– Присядь рядом, – пригласила хозяйка спальни, похлопав ладонью по скомканным простыням. – Это же все… ну, пока все, о чем я прошу. Пару минут назад ты без стеснения лег прямо ко мне в постель.

Попробовав просунуть голову в ворот рубашки, Шелк обнаружил, что это не так-то просто: правая рука отзывалась болью на любое, самое незначительное движение.

– Ты ведь и есть тот, кого они ищут, верно? А раз так, значит, должен бы радоваться, что я ничего им не сказала. Должен-должен, и еще как: Мускусу, знаешь ли, попадись только в лапы – света невзвидишь. Может, тебе хоть с одеждой помочь, а?

Шелк, замотав головой, отступил еще на шаг.

– Нет уж, спасибо.

Хозяйка спальни, соскользнув с кровати, подобрала его ризы. Увидев, что она полностью обнажена, Шелк зажмурился и отвернулся.

Хихиканье за спиной разительно напомнило ему смех безумной девчонки, Мукор.

– Да ты и вправду авгур! Точно, совсем забыла: он же назвал тебя патерой… Шапочку тебе – как, вернуть? Я ее под подушку запихнула.

Представив себе, как эта девица может воспользоваться скуфейкой патеры Щуки, останься та у нее, Шелк искренне ужаснулся.

– Да, – отвечал он, – верни ее, будь так добра.

– Только в обмен. На тебя.

Шелк покачал головой.

– Ты разве не ради меня здесь? Держишься так, что – вроде бы нет… однако имя мое откуда-то знаешь.

– Нет, не ради тебя. Я ищу Кровь.

Гиацинт вновь глумливо осклабилась.

– Не понравится он тебе, патера. Его, правду сказать, даже Мускус не любит, не говоря уж о ком другом.

– Искренне ему сочувствую, – буркнул Шелк, вновь попытавшись надеть рубашку, но вспышка боли в правом плече заставила поневоле опустить руки. – Тем более что я пришел научить его, как удостоиться людских симпатий и даже любви.

– Ну что ж, патера, я, как ты меня и назвал, Гиацинт. И многим, многим известна. И нравлюсь всем до единого, кроме тебя.

– Отчего ж, мне ты тоже очень и очень нравишься, – возразил Шелк, – и это одна из причин отказать в твоих просьбах. Признаюсь, не то чтоб главная, но вполне веская.

– Однако азот ты у меня стянул, не так ли, патера? Вижу, вижу: вон его кончик из-под веревки торчит.

Шелк покаянно кивнул:

– Да. Я намерен вернуть его, но ты права: взят он без твоего позволения, а значит, украден. Прошу прощения, однако пока мне лучше оставить его при себе. Мне предстоит крайне важное дело.

На этом он сделал паузу, ожидая порицаний, но порицаний не последовало.

– Я позабочусь, чтоб и его, и твой иглострел вернули тебе, если сумею благополучно вернуться домой.

– Ты ведь боялся стражников, так? Очень боялся, прячась в моей постели. Боялся, как бы тот, явившийся с Мускусом, не прикончил тебя на месте.

– Верно, – признался Шелк. – Если уж начистоту, перепугался я до смерти… а сейчас до смерти боюсь тебя. Ужасно боюсь, поддавшись твоим уговорам, обесчестить призвание авгура и утратить благосклонность бессмертных богов.

Гиацинт звонко расхохоталась.

– Да, ты права, – согласился Шелк, вновь попытавшись надеть рубашку, однако правое плечо опять нестерпимо заныло. – Разумеется, я вовсе не из храбрецов… но, по крайней мере, не боюсь признать это.

– Подожди-ка минутку. Минутку, не больше, – велела Гиацинт. – Жди здесь, с места ни шагу. Сейчас я тебе кое-что принесу.

В проеме распахнутой ею двери мелькнул знакомый бальнеум. Едва Гиацинт затворила за собой дверь, Шелку пришло в голову, что скуфейка патеры Щуки все еще на кровати, под подушкой. Движимый теми же слабыми, туманными побуждениями, что возвращают путешественников обратно, за пустяковинами, позабытыми на последнем привале, он отыскал скуфейку и водрузил ее на голову.

Выйдя из бальнеума, Гиацинт, по-прежнему обнаженная, протянула ему крохотную, чуть больше наперстка, золотую чашечку, до половины наполненную рыжевато-бурым, словно тертый кирпич, порошком.

– Вот, патера. Заложи за губу.

– Нет уж. Понимаю, ничего дурного ты мне не желаешь, но предпочту бояться и далее.

Гиацинт, пожав плечами, оттопырила нижнюю губу. От этого ее лицо на миг подурнело, сделалось уродливым, и Шелк с невероятным облегчением перевел дух. Опорожнив чашечку во впадину между губой и деснами, Гиацинт вновь осклабилась от уха до уха.

– Лучшего товара не купишь ни за какие деньги! И действует моментально. Может, попробуешь все-таки? У меня еще много.

– Нет, – повторил Шелк. – Мне нужно идти. Я и так задержался у тебя куда дольше, чем следовало.

– Как хочешь, – вздохнула Гиацинт, вновь бросив взгляд в сторону самоцвета на рукояти азота. – Но он, знаешь ли, все-таки мой. Подарок одной очень, очень важной особы. Если уж ты вознамерился украсть его, мне следует по меньшей мере помочь тебе. Скажи, ты точно авгур? Настоящий?

Шелк испустил тяжкий вздох.

– Да, но это, кажется, ненадолго. Если ты, Гиацинт, всерьез хочешь помочь мне, скажи, где в этот час, по-твоему, можно найти Кровь? Быть может, он уже отправился спать?

Гиацинт, блеснув глазами, покачала головой:

– Нет, он, скорее всего, внизу, прощается с последними из этих… Комиссары, комиссарские прихвостни – они ведь съезжались сюда весь вечер. Самых важных Кровь подчас отправлял сюда, ко мне. Со счета я, честно говоря, сбилась, но шестеро или семеро сегодня здесь побывало.

– Знаю, – подтвердил Шелк, понадежней запихивая рукоять азота за веревку на поясе. – Я ведь прятался в твоих простынях.

– По-твоему, их пора бы сменить? Я думала, мужчинам такие вещи безразличны.

Шелк, припав на колено, выудил из-под кровати широкополую соломенную шляпу.

– Этим – наверное, да.

– Можно прислугу вызвать.

– Наверное, вашим слугам сейчас не до того: все меня ищут.

Бросив шляпу на постель, Шелк приготовился к последней попытке надеть рубашку.

– Так уж и все, вплоть до горничных? – хмыкнула Гиацинт, выхватив рубашку из его рук. – Послушай, ведь твоим глазам хочется смотреть на меня! К чему лишать их радости?

– О том, как ты красива, тебе, должно быть, говорили сотни мужчин. Стоит ли гневить богов, чтобы услышать то же самое снова? По-моему, нет. Вдобавок я еще молод и надеюсь хоть раз узреть кого-нибудь из богов при жизни.

Тут ему захотелось добавить, что он вполне мог разминуться с одним из богов всего на секунду, а то и менее, входя в ее покои, но этот соблазн Шелк одолел без труда.

– У тебя никогда не было женщины, да?

Шелк, не желая говорить о таких вещах вслух, лишь покачал головой.

– Ладно, давай хоть одеться тебе помогу.

С этими словами Гиацинт подняла рубашку как можно выше, насколько хватило роста… но стоило Шелку продеть руки в рукава, выдернула из-за веревки, обмотанной вокруг его пояса, свой азот и упруго отскочила к кровати.

Ошеломленный, Шелк замер, не сводя с нее глаз. Большой палец на демоне, узкая прорезь, в которой таится смертоносный клинок, нацелена ему в самое сердце… Попятившись назад, он медленно поднял руки: сдаюсь, дескать, сдаюсь.

Гиацинт приняла картинную фехтовальную стойку.

– Говорят, в Тривиганте девушки бьются не хуже наших штурмовиков!

Неуклюже парировав пару воображаемых атак, она рассекла незримого противника наискось и проткнула насквозь. За это время Шелку кое-как удалось взять себя в руки.

– Разве ты не намерена позвать стражу?

– Нет. Не намерена.

Сделав выпад, Гиацинт снова вернулась в стойку.

– Взгляни, патера, какие ноги! Наверное, из меня выйдет превосходная фехтовальщица, а?

– Нет, это вряд ли.

– Почему же? – насупилась Гиацинт.

– Искусству фехтования нужно учиться. Практиковаться в нем каждый день. Я слышал, фехтовальная наука обширна, сложна, осваивать нужно многое… Нет, тут я скорее поставил бы на девицу пониже ростом, не столь привлекательную, при условии, что она не питает пристрастия к всеобщему восхищению и аптекарским склянкам вроде тех, из твоего бальнеума.

Казалось, Гиацинт его просто не слышит.

– Если ты вправду не хочешь… не способен на то, чего хочу я, воспользуйся азотом, а? Поцелуй меня, сделай вид, будто… а после я покажу, как распорядиться вот этим большим самоцветом, и, может быть, со временем ты передумаешь.

– Неужели у тебя нет противоядия?

Рассудив, что видеть выражение его лица Гиацинт совсем ни к чему, Шелк подошел к окну и раздвинул занавеси. Вокруг мертвой птицы внизу, на террасе, не осталось ни единого человека.

– Твой бальнеум битком набит всевозможными травами. Наверняка среди них имеется и противоядие от этой штуки… как ты ее назвала… если таковое существует.

Ладонь Гиацинт легла на его плечо, губы защекотали ухо.

– Не хочу я противоядий, патера. Хочу тебя! А если ты вздумаешь выпрыгнуть за окно, наши кошки разорвут тебя в клочья.

Клинок азота, мелькнув у самого его виска, вытянулся вдаль – вернее вниз – на полсотни кубитов, достиг террасы, рассек надвое тушку птицы и оставил на каменных плитах длинный дымящийся шрам.

– Осторожнее! Ради Всевеликого, осторожнее! – втянув голову в плечи, воскликнул Шелк.

Гиацинт, развернувшись, словно танцовщица, снова вдавила демона в рукоять. Замерцав, зарябив в полумраке спальни, будто знойное летнее марево, не знающая границ дизъюнкция азота со смертоносным гудением разделила надвое всю вселенную – подобно бритве, располосовала занавеси, обрушила к ногам Шелка длинный и узкий каменный брус, отсеченный от стены вместе с частью оконной рамы.

– Ну нет, патера, не отвертишься. Не отвертишься, – безапелляционно отрезала Гиацинт и устремилась к нему. Описавший широкую дугу, азот перечеркнул новым шрамом половину спальни. – Обещай уступить, и я верну его тебе.

Стоило Шелку рыбкой нырнуть за окно, грозно гудящий клинок азота рассек пополам каменный подоконник за его спиной, однако он спасся, сбежал от нее, а это начисто затмевало даже страх смерти.

Рухни он на каменные плиты вниз головой, на его долю выпало бы гораздо, гораздо меньше мучений. Увы, в полете его перевернуло головою кверху, и падение ознаменовалось только недолгим помрачением чувств, прекрасно знакомым всякому драчуну, которого хоть однажды сбивали с ног. Какое-то время – считаные секунды, а может, минуты – он лежал возле рассеченного надвое тела белоглавой птицы, слыша девичий голос, зовущий его из окна, но не понимая ни слова.

Попробовав наконец встать, он обнаружил, что подняться не в силах. Тогда он пополз в сторону, шагов за десять до окружавшей виллу стены пристрелил двух рогатых кошек, названных Мукор рысями, и тут стражник в серебристых латах вырвал из его рук иглострел.

Спустя еще некоторое, показавшееся ему целой вечностью, время к стражнику присоединилась компания безоружных, бездоспешных слуг, возглавляемых суетливым коротышкой с остроконечной, седой, словно сталь, бородкой. Отогнав злобно рычащих рысей факелами, они перекатили Шелка на одеяло и понесли назад, в дом.

VII
Переговоры

– Не бог весть что, – сообщил суетливый коротышка с бородкой, – но до дальнейших хозяйских распоряжений она моя.

«Она» представляла собой довольно просторную, жутко захламленную комнату в северном крыле виллы Крови. Порывшись в ящике шкафа, суетливый коротышка с резким щелчком соединил извлеченную из него скляницу с нижней частью ствола какого-то нелепого на вид пистолета, бесцеремонно сунул дуло в прореху под воротом рубашки Шелка и нажал на спуск.

Грудь обожгло болью, точно от укуса пчелы.

– Это снадобье для многих смертельно, – продолжал суетливый коротышка с бородкой, – а стало быть, первым делом нужно проверить, не относишься ли к таковым и ты. Не умрешь спустя пару минут, впрысну еще. Затруднений с дыханием не чувствуешь?

Шелк, стиснув зубы от жуткой боли в лодыжке, сделал глубокий вдох и отрицательно покачал головой.