– Ник, сынок, ну и как тебе этот Мустанг на выданье? Пройдет предпродажную подготовку?

– Вне всяких сомнений, мистер Бойл. У него множество позитивных пороков, хотя некоторые из них не совсем развиты, как считают наши мозгоправы. Откровенно говоря, я так не считаю. Их немного, но наш главный фаворит на все времена – гордыня – точно вышел из пеленок. Например, лично я убежден, его глубоко укоренившаяся французская заносчивость не позволит отказаться от перспективы даже призрачного триумфа. Он хоть и не урожденный, но уже вполне сформировавшийся французский петушок. Посмотрите на его широко расправленные плечи, когда он подходит к «понтиаку». Атлант! А ведь мы дали авто всего лишь на время. Он через пять минут посчитал его своим. Понимаете, сэр? Прекрасной, кстати, оказалась ваша идея, протестировать кандидата на тягу к внешним эффектам. С профессиональной точки зрения он совсем не бойскаут. Наши специалисты дали ему очень высокую оценку. Все тесты прошел близко к максимуму. Достойно подготовлен, хорошо обучен, работоспособен, амбициозен и к тому же очень креативный персонаж с хорошим чувством юмора. Мыслит нестандартно и все еще наивен, как олененок Бэмби. Право, меня просто умиляет наблюдать за его реакцией на внешние раздражители. Все на лице написано. Не зря же французская разведка им в свое время заинтересовалась и сумела подготовить неплохого технического специалиста.

– А вы его дополнительно проверили? Нашими методами? Вдруг? – выразительно прищурился Бойл.

– Разумеется, сэр. Сразу по приезду на месяц подвесили ему на шею звонкий колокольчик. Работает, кстати, ваш «червяк» очень эффективно. Слышим, контролируем локацию, читаем сообщения. В общем, все, что нужно, пока этот Джеймс при нем.

– Джеймс? – Бойл удивленно вскинул брови.

– Электронный Джеймс Бонд. Это я так про себя вашу программу называю.

– Электронный шпион? Отлично сказано. Похоже, как его там, Анри и впрямь не тупица. Тепличный пока, но с хорошим потенциалом, думается. Поверь моему слову, через год-другой таких подобных ему парней на улице днем с огнем не сыщешь. Все кинутся искать спецов по подглядыванию в электронные замочные скважины. Их будут расторговывать, как звезд бейсбола, точно говорю! Больше того, они по своему нутру неисправимые бунтари. Им любой контроль, как заноза в пятке. Лучшие из них легко отвалят на вольные хлеба. Уйдут в тень, собьются в стаи и будут шантажировать всех, до кого смогут дотянуться. Это недурно, в общем. Нам святоши тоже ни к чему. Конечно, надежнее было бы своих, доморощенных привлекать…

– Безусловно, мистер Бойл. Со временем мы сформируем свою личную гвардию. Нанимать людей со стороны сейчас – вынужденная мера. Время не ждет. Кругом неприятности, мягко говоря. Не мне вам рассказывать. Даже Север Африки для нас становится токсичной территорией. Марокко, Судан, Алжир, Ливия и далее по списку. Уж очень нас там не любят. А надо опередить или хотя бы притормозить русских. Их активность растет в геометрической прогрессии. Уже на франкофонный Сахель ногу задирают. К нашему прискорбию, русские с арабами исторически под ручку ходили. Помогали им безвозмездно, строили всякую чушь типа школы и больницы, молодежь у себя в университетах обучали…

Бойл резко перебил:

– Чушь, говорите?! Школы, больницы?! Это, мой юный друг, ни разу не чушь! Зарубите себе на носу, мистер Орлофф, если б мы не занимались примитивным развратом их элит, выгребая при этом подчистую их закрома, а хотя бы оставляли гарантированную миску бобовой похлебки их подданным, поверьте, у нас сейчас было бы куда меньше проблем в Африке. Да и не только там. Ну да ладно. Что сделано, то сделано. Само собой, силенки у нас еще имеются. Выкрутить руки североафриканским хабиби мы бы могли в два счета, но нынче это не самый оптимальный вариант. Как показывает практика, эффект под дулом пистолета, конечно, будет быстрым и крайне сомнительным. Наверное, правильнее всего присыпать их обильно деньжатами. Однако тут еще одна проблемка всплывает. Наши поощрительные гонорары их царькам и диктаторам на счетах в наших же банках теряют актуальность. Причем дело уже не в суммах. Мы б нарисовали сколько угодно. Само доверие к нашему божеству – доллару галопом валится к чертям. Спасибо, в кавычках, туповатым политикам. А вот франкоговорящий араб, пожалуй, оптимальный кандидат таскать для нас каштаны из огня, пока что-то новенькое не придумаем. Африка, Франция, Швейцария будут его направлениями. Уловили мою мысль?

– Кажется, да, мистер Клэйтон, – немного неуверенно отозвался Орлофф, – Не сомневайтесь. Сделаем из него своего голубка.

– Годится. И еще одно. Когда мы не на людях, называй меня просто Клэй, без мистера. Мы же друзья? Ок?

– Да, Клэйтон, конечно. А вы меня Ник.

– Не волнуйся. Тебе, кстати, это имя к лицу. Николас Орлофф. Шикарно звучит! Как мировая звезда оперы или балета. Осталось бороду отпустить до пупа, и ни дать ни взять обернешься стопроцентным Шаляпиным или как там его? – сказал Клэйтон снисходительным тоном. Очевидно, хотел немного сгладить свой невынужденный наезд на молодого подчиненного. Ник и вправду немного обиделся. Насупился, надул губы и в этот момент походил на подростка, которого отец неожиданно застукал с банкой пива в гараже.

– Позволю вам возразить. Мне это имя не по душе, несмотря на то, что оно мне по наследству досталось. Я на самом деле этих русских не перевариваю.

– Интересно за что? – как можно мягче спросил Клэйтон.

– Да за все! – Ник чуть вскипел. – Упрямые, непредсказуемые, хитрые…

– О дорогой мой! Так ты их боишься, выходит? И правильно делаешь. Я тоже. Крутые они перцы. Знаешь, почему я хожу без зубов?

Ник пожал плечами.

– Вот то-то и оно. Расскажу тебе одну личную историю. Прибыл я как-то в очередной раз во Вьетнам. Так, по мелочи, ничего особенного. Надо было пленных на фоне нашего флажка сфотографировать. Для прессы. Решили не просто запечатлеть радостных заморышей перед звездно-полосатым, а с усилением. Дескать, признают искренне нашу демократию. Поначалу шло как по маслу. Вьетконговцы без особого побуждения весь угол полотнища расцеловали. Кривились маленько, но не артачились особо. Их перед мероприятием три дня одной водой кормили. Почти не соображали, что делают. Человек десять прошло. Тут сержант выводит странного… даже и человеком назвать трудно. Вроде не старый. Худой, побитый, босиком, щетина в три дюйма, в лохмотьях, обе руки на перевязи из лианы. Лицо европейское, глаза голубые. Сразу догадался. «Русский?» – спрашиваю. Сержант ржет: «Он самый!» Ну и сюрприз, думаю. Вот пофартило! Достаю разговорник и на их ломаном объясняю. Так, мол, и так, чмокнешь флажок – получишь сигаретку. А он мне на английском! Причем на четком, без акцента. Да еще складно, что профессор словесности из Гарварда. Я, говорит, не могу принять ваше заманчивое предложение в связи с тем, что не имею дурной привычки курить что попало. И лыбится глазами. Дерзко, с прищуром. Тут мне совсем интересно стало. Смотрю вопросительно на сержанта. Тот мухой реагирует. Дескать, как зовут его, не знает, но он учитель. Взяли прям у школьной доски. Бахнули напалмом по деревне. Когда зашли, он рядом с партами и доской школьной лежал, в руке мелок. Контуженный. Дети рядом обгорелые, листочки, карандаши… Короче, он один выжил. Я сержанту, как это наши бравые морпехи не смогли с ним хорошенько познакомиться? А он в ответ грустно, отрешенно, как-то даже с уважением:

– Мы с ним поработали от души. Чарли так увлекся, что обе руки ему перебил прикладом. Все нипочем. Жилистый, чертяга!

Что ж, думаю, пришло время показать мастер-класс солдафонам. Пусть, думаю, глянут на преимущество мозгов перед бицепсами. Подваливаю к пациенту. Молодой, уверенный, в новенькой форме с именной вышивкой на кармане. Достаю из нагрудного сигару заветную – «Коиба Робустос», между прочим, чистая контрабанда – и говорю голубоглазому: «А вот от кубинской тоже откажешься?» Подарок от вашего Фиделя, говорю. К ней еще бонус полагается – помыться, два бургера, виски «Джек Дениелс» и сутки поспать. Он выдохнул шумно и кивнул. Ну слава богу, пошло дело! Такой снимок можно будет и в «Таймс» сосватать! Уважил, сунул ему в рот сигару, лихо запалил зажигалку о штанину и только поднес огонь к его морде, как тут же оказался без зубов. Он головой меня приладил. Неожиданно, резко, от души. Искры из глаз! Нокдаун! Тощий, что твоя веревка, а силища… Короче, как оклемался, вижу, моего зубодера солдатня уже с пылью ровняет. А он, гаденыш, лежит не шевелиться, мешок мешком, руки перебитые под себя загнул и глазами голубыми сверкает. Зло так, озорно. Мне реально больно, кровь по губам хлещет, а сам глазам своим не верю. Улыбается ведь, сволочь! Молча лыбится, страшно. В общем, с той поры для памяти, кто такие русские, у меня крепкий узелок имеется. Понятно, амбразуру мне поправили, мост зубной смастерили. Только вот привыкнуть так и не смог. На официальные встречи надеваю. Есть и положительный момент в этой невеселой истории. С тех пор не курю. Бросил. Такие, брат, дела.

– Расправились с ним? – со злобной надеждой спросил Ник.

Клэй ответил не сразу. Задумчиво почесал рукой подбородок и только после этого ответил:

– Знаешь, нет. Что-то подсказало, нельзя его обнулять. До сих пор не очень понимаю, почему. Я с ним после полночи болтал о том о сем… Скажу тебе, людоедства в нем было куда как меньше, чем нам говорили. Он, придурок, за мир во всем мире топил. Убеждал, что договариваться надо. Про баланс сил. Чушь всякую. Точно, особенный. Парням объяснил, что товар он ценный. Лучше обменяем. Знаешь, сколько у них в плену наших пилотов было?

– Обменяли?

– Не знаю, Ник, ох, не знаю. Надеюсь, что да.

Ник Орлофф не рискнул продолжать дышать ядом на русских и сменил тему:

– Вы будете на совещании послезавтра?

– Это с французским шефом твоего мустангера?

– Точно так.

– Нет. Не буду. Я с нашим новым членом планирую переговорить попозже. С глазу на глаз. По-серьезному. Подпишу его официально. А пока без меня справитесь. Их контору мы уже купили с потрохами. Финито! Все решено, ставки сделаны. Я подключусь позже. Есть поважней заботы. Надо согласовать продолжение нашего взаимодействия с Пентагоном. Хочу в ночь вылететь в Арлингтон. До обеда пробегусь по нужным кабинетам. К среде планирую обратно.

– Не тяжело будет, Клэй?

– Ник, если б ты знал, что такое тяжело. Нормально. Пули же над головой не летают? В самолете отосплюсь.

– Понятно, – сказал Ник и протянул руку для прощания. Клэйтон Бойл не стал ее пожимать, сжал в кулак ладонь правой руки и глазами дал понять: надо повторить его трюк. Ник повторил. Они слегка стукнулись кулаками, и на его некоторое недоумение Клэйтон, усмехнувшись, заговорщически произнес:

– Привыкай потихоньку, дружище. Сдается мне, что еще при моей жизни мы можем разучиться пожимать друг другу руки. Но это совсем другая история.

У самой двери Клэйтон остановился, повернулся вполоборота к Нику и, подмигнув одним глазом, добавил:

– Чуть не упустил. Тебе сегодня доставят толстую папку. Ознакомься подробнейшим образом и подумай, как нам покруче включиться в эту историю. Ты в таких делах мастак. Бюджет на данную работу запредельный и неподотчетный. Улавливаешь?

Ник понимающе кивнул.

– А что там, Клэй?

– На папке будет надпись «Панама». Больше вслух ничего не скажу. И не обсуждать ни с кем, работать карандашом и бумагой исключительно в кабинете, держать в сейфе. Уловил?! Материал сверхособенный.

– Есть, сэр! Изучу и попробую подготовить предложения. Недельку дадите?

Бойл глухо рассмеялся.