Не то чтобы нам выпала такая возможность. По твоему проницательному замечанию, есть разница между одиночеством и существованием в одиночку. Хорошая новость: последние события урезали в моей жизни второе (хотя другой вопрос, хорошо это или плохо), а твое письмо развеяло первое. Спасибо за это.

Вообще-то «спасибо» – это слабо сказано, но боюсь показаться сопливым, растекаясь насчет того, как я признателен за твое письмо. Что тут сказать? Мне был нужен друг, и я получил письмо от друга. Твое письмо. Я рад, что это ты. Сопливо, да? Честно, обычно я не такой. Обычно верное слово – это «колючий», так что просто скажу «спасибо» и на этом закончу.

Меня заинтересовали твои слова о том, сколь многие люди одиноки. Это свежая мысль для меня. Большая часть народу кажется мне такой скучной, просто воздушные шарики с пустыми словами. Интересно, что бы я обнаружил, если бы попытался время от времени узнать их получше? В конце-то концов, во мне есть вещи, которые удивили бы тех, кто хоть попытался бы копнуть глубже. Например, я заядлый читатель. Наверное, многих поразило бы, что такой молчун, как я, так любит слова, если они написаны на бумаге. Что еще? У меня слабость к пирогам, особенно с голубикой. Я чаеман и ненавижу кофе. Собаки лучше всех на свете (этим я вряд ли кого-нибудь удивлю).

Интересно, а что удивительного для других есть в тебе?

Пока не выясню, буду маяться этим вопросом.

От чистого сердца,

Твой друг.

P. S. Прости, что письмо так долго шло. Я живу вдали от города, так что добраться до ящика нимкилимов, что-бы отправить, получается не сразу. В будущем тоже стоит ожидать подобных задержек, но обещаю, что не перестану тебе писать, пока ты не захочешь.

Мёрси взмахнула письмом и отбила на линолеуме счастливую чечетку, а потом еще три раза перечитала – а потом и четвертый, на всякий случай. Кто же этот колючий буквоед и танцор, который живет вдали от города? Фермер? Рыбак? Смотритель маяка? Она представляла его себе суровым рабочим, жилистым, с обветренным лицом. И как только этот друг нарисовался в ее воображении, он стал поразительно напоминать Харта Ральстона – картина, которую Мёрси постаралась забыть немедленно. Она напомнила себе, что ее друг может оказаться кем угодно: вдруг это брюзга-отшельник с ревматизмом, который даже в самую жару кутается в сто одежек и жмется к огню, играя с собой в шахматы. Да и вообще, какая разница, как он выглядит? Он друг. Ее друг. И она радовалась этому.

Нужно было выгулять Леонарда, а потом доделать лодку мистера Гауэра, просолить и завернуть его и запечатать шлюп. До конца дня у нее была еще тысяча дел. Вместо этого она достала из шкафчика лист бумаги и ручку и подтащила табурет к рабочему столу.

«Дорогой друг», – старательно выводя буквы, написала она сверху.

Глава седьмая

На поросшем лесом склоне горы на северо-западе Танрии Харт и Дакерс наблюдали из-за деревьев, как два подростка, нетрезво хихикая, стригли у обрыва дикую танрийскую шелковую овцу. Харт уже сто раз видел таких – мальчишек, достаточно взрослых, чтобы считать себя настоящими мужиками, но слишком юных, чтобы помнить о смерти, которая ходит рядом.

– Вот типичный пример, когда тебе надо просто спугнуть нарушителей, – тихо поучал Дакерса Харт. – Браконьеры прорезали во Мгле проход с помощью нелегального портала и наняли пару ребят, чтобы те отправились в приграничные горы, отловили и остригли как можно больше овец – а шелковую шерсть они потом продадут на черном рынке. Некоторые за нее собственную бабушку продадут, но на легально добываемое сырье существуют квоты. Браконьеры ищут таких вот ребят, которым кажется, что влезть в Танрию за парой тюков шерсти – это игрушки, обычно это скучающие детишки с приграничных ферм, которые умеют обращаться со скотом.

– Хорошо, так что будем делать? – У Дакерса блестели глаза в предвкушении приключений, и Харт решил, что столкнуть его в воду, чтобы научился плавать, – отличное решение.

– Ты подойдешь к ним и покажешь свой новенький значок. Потом велишь им бросить шерсть и убираться, а то арестуешь. Я прикрою.

Глаза Дакерса потеряли блеск.

– Что? А может, лучше вы сходите помахать значком?

– Я-то уже умею махать значком. Это ты учишься.

Дакерс приценился к блеющей голубой овце и пьяным подросткам едва ли моложе его самого.

– Это обязательно?

– Быть маршалом – это не только героически сражаться с бродягами. Ты теперь на стороне закона, а эти прохвосты его нарушают.

– Но я даже бродяг еще не видел!

Харт уже знал, что препираться с Дакерсом смысла нет. Нужно было просто промолчать и эдак скучающе на него посмотреть. Дакерс всегда сдавался.

– Ладно, – пошел на попятный он, с шипением втянув воздух сквозь зубы.

– Все получится. Я рядом. Иди, наваляй им. – Харт хлопнул его по плечу – своего рода знак поддержки; таких дружелюбных жестов за ним обычно не наблюдалось, но, кажется, Дакерсу это помогло обрести необходимую отвагу. Он расправил плечи и пошел к мальчишкам, а Харт шел следом.

– Прошу прощения, господа, – властно окликнул их Дакерс звенящим голосом. Харт решил, что это неплохое начало.

Один из мальчишек машинально хихикнул, а второй застыл, побелев в свете фонаря.

– Я маршал Дакерс, служба танрийских маршалов. – Тут Дакерс сбился. Между ним и юными правонарушителями повисла неловкая пауза. Он опустил дрожащую руку на мини-арбалет у бедра и заявил: – Бросайте шерсть и останетесь в живых!

– Сраное Соленое Море! – буркнул себе под нос Харт, качая головой, и прикрыл ладонью лицо, чтобы браконьеры не увидели его досады.

Мальчишки переглянулись и расхохотались.

– Давай заново, – кашлянул Харт.

– Валите домой, а то арестуем! – велел им Дакерс, но они все хохотали.

– И? – намекнул Харт.

– И?.. А, шерсть! – Дакерс повернулся к парням. – И шерсть бросьте!

– Погоди-ка, у меня тут где-то разрешение, – сказал тот, что посмелее. Покопался в кармане комбинезона и выудил оттуда средний палец под хихиканье друга.

– Можно их пристрелить? – спросил у Харта Дакерс.

Харт был уверен, что это шутка, но на всякий случай твердо ответил:

– Нет.

Дакерс попытался еще раз.

– Повторяю в последний раз. Бросьте шерсть и убирайтесь, иначе арестую.

Тот, что понаглее, достал из кармана фляжку и сделал глоток.

– О-о-ой, боюсь-боюсь! Геральд, тоже в штаны уже наделал, да? – Он передал фляжку товарищу, тот кивнул, хохотнул и присосался к фляжке.

Тут Харт заметил, что по ветвям деревьев над мальчишками скачет хват – одержимый хват. Он подобрал с земли камень и бросил, сбив мелкого бродягу лягушачьего вида с ветки. Тот свалился прямо на противного дружка Геральда, размахивая лапами и вопя «Хва-а-а-а-а-а-а-а-ат!» хриплым мертвым голосом.

– Сними! Сними его! – завопил парень, но Геральд взвизгнул, как паникующая свинья, и умчался, бросив друга, а тот стряхнул мерзкую шерстяную лягуху с головы и в ужасе бросился вслед за Геральдом.

Восставший из мертвых хват перевернулся на лапки и запрыгал к Дакерсу. Один глаз вывалился из глазницы и болтался на связке. Дакерс застыл в ужасе, а Харт достал рапиру и трижды пронзил бродягу, с третьего раза попав в аппендикс. Из раны вырвалась душа, и Харт уже не впервые подумал: в каком же отчаянии и растерянности должна пребывать человеческая душа, чтобы захватить полусгнившего хвата? Но опять же, ему ли судить? Он и сам все чаще чувствовал растерянность и отчаяние.

Он вытер клинок платком, который носил в кармане, и убрал рапиру в ножны, а потом взглянул на испуганного, посмурневшего Дакерса.

– Ну, вот и твой первый бродяга.

Дакерс не успел ответить, потому что в подлеске раздался шорох, кто-то низко зарычал, и оба маршала вскинули головы.

– А вот и второй, – сказал Харт, неотрывно глядя налево, где что-то шевелилось. Между деревьев появился бродяга – женщина, одетая в рваное, грязное домотканое платье. На горле алели раны, нанесенные убившим ее бродягой, яркими пятнами выделяясь на безжизненной восковой коже.

– Блин! Сэр?

Харт каждый день выделял час на стрельбу по мишеням, а Дакерс уже показал себя достойным стрелком. Он решил, что позволит парню разобраться с этим.

– Этот еще свежий, так что на тебя не набросится, – спокойно сказал он. – Бери арбалет.

– Бли-и-и-и-и-и-и-и-и-ин, – заныл Дакерс, но сделал как велено, а Харт встал позади и начал раздавать указания.

– Ноги на ширину плеч. – Харт пинком раздвинул ступни Дакерса. – Арбалет в правой руке, палец на крючке. Левая рука поддерживает правую. Спокойно и уверенно. – Он стоял за спиной Дакерса, неспешно расстегивая кобуру собственного оружия. – Держи на уровне подбородка – да, хорошо. Целься в правую нижнюю часть живота.

– Ы-ы-ы-ы-ы-ы, – стонал бродяга, ковыляя к ним.

– Блин! – По лицу Дакерса градом катил пот.

– Тебе ли не знать, где расположен аппендикс, – подбодрил ученика Харт. – Вот так. Огонь!

Дакерс нажал на крючок. Болт полетел без промаха, и бродяга упал неподвижной грудой у корней осины.

– Попал? Она мертва? – нервно спросил Дакерс, не двигаясь с места, а Харт пошел проверить.

– Она была мертва задолго до этого, – поправил его Харт, осматривая труп. Он посмотрел, как душа покидает тело, и сказал, понимая, что Дакерс не увидит этого янтарного сияния: – Попал. С первого выстрела. У меня в первый раз получилось только с четвертого.

Дакерс сморщился и захлюпал носом. Харт подошел, опустил ладонь на его плечо, сжал.

– Я веду себя как ребенок, – всхлипнул Дакерс.

– Неправда. Это непросто. Но ты должен понять, что ты не убивал эту женщину. Она уже была трупом. А твой поступок – то, что делают маршалы – это акт милосердия.

Слово «труп» напомнило о конкретной похоронщице, которую Харт на дух не переносил.

– Знаю. Простите. – Дакерс громко всхлипнул, но слезы не останавливались.

– Не за что извиняться. Первые пару раз я ревел в голос.

– Правда?

– Да, но если кому-нибудь расскажешь, голову оторву.

– Не расскажу. – Дакерс рассмеялся сквозь слезы.

– Дальше будет проще. Обещаю. – Харт вновь по-отечески сжал плечо Дакерса, ощутил себя слюнтяем и выпустил его. – Надо еще кое-что сделать, прежде чем двинемся дальше: проверить, есть ли на теле ключ-удостоверение, завернуть его в парусину, выяснить, куда его полагается отвозить, когда и как. И шелковую шерсть тоже нужно захватить. Справишься? Если нет, ничего страшного.

Дакерс вздохнул:

– Справлюсь.

– Уверен?

– Да, сэр! – Он расправил плечи, как перед встречей с шерстяными браконьерами, и Харт почувствовал прилив отцовской гордости, на которую не считал себя способным. Задумался, чувствовал ли себя Билл так же по отношению к нему, и сердце закололо.

«Добрые боги, – подумал он, – превращаюсь в настоящую фабрику соплей».

Он прокашлялся и вернулся к делу: подошел к телу и махнул Дакерсу, чтобы тот присоединился.

– Это тело еще не слишком разложилось. Бродяги обычно не представляют для людей опасности, пока разложение не зайдет так далеко, что им понадобится новое вместилище. Но в каком бы состоянии ни было тело, первым делом я проверяю, проколот ли аппендикс. Зачем я это делаю?

– Потому что, если бродяга окажется за пределами Танрии, он может кому-нибудь навредить.

– Именно. – Харт достал рапиру и проткнул труп, ощутив, что кончик скрежетнул по болту. Вытащил клинок и вытер насухо, прежде чем убрать. – Дальше нужно найти ключ. Про ключи знаешь?

– Ага. При себе полагается иметь ключ, чтобы, если ты умер здесь, душа смогла бы отпереть дверь в Дом Неведомого.

Харт не питал к религии особой любви, но не собирался излагать свои язвительные соображения Дакерсу. Он понимал, что парень только что заглянул смерти в глаза, и случившееся повлияло на него, но поделать ничего не мог, так что продолжил урок:

– Верно. Кроме того, любой, кто направляется в Танрию, обязан заключить контракт с официальным погребальным бюро, а по ключу можно понять, куда отвезти труп.