Нэтч не тешил себя иллюзиями насчет опасностей большого города, однако он уже научился сбрасывать со счетов страх как ненадежное чувство. Омаха показалась ему зоопарком: куда бы он ни поворачивал, повсюду ему открывались новые чарующие зрелища. Здания расширялись и сжимались подобно дышащим животным, вызывая то, что целые городские кварталы смещались на несколько метров в одну или в другую сторону. Путепроводы труб пересекали город сплошной сетью прожилок. А улицы были заполнены миллионами людей, которые вели разговоры без слов со своими знакомыми, находящимися на удалении тысяч километров.

Нэтч потратил несколько часов, стараясь определить, которые из пешеходов настоящие, а которые – лишь мультипроекции. Разумеется, наставники рассказывали детям про мульти; кое-кто из них сам мультипроецировался в улей из таких отдаленных мест, как Луна. Однако детям, не достигшим восьмилетнего возраста, не разрешалось проецироваться в сеть, и таким образом, они не имели с ней практически никаких контактов. Поэтому Нэтч часами бродил в толпе, крутясь на триста шестьдесят градусов, высматривая краем глаза тех, кто казался нечетким и расплывчатым до тех пор, пока он не сосредоточивал на них взгляд. Затем он подбегал и бросал в них камешек. Те, от кого камешек отскакивал, были настоящими (и иногда они выражали крайнее недовольство); те, сквозь кого камешек пролетал насквозь, были мультипроекциями. К своему изумлению, Нэтч обнаружил, что не видит между ними абсолютно никакой разницы.

Когда первоначальное очарование городом улетучилось, на всем, увиденном Нэтчем, начал сказываться опыт, полученный в улье. Воинственный уличный торговец, ругающийся со своими покупателями. Робкая женщина, семенящая в двух шагах позади своего спутника подобно преданной собачке. Разорившийся бизнесмен, которого выселяли из квартиры сотрудники Совета в белых балахонах. Все это были проявления извечной борьбы Ведущих и Ведомых.

Отыскав на общественной площади укромный уголок, Нэтч уселся лицом к стене. С видеоэкрана над ним каждые десять секунд звучал рекламный лозунг популярной обуви. «Неважно, куда бы ты ни пошел, везде будут задиры и жертвы, – сказал себе Нэтч. – Кем хочешь стать ты?»

А тем временем в улье наставники как могли пытались организовать его поиски. Мальчик отсутствовал уже почти целый день, однако только сейчас директор смог передать его имя и описание службе безопасности местного МСПОГ. В свою очередь, Серр Вигаль был поглощен загадкой того, каким образом Нэтчу удалось преодолеть систему безопасности улья. Все изумленно разинули рты, когда вечером мальчик вернулся в улей, казалось появившись из ниоткуда. Возвращаясь, Нэтч смог ускользнуть от защитных устройств с такой же легкостью, как и когда уходил.

– Классную штуку ты провернул, – сказал нейропрограммист, и в его голосе прозвучали нотки гордости. После чего, чувствуя на себе сердитые взгляды наставников, добавил: – Ты ничего не хочешь нам сказать?

Нахмурившись, Нэтч покачал головой и, не сказав ни слова, скрылся в своей комнате.

На следующий день с мальчиком произошла разительная перемена. Нападки и издевки одноулейников он встретил такой зверской усмешкой, что тем стало не по себе. После чего на его врагов обрушилась череда неприятных случайностей.

Один мальчик, который постоянно издевался над Нэтчем из-за его красивой внешности, скатился кубарем по длинной лестнице. Девочка, любившая опрокидывать поднос Нэтча с обедом, оказалась заперта в пустой кладовке и просидела там весь вечер. И так далее.

Все эти расправы были тщательно спланированы так, чтобы получить максимальный резонанс среди живущих в улье детей. Нэтч интуитивно понимал, что наказание его обидчикам должно быть непропорционально жестоким. Эта новая разновидность психологической войны привела в ужас остальных детей, до сих пор не овладевших искусством скрытности, которые пока что умели выражать свои чувства, размахивая кулаками или обращаясь в бегство. В конце концов даже самые тугодумные дети в улье заметили закономерность: тот, кто обидит Нэтча, непременно за это заплатит.

Нэтч добился желаемого. Остальные дети оставили его в покое. Он усвоил еще один ценный урок: ум имеет решающее значение.

Нэтчу быстро стало тесно в улье. Это заметил даже рассеянный Серр Вигаль, хотя ему потребовался для этого откровенный разговор с наставницей Петаар.

– Таким детям, как Нэтч, обязательно необходимо на чем-либо сосредоточиться, – сказала та. – И вам лучше позаботиться о том, чтобы ваш подопечный нацелился в нужную сторону, иначе он сосредоточится на чем-нибудь плохом.

Вигаль нахмурился. Человек, изо дня в день работающий с многозначными уравнениями нейронауки, встал в тупик, столкнувшись с такой двузначной переменной, как «хорошо» и «плохо».

– Ну а этот новый улей, который вы предлагаете, – там Нэтча нацелят в нужную сторону?

Петаар кивнула со знанием дела.

– И это еще не все. Нэтчу предстоит десять лет учиться – усердно учиться, – а затем последует один год посвящения.

– Посвящения? Ульи до сих пор этим занимаются?

– Тот, о котором я говорю, занимается.

Нейропрограммист в замешательстве пробежал взглядом многостраничную рекламную брошюру.

– Похоже, образование действительно обширное… а мой счет в Хранилище в настоящий момент весьма скромный…

– Вот почему Нэтч может подать заявку на стипендию Премьер-Комиссии.

Через несколько дней после неуклюжей прощальной проповеди от Петаар (и еще более неуклюжих прощальных объятий) Нэтча перевели в улей «Гордый орел» в Кейптауне. «Гордый орел» славился тем, что в нем все было устроено по-другому. В отличие от большинства других ульев, там не было центров беременности и родов, не было штата советников, не было никаких единых образовательных программ. В «Гордый орел» попадали те дети, которые переросли границы традиционной системы ульев и нуждались в чем-то большем. Наставники заставляли их напрягаться, проводя занятия по десять часов в день шесть дней в неделю. Таким образом, времени для безделья, скуки и проказ почти не оставалось.

Нэтч не скучал по детским играм и примитивным урокам морали, отнимавшим много времени в его прежнем улье. Где-то в далеком будущем маячило посвящение, но эту проблему он собирался решать тогда, когда придет время. В новой обстановке мальчик чувствовал себя как рыба в воде: следующие несколько лет он провел, жадно впитывая знания.

На уроках истории наставники рассказывали про мыслительные машины, из-за которых во время Восстания автоматов численность человечества сократилась чуть ли не в десять раз, о последовавшем за ним смутном времени и о золотом веке научного пробуждения, началом которого стала созданная Шелдоном Суриной дисциплина био-логики. Они рассказывали про исчезновение и объединение древних национальных государств, про взлет МСПОГ, про учреждение Премьер-Комиссии и Совета, про непрекращающуюся борьбу государственников и либертарианцев.

На уроках этики наставники рассказывали про первые религиозные верования, про то, как их влияние усохло после начала Пробуждения, и про то, как яростный фанатизм Иисуса Джошуа Смита заставил большинство оставшихся последователей уединиться на Фарисейских территориях. Они рассказывали про выдвинутую Суриной философию духовного просветления через технологии, и про секты, возникшие в современную эпоху, которые проповедовали ценности единого, ответственного общества. Они рассказывали про догматы Секты Объектив, Секты Натиск, Секты Фассель, Секты Дао и многих других.

На уроках информатики наставники рассказывали про Генри Остермана и про Компанию Остермана по оптимизации Человека (КОПОЧ), о микроскопических машинах, носящих имя Остермана, снующих по кровеносной системе и тканям человека. Они рассказывали про то, как вызывать мыслью дата-агентов, как запускать био-логические программы, взаимодействующие с машинами и дополняющие естественные возможности человеческого организма. Они познакомили Нэтча с огромным сосудом человеческих знаний, доступных в «Море данных». Они объяснили ему, как всеобщий физический закон Пренгаля Сурины позволил ученым превращать песчинки, капли воды и молекулы воздуха в квантовые компьютеры, обладающие практически безграничной мощностью.

На уроках бизнеса наставники рассказывали про основы био-логического программирования. Они показывали голографические методы программирования, давным-давно пришедшие на смену логическим системам, основанным на языках. Они обсуждали отличие между подчиняющимися законам рынка феодкорпами и мемкорпами, находящимися на общественном финансировании. Они вкладывали Нэтчу в руки набор инструкций био-логического программирования и выпускали его в «Пространство разума», демонстрируя, как зрительно представить себе логические процессы и управлять ими.

Учитывая то, какой напряженной была программа обучения, многие дети с нетерпением ждали выходных и длинных каникул, чтобы побыть со своими родными. Однако Нэтча дома ждал один только Серр Вигаль, а Вигаль никогда не вел себя с ним как близкий человек. Нейропрограммист относился к Нэтчу как к коллеге, а не как к приемному сыну. Они либо просто не замечали друг друга, либо вели вежливые беседы о текущих событиях. Обыкновенно эти беседы превращались в сократовы дискуссии: Вигаль засыпáл Нэтча вопросами так, словно скептицизм являлся непременной частью духовной стойкости.

– Да, жалко, что я ничего не смыслю в детях, – время от времени рассеянно усмехался Вигаль.

Однако Нэтч, наоборот, был рад этому. Больше всего ему нравилось проводить выходные в одиночестве в улье, когда все остальные дети разъезжались по домам, а Вигаль отправлялся по свету собирать деньги.

На протяжении нескольких лет «Гордый орел» казался Нэтчу настоящим раем. Он с рвением принимался выполнять задания и, закончив работу, просил новые, опасаясь принимать эту возможность как должное, поскольку понимал, что вечно так не продлится.

(((10)))

Родственники стали съезжаться в полдень накануне дня посвящения, продолжая прибывать в «Гордый орел» до позднего вечера. Нэтч из дальнего угла наблюдал за тем, как его собратья по улью уединяются со своими родителями, дядьями и братьями, чтобы выслушать от них напоследок еще одну крупицу мудрости, которую можно будет взять с собой на посвящение. Он пытался представить себе Лору, свою мать, которую он никогда не видел, гадая, какой совет она дала бы ему сейчас.

Вдруг Нэтч почувствовал руку у себя на плече. Он резко обернулся, но это был лишь Хорвил. Хорвил, самый беспокойный ребенок в улье, а также самый неряшливый и самый толстый. Хорвил, единственный друг Нэтча.

– Значит, ты полагаешь, это будет болезненным? – спросил Хорвил.

Прежде чем Нэтч успел что-либо ответить, к ним подошел еще один мальчик, старше их. Он обладал суровой красотой и сознавал это; его лицо было эталоном платоновской симметрии.

– Ну разумеется, это будет болезненным, – с издевкой произнес Броун, надвигаясь на Хорвила. – Что такое посвящение без боли? Что такое жизнь без боли?

Вызвав программу статического электричества, он ткнул мальчишек в бок. Вскрикнув, Хорвил отскочил в сторону, но Нэтч быстро запустил программу заземления, нейтрализовав разряд.

– Я очень надеюсь, будет не слишком больно, – проскулил Хорвил, успокаивая себя. Он запустил «Анальгетик 232.5», снимая жжение в боку. – Вряд ли я смогу вытерпеть сильную боль.

Броун и Нэтч какое-то мгновение молча мерили друг друга ледяными взглядами.