Пыль. История современного мира в триллионе пылинок (страница 7)
Если простить эту классовую дискриминацию и одну весомую фактическую ошибку, то книга Ивлина – очень тщательный и сложный анализ загрязнения городского воздуха и его возможных последствий. А что за ошибка? Джон открыто списывает со счетов «кулинарные огни» в домах, называя их «едва заметными», и взваливает всю вину на промышленность. Мы же теперь знаем, что главными виновниками были именно домашние огни – это показывают современные исследования потребления угля в Лондоне. Наверное, об этом мог догадаться и сам Ивлин, когда шел по улице зимой и видел, как дымоходы на каждой крыше выбрасывают в воздух зловонные пары. Но, видимо, тогда, как и в наши дни, стремящийся к реформам человек выбрал легкую мишень.
В итоге ничего так и не изменилось. Историки строят догадки почему. Дело в том, что план Ивлина был чересчур амбициозным и, как следствие, неосуществимым? Или это политический провал? А может, Джону, опередившему свое время, не хватило сторонников, которые могли бы помочь ему воплотить задумки в жизнь? Или же у короля просто-напросто были другие приоритеты?
Fumifugium может показаться ранней формой экологического манифеста, но на самом деле, как утверждает историк окружающей среды Уильям Каверт, это была последняя отчаянная попытка изменить лондонский воздух. Последующим правителям «дымная атмосфера Лондона тоже не нравилась. <…> Но они решили просто отдалиться от загрязнения вместо того, чтобы его уменьшать»[62]. Спустя 350 лет богачи все еще обитают в западной части Лондона – подальше от промышленности на востоке, веками портящей воздух. Почему это важно?
1570-е годы были временем блестящих и ужасных инноваций. До этого вся энергия на планете, которую использовали люди, исходила от солнца, светившего при их жизни. Его свет превращался в полезную химическую энергию путем фотосинтеза растений. Люди высвобождали эту накопленную энергию, поедая растения и животных, которые этими растениями питались. Открытие огня в эпоху палеолита позволило древним людям получить доступ к большему объему этой химической энергии, поскольку приготовленная пища легче усваивается. Нам больше не приходилось подкрепляться исключительно живой биомассой, ведь мы научились добывать энергию и из мертвой материи: древесины, листьев и навоза. Теперь мы могли использовать энергию, накопленную не за один вегетационный период, а за годы или даже десятилетия [63]. Резервуары доступной энергии вдруг значительно углубились.
Переход от древесины к ископаемому углю – столь же великий сдвиг. Отныне люди опирались не на солнечную энергию, накопленную за человеческую жизнь в древесной целлюлозе, а на почерневший и спрессованный свет древних солнц, который вынесло на земную поверхность из глубокого прошлого планеты. Это сила совершенно иных масштабов. Она изменила атмосферу и сделала мир таким, каким мы его знаем сегодня. Лондонцы первыми на свете стали массово знакомиться с этим новым способом обращения с энергетическими ресурсами Земли. «Да, в Древнем Риме действительно был грязный воздух, а майя вырубали леса, но именно в Англии раннего Нового времени экологические проблемы решались методами, которые в итоге привели к новому глобальному энергетическому режиму», – пишет Уильям Каверт[64]. Это было начало конца для чистой планеты с умеренным климатом. Тут же появилась пыль как удушающий признак этого нарушения окружающей среды – в виде сажи, дыма и твердых частиц.
«С появлением огромного количества дешевого угля объемы доступной людям тепловой энергии стали практически безграничными», – констатирует историк Эдмунд Бёрк III[65]. Именно этот избыток через сотню лет обеспечил экспоненциальный рост капитализма. Он начался с промышленной революции в конце XVIII века, а закончиться тем или иным образом должен в следующие 50–100 лет. Конец ему положит «антирост», «круговая экономика», «экономика замкнутого цикла» или какая-то менее упорядоченная форма коллапса. В ретроспективе тянет сказать, что катастрофа была предначертана с самого начала, ведь ископаемое топливо давало огромную силу, к которой не отнеслись с большой ответственностью. Но дело не только в этом: ископаемое топливо – крайне странное и пугающее.
Историки промышленной революции говорят о «фотосинтетическом ограничении». Солнечная энергия, собранная в древесине, может быть возобновляемой, но это сложный процесс. Деревья медленно растут, им требуется определенный климат, а еще они занимают землю, которую можно было бы использовать в других целях [66]. В результате у общества, в основном использующего древесину, есть пределы роста – речь и об экономике, и о численности населения. Открытие угля сбросило эти оковы. Энергия внутри угля тоже получается в результате фотосинтеза солнечного света, но она сильно сжата. В тонне угля размером 0,75 кубических метров столько же энергии, сколько и в древесине от вырубки 70 квадратных метров леса [67]. Рост торговли углем из Ньюкасла и Нортумберленда выглядел так, будто бы люди обнаружили в далеком прошлом огромные новые земли и реквизировали в качестве экономического ресурса. Представьте, как флаг с крестом святого Георгия вонзают в теплое болото каменноугольного периода. Историки промышленной революции также говорят о «призрачных акрах». Это земли в заморских колониях, которые позволили Британии накопить достаточно богатства для инвестирования в машинное производство и совершить большой скачок вперед[68]. Но для меня призрачные земли – это и те древние тропические леса, которые превратились в плотные черные бомбы потенциальной энергии, положившие начало эпохе ископаемого топлива.
Можно и дальше развивать эту метафору. «Современность населена призраками, – утверждает Джесси Оук Тейлор, гуманитарный эколог из Вашингтонского университета. – Со времен промышленной революции весь экономический рост сопровождается фантомом углеродных выбросов в атмосферу. <…> Эти следы требуют глубокого переосмысления того, что значит быть современным»[69].
Именно на такое переосмысление современности, через пыльные выбросы и отрицаемые последствия, направлена эта книга. Почти не бывает прогресса без грязной тени – такой тезис мы будем раскрывать в последующих девяти главах. У нас есть все основания наслаждаться плодами прогресса, достигнутого за несколько веков, но за все удовольствия надо платить. Вот, время пришло.
* * *
Но почему история о пыли начинается именно в Лондоне конца XVI – начала XVII веков? Почему конкретно в это время и в этом месте ископаемое топливо, о котором было известно уже тысячи лет, внезапно стало преобладающим видом? И почему эта трансформация так важна для формирования мира, в котором мы живем сегодня?
Переход от древесины и древесного угля к ископаемому топливу имеет такое огромное значение в истории человечества из-за двух процессов, которые он запустил: промышленной революции и подъема капитализма.
Тем, кто мыслит по-крупному (например, Эдмунду Бёрку III), этого достаточно, чтобы разделить историю на до и после. Эдмунд пишет: «Если переосмыслить современность с точки зрения ее биоэнергетики, станет ясно, что за всю историю человечества было только два основных энергетических режима. Первый – эпоха солнечной энергии (возобновляемого ресурса), которая началась 10 тыс. лет назад и завершилась в 1800 году. Второй – эпоха ископаемого топлива (невозобновляемого ресурса): здесь уголь, нефть, природный газ и ядерная энергетика. Она началась в 1800 году и продолжается по сей день»[70].
Тем не менее ископаемое топливо могло оставаться просто не очень благоприятным для окружающей среды и не привести к экологической катастрофе, если бы не было связано с одной технологией, а именно паровым двигателем.
По мнению Андреаса Мальма, доцента кафедры экологии человека в Лундском университете (Швеция), то, что происходило в Лондоне в XVII веке еще не было революционным, потому что «уголь в основном использовался для обогрева домов, а ископаемое топливо оставалось непривязанным к двигателю самоподдерживающегося экономического роста»[71]. Мальм считает, что переломный момент наступил позже, в 1776 году, когда в продажу поступила паровая машина Джеймса Уатта. Она объединила энергию, накопленную в куске угля, с вращением вала, что позволило использовать ископаемое топливо для продуктивной промышленной работы. Именно этот момент, когда установилась связь ископаемого топлива с новым промышленным капитализмом, и началась эпоха беспрецедентного и экспоненциального экономического роста, Андреас называет «фатальным прорывом в более теплый мир». Стартовал антропоцен.