Литания Длинного Солнца (страница 27)
– Прекрасно. На самом-то деле минимальная доза не страшна даже самым чувствительным, однако вот эти глубокие царапины слегка подживит, а заодно покажет, можно ли продолжать. Станет тебе худо, воздержимся.
Сделав паузу, суетливый коротышка склонился к Шелку и заглянул ему в глаза.
– Еще раз вдохни поглубже и выдохни.
Шелк шумно втянул в себя воздух.
– Как тебя зовут, доктор?
– Имена у нас здесь не в особой чести. Прекрасно, прекрасно. Теперь руку давай.
Шелк поднял правую руку. Снова пчелиный укус…
– Вот так. Облегчит боль и инфекциям воли не даст.
С этими словами суетливый коротышка присел на корточки, сдвинул кверху штанину брюк Шелка и прижал дуло странного на вид пистолета к обнажившейся икре.
– А сейчас не сработало, – сообщил ему Шелк.
– Сработало, и еще как, просто ты ничего не почувствовал. Хорошо, теперь и ботинок снять можно.
– И все-таки как тебя звать? Я, например, Шелк. Патера Шелк.
Суетливый коротышка поднял голову.
– А я Журавль, Шелк. Доктор Журавль, – представился он. – Смешно? Так смейся, чего стесняться. Ты вправду авгур или Мускус шутит?
– Вправду, – кивнув, подтвердил Шелк.
– И выпрыгнул из окна, со второго этажа? Впредь так поступать не рекомендую, – проворчал доктор Журавль, расшнуровав и сняв с Шелка ботинок. – Мать, видишь ли, надеялась, что я вырасту высоким. И сама дамой рослой была, и мужчин рослых предпочитала… а вот отец мой ростом не удался.
– Понимаю, – откликнулся Шелк.
– А вот тут позволь тебе не поверить, – буркнул доктор Журавль, склонившись над ступней Шелка. Из-под седых волос на темени доктора заметно просвечивала розоватая кожа. – Чулок срезать придется: снимая, можем ногу сильней повредить, – сообщил он, вооружившись блестящими ножницами, точно такими же, какие Шелк отыскал в бальнеуме у Гиацинт. – Впрочем, ни матери, ни отца давно нет в живых, и все это, надо думать, вздор.
Безжалостно разрезанный надвое, чулок полетел на пол.
– Хочешь взглянуть, как отец мой выглядел?
Отсутствие боли пьянило, приятно кружило голову.
– Взгляну с удовольствием… если тебе так угодно, – не без труда выговорил Шелк.
– Угодно ли, неугодно – шила в мешке не утаишь. Гляди: я – его точная копия. Такими, какие мы есть, нас делают гены, а имена тут, увы, ни при чем.
Явственно видя, как коротышка-лекарь ощупывает, мнет пальцами его вспухшую щиколотку, Шелк не почувствовал ничего.
– Все в воле богов, – заметил он. – Твоя мать была рослой? Вырасти ты высоким, наверняка сказал бы, что удался в нее.
– Так больно? А так?
Шелк отрицательно покачал головой.
– Вот я, например, на мать ни в чем не похож: она была невысокой и смуглой. Как выглядел отец, даже не представляю, но знаю одно: я вырос таким, каким пожелал меня видеть кто-нибудь из богов еще до моего рождения.
– Мать-то жива?
Шелк вновь покачал головой:
– Нет, она оставила нас, переселившись в Майнфрейм, за месяц до моего возведения в сан.
– Глаза у тебя голубые. Пожалуй, ты всего-навсего второй… нет, третий человек с голубыми глазами на моей памяти. Жаль, жаль, что отец тебе неизвестен: хотел бы я на него взглянуть! Встать сможешь? Давай, попробуй.
Подняться на ноги Шелку вполне удалось.
– Прекрасно. Держись за меня, и пойдем вон на тот стол. Перелом восхитительный, чистый, осколков вроде бы не наблюдается; всего и дела – сложить да загипсовать.
Выходит, его не намерены лишать жизни? Шелк смежил веки, смакуя новость. Его не намерены убивать, а значит, возможность спасти мантейон еще не потеряна!
Кровь оказался слегка подвыпивши, и Шелк позавидовал этому немногим меньше, чем обладанию мантейоном.
– Что ж это, патера, тебе никто ничего не налил? – осведомился Кровь, словно прочитав его мысли. – Мускус, распорядись там: пусть выпить ему принесут.
Миловидный юноша кивнул и выскользнул из комнаты, отчего Шелку сделалось несколько легче на сердце.
– У нас, патера, не только выпивка есть, но ты ж, видимо, дурью не балуешься?
– Твой лекарь уже впрыснул мне нечто для облегчения боли, – сообщил Шелк. – По-моему, мешать его лекарство еще с чем-либо наркотическим не слишком разумно.
К этому времени боль возобновилась, вцепилась в него с новой силой, но Крови он этого показывать не желал.
– Уж это точно, – подтвердил Кровь и подался вперед так, что Шелку на миг показалось, будто он вот-вот упадет с кресла. – Легкость и простота – таков мой девиз. Всю жизнь, с самого детства. Легкость и простота во всем. Даже в этих твоих просветлениях!
Шелк покачал головой:
– Нет, с этим я, несмотря на все, что со мною случилось, согласиться никак не могу.
– Да ну?! – с притворным возмущением загремел Кровь, улыбнувшись от уха до уха. – Может, тебе просветление велело тайком вломиться в мой дом? Нет, нет, патера, меня-то не проведешь! Алчность тебя сюда привела, та самая алчность, за которую ты меня хаял! Ваша сибилла, та, жестяная, рассказала тебе, что я купил твой мантейон с потрохами – а я его вправду купил, в законном порядке, – и ты рассудил, что у меня тут найдется немало стоящего. Да-да, и песен мне тут не пой: я сам – волк травленый.