– Пока нет. Речь не об этом. В те времена я однажды удостоился позволения воспользоваться нашим стеклом, и меня… впрочем, не одного меня, всех нас – помнится, некоторые обсуждали это как-то под вечер… весьма поразило, насколько стекло схоже со Священным Окном. Схоже во всем, кроме, конечно, величины: размер у всех Священных Окон один, восемь на восемь кубитов. Ты с ними хоть сколько-нибудь знаком?

– Нет, сударь.

Шелк поднял с пола опрокинутый табурет и вновь подсел к столику.

– Еще разница в том, что при Священных Окнах нет смотрителей.

– Какая жалость, сударь.

– Действительно, – согласился Шелк, потирая двумя пальцами щеку. – Однако в Священных Окнах порой появляются бессмертные боги.

– Вот как?!

– Именно так, сын мой. Правда, я в жизни не видел ни одного, а обычные – то есть не облеченные саном авгура либо сибиллы – люди не могут видеть богов вообще. Голоса их слышат нередко, однако видят лишь коловращение красок.

Лицо смотрителя побагровело, словно кирпич.

– Вроде этого, сударь?

– Нет, нет, совсем непохоже. Я о другом. Насколько мне известно, люди, способные видеть богов, также видят вначале коловращение красок. Вихрь цветных пятен. С него-то и начинается теофания. Затем появляется бог, а после, когда бог исчезает из виду, в Окне на короткое время вновь возникает вихрь цветных пятен. Все это досконально, подробно описано Ручейником Правоверным почти два века тому назад. На протяжении долгого жития он стал свидетелем теофаний Эхидны, Тартара, Сциллы и, наконец, самого Всевеликого Паса, а сопутствовавшую богоявлениям игру красок назвал Священной Радугой.

– Поразительно, сударь, однако, боюсь, ко мне сие никак не относится. Позволь, сударь, я покажу, что делаю сам? Вернее сказать, что сам я проделываю очень и очень часто. Вот, полюбуйся.

Паривший посреди стекла лик смотрителя исчез, уступив место весьма симпатичному на вид человеку в черном. Рубашку его украшало множество прорех, под разорванной тканью белели марлевые повязки, однако Шелк узнал в этом человеке себя лишь после того, как шевельнулся, а человек в стекле точно повторил его движение.

– Это же… Неужели? – выдохнул он, подавшись к стеклу всем телом. – Нет, но…

– Благодарю, сударь, – с поклоном ответил его образ. – Всего лишь первая попытка… хотя, на мой взгляд, довольно успешная. В следующий раз должно выйти лучше.

– Будь добр, убери это. Поверь, я и без того сверх меры впал в грех тщеславия.

– Как пожелаешь, сударь, – покорно согласился его образ. – Я вовсе не имел в виду ничего непочтительного. Просто стремился продемонстрировать, каким образом чаще всего служу хозяйке. Не желаешь вместо себя самого взглянуть на нее? Показать одно из прежних ее подобий – дело вовсе не сложное.

Шелк покачал головой.

– Из прежних… а точнее, утраченных? Не стоит. Будь добр, вернись к обычному виду.

– Как пожелаешь, сударь.

Лицо Шелка в стекле утратило синеву глаз и смуглость щек, напрочь лишилось шеи с плечами, черты его сделались грубее, площе.

– Так вот, возвращаясь к разговору о божествах… несомненно, я рассказал немало того, что ты и так уже знаешь?

– Нет, сударь. О божествах, сударь, я не знаю практически ничего. На сей предмет посоветуйся лучше с кем-либо из авгуров.

– Тогда, сын мой, давай поговорим о смотрителях. Уж о них-то ты, несомненно, знаешь куда больше, чем всякий другой. В конце концов, ты сам – смотритель.

– Служба мне в радость, сударь.

– Значит, нам обоим весьма и весьма повезло. Когда я был у… в доме одного знакомого мне человека, обладателя такого же точно стекла, он вызвал смотрителя, хлопнув в ладоши. Это обычный способ?

– Да, сударь. Хлопок в ладоши либо легкий стук по стеклу, однако все мы, позволю себе признаться, безусловно, предпочитаем первое.

– Понятно, – пробормотал Шелк, кивнув собственным мыслям. – А другие способы есть?

– Правду сказать, мы появляемся при любом громком звуке, сударь, дабы проверить, все ли в порядке. К примеру, обнаружив в доме пожар, я немедля уведомлю о несчастье хозяина либо его мажордома, а также предупрежу об опасности гостей.

– А время от времени, – подхватил Шелк, – ты, надо думать, заглядываешь в эту комнату даже без вызова и безо всякого громкого звука, не так ли?

– Нет, сударь.

– То есть просто затем, чтоб проверить, все ли спокойно, ты здесь не появляешься?

– Нет, сударь. Уверен, хозяйка сочла бы подобное непозволительно грубым вторжением в ее личную жизнь.

– Войдя в эту комнату, – продолжал Шелк, – я, сколько мне помнится, не наделал никакого шума, достойного называться громким. В ладоши вовсе не хлопал, по стеклу не стучал, однако же ты появился. Коловращение красок… а затем в стекле возникло твое лицо. И вскоре после ты сообщил мне, что не имеешь с богами ничего общего.

– Ты затворил дверь, сударь.

– Крайне осторожно, – возразил Шелк, – так как совсем не хотел потревожить твою хозяйку.

– Весьма деликатно с твоей стороны, сударь.

– И тем не менее звук, изданный затворяемой дверью, вызвал тебя? Сдается мне, в таком случае ты должен откликаться практически на любой звук, пусть даже самый тихий.

– Я вправду не могу объяснить, что меня вызвало, сударь.

– И это, сын мой, наводит на определенные мысли.

Лицо смотрителя качнулось книзу, обозначая кивок.

– Согласен, сударь: вполне возможно, так оно и есть. В таком случае, позволь, я придам твоим мыслям новое направление. Мой тебе совет: не углубляйся в этот вопрос далее, сударь. Твоя настойчивость пропадет втуне. Прежде чем удалиться в бальнеум, ты, сударь, интересовался оружием и надежным укрытием. Последним вполне может стать один из наших платяных шкафов.

– Благодарю тебя.

Однако, заглянув в ближайший, Шелк обнаружил, что шкаф до отказа набит пальто и платьями.

– Что же до оружия, сударь, – продолжил смотритель, – нечто полезное ты сможешь найти в моем нижнем левом ящике, под стопкой чулок.

– Надеюсь, второй совет окажется полезнее первого, – буркнул Шелк, затворяя дверцу шкафа.

– Покорнейше прошу простить меня, сударь. Очевидно, в недавнее время хозяйка совершила немало покупок, о коих я не был извещен.

Однако Шелк уже не слушал его извинений: из коридора донеслись гневные, взволнованные голоса. Приоткрыв дверь в гостиную, он крепко стиснул в ладони стеклянную дверную ручку, замер, прислушался. Казалось, стук его сердца слышен далеко за пределами будуара… но вот голоса стихли где-то вдали.

– Ты собираешься уходить, сударь?

– По-моему, ты говорил что-то о левом ящике.

– Да, сударь. Нижний из ящиков по левую руку от тебя. Однако я ни в чем не ручаюсь, сударь. Хозяйка держит… или, вернее сказать, не так давно держала там небольшой иглострел. Вполне возможно, она…

Шелк, не дослушав его, выдернул ящик наружу, запустил руку под сотню, не меньше, пар дамских чулок и нащупал под ними не один, а целых два металлических предмета.

– Хозяйка прискорбно часто забывает о предохранителе, сударь. Советую прежде всего, соблюдая надлежащую осторожность, проверить, в нужном ли он положении.

– Я даже не знаю, что это, – проворчал Шелк, с опаской извлекая из-под груды чулок первую находку.

Действительно, находка оказалась иглострелом, совсем маленьким, целиком укладывавшимся на ладонь, украшенным тонкой гравировкой и позолотой. На костяных, величиной с большой палец, щечках рукояти поблескивали гиацинты из золотой проволоки, а у основания целика с казенной части ствола замерла над золотым прудом в ожидании рыбы миниатюрная цапля. На миг Шелк тоже замер, позабыл все тревоги, пораженный безукоризненным мастерством неведомого художника, не скупясь вложившего в иглострел собственный дар. Да, такой красотой не мог бы похвастать ни один из самых дорогих, почитаемых предметов в его мантейоне!

– Случайный выстрел может разбить мое стекло, сударь.

Шелк машинально кивнул.

– Видывал я иглострелы… только сегодня вечером – целых два, и каждый мог бы проглотить этот целиком.

– Однако с устройством предохранителя ты, сударь, по собственным же словам, незнаком. По обе стороны иглострела, который ты держишь в руках, имеются небольшие подвижные выпуклости. Будучи сдвинуты вверх, они предотвращают случайные выстрелы.

– А, эти, – сообразил Шелк.

Каждую из крохотных шишечек по бокам украшал гиацинт, такой же, как на щечках рукояти, но столь маленький, что его миниатюрные, безукоризненные соцветия казались вовсе уж микроскопическими. Стоило Шелку сдвинуть шишечку книзу, вторая сдвинулась вместе с нею сама собой.

– Теперь он может стрелять?

– Полагаю, да, сударь. Прошу, не направляй его в сторону стекла. Новых стекол, сударь, ныне взять неоткуда: искусство их изготовления осталось в прошлом, на…

– Однако соблазн очень и очень велик.

– В случае уничтожения данного стекла я лишусь возможности передать твое сообщение Чистику, сударь.

– Да, но в таком случае это и не потребуется. Вот этот гладкий стержень внутри кольца, надо думать, спусковой крючок?

– Полагаю, ты совершенно прав, сударь.

Шелк направил ствол иглострела в сторону платяного шкафа и нажал на спуск.

Негромкий резкий хлопок вроде щелчка детского кнутика, и…

– По-моему, с платяным шкафом ничего страшного не случилось, – заметил Шелк.

– Платяной шкаф хозяйки неживой, сударь.

– Представь себе, сын мой, я так и подумал.

Нагнувшись, Шелк оглядел дверцу шкафа внимательнее. В одной из полированных филенок обнаружилась дырочка немногим шире толщины волоса. Тогда Шелк вновь распахнул дверцу. На многих, хотя и не на всех, платьях, висевших рядком вровень с дырочкой, красовались прорехи, словно платья проткнуты тупым клинком чуть уже указательного пальца.

– Знаешь, сын мой, из этой штуки следовало бы расстрелять тебя, хотя бы ради Чистика, – сообщил он смотрителю. – Ты ведь, по сути, всего лишь машина вроде счетного табло в нашем игровом дворике.

– Да, сударь, я машина, но машина отнюдь не простая.

Кивнув собственным мыслям, Шелк сдвинул предохранитель вверх и опустил крохотный иглострел в карман.

Второй предмет, спрятанный под чулками, походил формой на букву Т. Цилиндрическую, неожиданно шероховатую на ощупь, его ножку не украшало ничего, кроме единственного гладкого выступа под перекладиной, а концы полированной перекладины легонько, плавно изгибались кверху. И ножка, и перекладина буквы Т казались противоестественно холодными (такое же впечатление нередко производят взятые в руки рептилии). Не без труда вытащив находку из-под чулок, Шелк осмотрел ее с искренним любопытством.

– Не уместно ли мне удалиться, сударь? – осведомился смотритель.

Шелк отрицательно покачал головой.

– Что это?

– Не знаю, сударь.

Глаза Шелка угрожающе, недоверчиво сузились.

– Скажи, сын мой, способен ли ты в крайнем случае, в особых обстоятельствах, лгать? Говорить заведомую неправду? Я довольно близко знаком с одной хемой, и она, согласно собственным же признаниям, на сие способна вполне.

– Нет, сударь.

– И положения все это ни на йоту не проясняет, – вздохнул Шелк, вновь усевшись на табурет.

– Полагаю, нет, сударь.

– Но что это за штука, я, кажется, догадываюсь, – продолжал Шелк, подняв повыше Т-образный предмет. Продемонстрированная смотрителю, его находка блеснула, словно полированное серебро. – И буду крайне признателен за подтверждение догадки вкупе с немногословным объяснением, как ею пользоваться.

– Боюсь, сударь, тут я тебе ничем помочь не смогу, однако твое мнение выслушаю с удовольствием.

– По-моему, это азот. Сам я их, разумеется, никогда прежде не видел, но в детстве часто разговаривал о них с другими мальчишками. Как-то летом все мы понаделали себе деревянных мечей и порою, в игре, воображали, будто вооружены азотами.

– Очаровательно, сударь.