множеством лавок по соседству и тому подобного. Или, по крайней мере, на улице, где некогда имелось множество лавок. Да, и еще она вымощена булыжником, – прибавил он, вспомнив грохот тележных колес, доносившийся из-за окон. – Поможет ли все это в поисках?

– Да, сударь. Это и есть Чистик, с которым порой беседует мой хозяин. Что ж, поглядим, дома ли он сейчас…

Лицо смотрителя померкло, сменившись изображением скомканных одеял поверх кровати Чистика и ночного горшка под кроватью. Однако вскоре картинка словно бы вспухла, причудливо округлилась, и Шелк увидел в стекле тяжелый деревянный стул, с которого отпускал Чистику грехи, а после, в то время как Чистик исповедовал его самого, стоял перед ним на коленях. Странное дело, но, обнаружив памятный стул на месте, он отчего-то воспрянул духом.

– Боюсь, Чистик не может ответить, сударь. Оставить ли сообщение для него моему подобию?

– Д-да, – потирая щеку, пробормотал Шелк. – Будь добр, попроси его передать Чистику, что я весьма, весьма благодарен ему за помощь и, если со мной ничего не случится, с превеликим удовольствием расскажу майтере Мяте, как славно он мне удружил. Передай также, что он пока рассказал лишь об одном из благодеяний, которые мне надлежит совершить во искупление грехов, хотя назначенная им епитимья подразумевает два либо три… то есть минимум два. Попроси его сообщить, в чем состоят остальные, и… э-э…

Тут Шелку (увы, слишком поздно) вспомнилось, что Чистик просил не упоминать его имени тому красавчику, мальчишке, подошедшему к стеклу Крови.

– Скажи-ка, сын мой. Ты поминал о своем хозяине. Кто он таков?

– Кровь, сударь. Тот самый, у кого ты в гостях.

– Так-так, понимаю. А где я сейчас? Не в его ли, случайно, личных покоях?

– Нет, сударь. Ты в покоях моей хозяйки.

– Расскажешь ли ты Крови, что я просил передать… э-э… человеку, живущему в Орилье?

Смотритель без тени улыбки кивнул:

– Разумеется, сударь, если он того пожелает.

– Понимаю, понимаю, – с замершим сердцем, предвкушая провал, пробормотал Шелк. – Тогда вдобавок сообщи, пожалуйста, Чистику, откуда я пытался поговорить с ним, и передай: пусть будет осторожен.

– Всенепременно, сударь. Это все?

Шелк спрятал лицо в ладони.

– Да. Благодарю тебя. Хотя нет, постой, – спохватился он, вскинув голову. – Мне нужно укрытие. Надежное укрытие и оружие.

– Осмелюсь сообщить, сударь, – заметил смотритель, – прежде всего тебе настоятельно требуется как следует перевязать рану. При всем моем уважении, сударь, ты пачкаешь наш ковер.

Взглянув на правую руку, Шелк обнаружил, что это сущая правда. Успевшая пропитать полосу черной ткани, считаные минуты назад оторванной от рубашки, насквозь, кровь алыми ручейками струилась к локтю.

– Как нетрудно заметить, сударь, в этой комнате, кроме двери, которой ты вошел сюда, имеются еще две. Та, что от тебя слева, ведет в бальнеум. Насколько мне известно, хозяйка хранит медицинские принадлежности именно там. Что же до…

Вскочив на ноги с такой поспешностью, что опрокинул табурет, Шелк бросился в левую дверь и продолжения не расслышал.

Бальнеум оказался куда просторнее, чем он ожидал, с нефритовой ванной, способной свободно вместить изваяние обнаженной богини, украшавшее верхнюю площадку лестницы, и отдельным ватерклозетом. В солидных размеров шкафчике обнаружилось ошеломляющее множество аптекарских склянок, олла с густой, лилового цвета мазью, в которой Шелк без труда узнал популярное обеззараживающее средство, рулон марли и марлевые салфетки всевозможной величины. Срезав при помощи нашедшихся здесь же небольших ножничек пропитанную кровью ткань, он смазал лиловым снадобьем рваную рану, оставленную клювом белоглавого на плече, и со второй попытки сумел надежно перевязать ее. С прискорбием оценив урон, нанесенный рубашке, он обнаружил, что птичьи когти изрядно расцарапали грудь и живот. С каким же облегчением он промыл и смазал мазью длинные царапины, сумев пустить в ход не одну – обе руки!

Отертая о ризы блевотина засохла на черной ткани неаппетитными желтоватыми мазками. Сняв ризы, Шелк тщательно отстирал их в лавабо, выжал, разгладил, насколько сумел, высушил меж двух больших полотенец, оделся и внимательно осмотрел себя в зеркале. Что ж, если свет не слишком ярок, а смотрящий не слишком придирчив, пожалуй, сойдет…

Вернувшись в будуар, он присыпал испятнанный кровью ковер порошком наподобие пудры, обнаруженным на туалетном столике.

– Весьма интересно, сударь, – заметил смотритель, наблюдавший за ним как ни в чем не бывало.

– Благодарю, – откликнулся Шелк, защелкнув пудреницу и вернув ее на прежнее место.

– Неужели пудра обладает очищающими свойствами? Я о сем даже не подозревал.

Шелк отрицательно покачал головой:

– Если и да, мне о таковых неизвестно. Это только затем, чтоб кляксы не бросались в глаза и не встревожили тех, кто может сюда войти.

– Весьма умно, сударь.

– Сумел бы придумать что-либо лучшее, не стал бы мусорить, – пожав плечами, пояснил Шелк. – Помнишь, когда я вошел, ты сказал, что ты вовсе не бог? Разумеется, я это знал. У нас в… в палестре, где я учился, тоже имелось стекло.

– Не угодно ли тебе, сударь, поговорить с кем-то еще?