– Ничего подобного, – проворчал Шелк, не сводя глаз со сверкающего самоцвета, венчавшего рукоять азота. – Что очаровательного в ораве кровожадных, точно тигрята, мальчишек? Как бы там ни было, азотом должно управлять существо, называемое демоном… впрочем, если тебе неизвестно, что такое азот, об этом ты, надо полагать, тоже не знаешь.

Парящее за стеклом лицо смотрителя качнулось из стороны в сторону, явив взгляду полное отсутствие головы позади.

– Не знаю, сударь, – подтвердил он. – Однако, если тебе, сударь, угодно укрыться, стоит ли с этим медлить? Мажордом хозяина во главе части домашней стражи уже обыскивает покои нашего этажа.

– Откуда ты это знаешь? – насторожился Шелк.

– Я вижу их, сударь. У меня имеются стекла и в некоторых других комнатах.

– С какой стороны они начали? С северного конца коридора?

– Да, сударь, ты совершенно прав.

Шелк поднялся на ноги.

– Тогда мне нужно как можно надежнее спрятаться здесь, чтоб не попасться им на глаза, а после их ухода пробраться в северное крыло.

– Второй платяной шкаф, сударь. Ты еще не осмотрел его.

– И не собираюсь. Сколько между нами необысканных покоев?

– Три, сударь.

– Тогда кое-какое время у меня еще есть, – рассудил Шелк, не сводя изучающего взгляда с азота. – Делая меч, я оставил не до конца вбитым в дерево один из гвоздей и загнул его на сторону. Гвоздь этот и был демоном. Повернешь меч гвоздем к себе, клинок будто бы исчезает. Повернешь от себя – клинок снова на месте.

– Сомневаюсь, сударь, что…

– Не будь сверх меры самоуверен, сын мой. Возможно, в основу игры лег некий подлинный факт, о котором я где-то слышал. Возможно, я подражал одному из мальчишек, где-то услышавшему нечто полезное… другими словами, то, что сейчас поможет во всем разобраться.

Шероховатая ножка буквы Т, очевидно, представляла собой рукоять, а перекладина должна была защищать руку хозяина от соприкосновения с клинком. Первым делом Шелк попробовал повернуть венчающий рукоять самоцвет, но камень оказался закреплен в гнезде намертво.

Согнутый гвоздь, демон его игрушечного меча, наряду еще с несколькими крепил к клинку крестовину, это Шелк помнил точно. Найденный под чулками азот украшал неограненный малиново-алый камешек (помнится, кто-то при нем называл подобные камни кровавиками), вделанный в рукоять сразу же позади одного из гладких, слегка суженных к кончикам плеч гарды. Пожалуй, повернуть его не удастся: слишком уж плоский, слишком гладко отполирован… Поразмыслив, Шелк ухватил азот в точности как тот игрушечный меч и нажал на алый камешек большим пальцем.

Явь разделилась, рассеченная напополам чем-то новым, – так речное течение делит надвое тихую заводь. С дальней стены, дымясь, посыпалась на ковер штукатурка. Еще движение руки, и следом за штукатуркой взорвалась, разлетаясь в мелкие щепки, обнажившаяся дранка.

Вздрогнув от неожиданности, Шелк невольно ослабил хват, отпустил демона, и клинок азота исчез.

– Будь добр, сударь, обращайся с ним осторожнее.

– Хорошо, хорошо, – откликнулся Шелк, засовывая азот за веревку, обмотанную вокруг пояса.

– Результаты случайной его активации, сударь, могут оказаться весьма плачевными не только для окружающих, но и для тебя самого.

– Кажется, демона нужно вдавить подальше в глубину рукояти, – возразил Шелк. – Случайно загнать его так глубоко вряд ли получится.

– Всем сердцем на это надеюсь, сударь.

– Не знаешь ли ты, где твоей хозяйке удалось раздобыть такое оружие?

– Я даже не знал, что оно у нее имеется, сударь.

– Пожалуй, азот должен стоить не меньше, чем вся эта вилла, а то и дороже. Сомневаюсь, что их во всем городе сыщется хоть десяток.

Повернувшись к шкафу, Шелк выбрал среди нарядов синее зимнее платье из мягкой шерсти.

– Они покидают покои, которые обыскивали ранее, сударь. Идут к следующим.

– Благодарю тебя. Послушаешься ли ты, когда я велю тебе уйти?

– Безусловно, сударь.

Шелк на секунду умолк, глядя в глаза смотрителя, хмыкнул, пожал плечами.

– Стекло твое, конечно, следовало бы разбить. По крайней мере, искушение весьма велико. Но если в нем, стоило мне войти в комнату, действительно явил себя бог… Словом, вместо этого я просто велю тебе исчезнуть и прикрою твое стекло платьем. Возможно, его не заметят. Расспрашивали ли они стекла в других покоях?

– Да, сударь. Наш мажордом вызывал меня к каждому из стекол. Он командует поисками лично, сударь.

– Вызывал? В то самое время как ты разговаривал со мной здесь? Я и не знал, что такое возможно.

– Возможно, сударь. Ни один из смотрителей не позволяет перерывам в беседе – паузам и тому подобному – пропадать даром. По сути, задача сводится к рациональному распределению времени.

– Однако ты не сообщил ему, где я, это вполне очевидно. Отчего?

– Он этим не интересовался, сударь. Входя в каждые покои, он спрашивал, нет ли внутри чужого.

– И ты отвечал, что чужих внутри нет?

– Нет, сударь. Я вынужден был объяснять, что точно знать этого не могу, поскольку не слежу за покоями беспрерывно.

– Мажордом Крови… это тот самый молодой человек по имени Мускус?

– Да, сударь. Его приказания превалируют над всеми прочими, кроме распоряжений самого хозяина.

– Понятно. По-видимому, Мускус разбирается в тебе не намного лучше, чем я.

– Пожалуй, даже хуже, сударь.

Шелк удовлетворенно кивнул.

– Возможно, после твоего исчезновения я останусь в этих покоях. С другой стороны, могу и уйти, как только ты перестанешь за мною следить. Ты понимаешь, что следует из всего мною сказанного?

– Да, сударь, – подтвердил смотритель. – После этого твое местопребывание останется для меня загадкой.

– Прекрасно. А теперь скройся немедля с глаз. Отправляйся, куда… куда вам положено.

Прикрыв стекло со всех сторон (и от души понадеявшись, что платье выглядит попросту небрежно брошенным поверх туалетного столика), Шелк отворил дверь справа.

На протяжении пары ударов сердца просторная полутемная спальня казалась ему пустой, однако негромкий стон с громадной кровати посреди комнаты продемонстрировал: он ошибается.

Хозяйка кровати извернулась, изогнула спину, застонала в голос. Казалось, этот стон исторгнут из самых глубин охватившего ее желания. Стоило Шелку склониться над кроватью, некая часть его существа потянулась к ней. Воображаемое (на самом-то деле он ее не коснулся) прикосновение вмиг взволновало, повергло его в трепет. Черные волосы девушки поблескивали тем же глянцем, что и крылья ночной клушицы, тонкие черты лица, насколько их удалось разглядеть в полумраке, поражали совершенством. С новым негромким стоном, словно почувствовав его взгляд, красавица уткнулась носом в подушку, поцеловала ее во сне.

Из будуара донесся еле слышный шум – скрип отворенной двери гостиной.

Сбросив черные ризы с соломенной шляпой, Шелк через голову сдернул изорванную рубашку, пинком запихнул одежду под кровать, а сам, в ботинках и брюках, улегся на кровать с краю и потянул на себя шитое золотом покрывало.

Тут за порогом скрипнула дверь, которой он вошел в будуар.

– Здесь никого, – резко, отчетливо сказал кто-то.

К этому времени большой палец наконец-то нащупал предохранитель. Сев, Шелк направил иглострел в сторону двери, на явившихся с обыском.

– Стоять! – крикнул он, нажимая на спуск.

Благодаря величайшему, просто-таки немыслимому везению игла разнесла вдребезги высокую вазу справа от двери. Откликнувшиеся на выстрел светочи спальни засияли вовсю. Первый из латных стражников замер на пороге, направив пулевое ружье чуть в сторону от Шелка, а черноволосая девушка, вскочив, сев на подушки, в изумлении округлила слегка раскосые глаза. Едва уловимый аромат ее дыхания ласково, с восхитительной нежностью защекотал обнаженное плечо.

– Ложись, Гиацинт, спи, – не глядя на нее, прорычал Шелк. – Тебя это не касается.

– Прошу прощения, комиссар… то есть патера, – неуверенно пробормотал стражник.

Только тут Шелк сообразил, что его голову до сих пор венчает старенькая скуфейка с синей каймой, когда-то принадлежавшая патере Щуке, и поспешил сорвать ее с темени.

– Возмутительно! Непростительно, так я Крови и сообщу! Вон отсюда!

Голос его звучал чересчур тоненько, высоко, взбираясь к вершинам истерики… ясное дело, стражник непременно почувствует его страх! В отчаянии Шелк угрожающе взмахнул крохотным иглострелом.

Стражник опустил ружье и подался назад, едва не стоптав нежного, хрупкого с виду Мускуса, вошедшего в спальню следом.

– Мы ведь не знали… думали, все… ну, почти все уже отбыли, и…

– Вон! – оборвал его Шелк. – Вон, и помните: вы меня в жизни не видели!

Пожалуй, ничего хуже последних слов (что сделалось ясно, как только они сорвались с языка) прийти ему в голову не могло бы хоть тресни: ведь Мускус-то видел его всего два-три часа тому назад! На миг Шелк похолодел, не сомневаясь, что Мускус немедля ухватится за его оплошность, но нет, Мускус ей не воспользовался.

– Наружную дверь следует запирать на замок, – сказал он, толкнув под локоть что-то лепечущего в свое оправдание стражника, отчего тот мигом умолк. – Развлекайся. Можешь не торопиться.

С этим он, развернувшись на каблуке, вышел из спальни, а вышедший следом стражник тихонько прикрыл за обоими дверь.

Охваченный дрожью, Шелк подождал, пока за ними не затворилась и дверь в коридор, пинком ноги сбросил роскошное покрывало и поднялся с постели. Во рту его пересохло, колени подгибались.

– А как же я?

С этими словами хозяйка спальни откинула в сторону покрывало с алой шелковой простыней, явив взгляду весьма округлые груди и тонкую талию.

Шелк, поперхнувшись, поспешил отвести взгляд в сторону.

– Действительно, а как же ты? Хочешь, чтоб я пристрелил тебя?

Девушка улыбнулась и широко раскинула руки в стороны.

– Если это все, на что ты способен, отчего бы нет? Валяй!

Шелк не ответил ни слова.

– Только зажмуриваться я, если не возражаешь, не стану, – продолжала хозяйка спальни. – Хочу видеть все до конца.

Улыбка ее сменилась глумливым оскалом.

– Ну же, живей: раз и навсегда. И чтоб без промаха.

Говорили оба вполголоса, отчего светочи поугасли. Лягнув пяткой ножку кровати, чтобы взбодрить их, Шелк сдвинул вверх шишечку предохранителя и сунул иглострел девицы в карман.

– По-моему, тебя опоили каким-то любовным зельем. Наутро твои чувства изрядно изменятся.

– Никто меня не опаивал! – Хозяйка спальни облизнула губы, не забывая внимательно следить, как это подействует на Шелка. – То, что ты называешь «любовным зельем», я приняла перед тем, как сюда заявились первые.

– Ржавь?

Опустившись на колени, Шелк принялся за поиски одежды, заброшенной пинком под кровать. Страх его шел на убыль, чему он был безмерно рад. Сомнений не оставалось: Бесстрашная Сфинга по-прежнему благоволит ему, по-прежнему на его стороне.

– Нет, – презрительно хмыкнула хозяйка спальни, – ржавь действует вовсе не так. Ты что, совсем темный? Под ржавью меня жутко тянуло бы, подмывало прикончить их всех, и я бы, скорее всего, так и сделала… Нет, эту травку люди зовут попрошайником, и она превращает жуткую скучищу в истинное наслаждение!

– Понятно.

Окинув взглядом изорванную рубашку и ризы (те, что поплоше), извлеченные из-под кровати, Шелк невольно поморщился.

– Хочешь, и тебя угощу? У меня еще много, целая куча, а нужна всего-то щепоть, – предложила хозяйка спальни, перекинув через край кровати стройные, на удивление длинные ноги. – Конечно, стоит эта травка куда дороже ржави, и доставать ее куда трудней, но ладно уж, пользуйся, пока я добрая. Обычно-то я… ну, сам увидишь.

От ее лукавой улыбки у Шелка екнуло сердце. Поднявшись на ноги, он попятился прочь.

– А попрошайником ее зовут потому, что под ней клянчить пробивает… выпрашивать, сам понимаешь что. Вот я и прошу… ты только прислушайся. Давай, не упрямься, попробуй. Тебе понравится, вот увидишь.

Шелк отрицательно покачал головой.