– Я это, я… – простонала Тамара, измятая будущим мужем. – Сашенька… Делай со мной, что хочешь! Миленький мой, как же сильно я тебя люблю…

***

Анфиса в ту ночь так и не сомкнула глаз. Едва она, опозоренная, прибежала домой, как следом за ней ворвался Яков, чуть не сорвав дверь с петель. Запыхавшаяся девушка стояла, прижавшись к ней спиной, и от удара отца отлетела к стене, больно ударившись о стоявшую там печь.

Подняться Анфиса не успела, разъярённый Яков крепкой рукой поднял её сам, ухватившись за ворот платья. Крепкой затрещиной он отбросил дочь на кровать и, шипя, склонился над ней:

– Ну? Зачем под Игната стелилась? Зачем потом за Сашку пошла? Грех свой хотела прикрыть?!

– Не стелилась я под Игната. Сам он ссильничал меня, – расплакалась Анфиса, не оборачиваясь к вошедшей матери, которая ахнула, услышав слова дочери. – А потом сказал, что если я кому-нибудь расскажу, всем нам плохо будет. Папка… Ты же знаешь меня! Не виноватая я ни в чём!

Захлёбываясь слезами, Анфиса рассказала отцу, как Игнат преследовал её, что он ей говорил и как угрожал. Рассказала и о том, как он поймал её в проулке и затащил на заброшенный сеновал деда Василия.

– Дурында!!! – оторопел от рассказа дочери Яков. – Сразу надо было ко мне бежать!

– Да он же сказал, что всех нас со свету сживёт, – всхлипнула Галина, качая головой. – Что уж теперь, Яша. Не вороши… Пусть уж как-нибудь…

– Замолчь!!! – взревел Яков. – Совсем ополоумела? Или я должен молча всё стерпеть!? Я бычка продал, чтобы эту чёртову свадьбу строить. Теперь они там едят за мой счёт, а я должен утереться и дальше спокойно жить?!

– Да что ж ты сделать теперь можешь? Не пойдёшь ведь еду со столов собирать! – схватив себя за волосы и раскачиваясь из стороны в сторону, стонала мать Анфисы. – Наш позор, нам и нести… Господи-и-и… Как же нам теперь людям в глаза смотре-е-еть?

Яков не ответил ей. Он схватил свою фуражку и широкими шагами направился к выходу.

– Куда ты?! – кинулась к нему жена.

– Папка-а-а! – протянула руки к отцу Анфиса. Но он не ответил ни одной, ни другой и молча вышел из дома, повернув в ту сторону деревни, где жил председатель колхоза.

В спину Якову неслись весёлые крики и музыка: это продолжала шуметь свадьба Александра, который просто сменил невесту. Яков заскрипел зубами, и вскипевшая ярость окатила его нахлынувшим жаром. Всем было всё равно, никто и не подумал вместе с ним и его семьёй покинуть застолье. Радуются, что пришли на дармовую еду, и никому дела нет, что у него на душе кошки скребут. А ведь он всегда помогал каждому, кто обращался к нему с просьбой, и платы за это не брал, говорил, что не всё в этом мире меряется деньгами и люди должны быть добрее друг к другу. Вон, соседу Николаю на прошлых выходных помог крышу перекрыть, два дня работал как раб на галерах, перекурить было некогда. А теперь подвыпивший Николай развлекает своим баяном чужую свадьбу, забыв о том, что по совести должен был поддержать своего соседа.

Яков почувствовал, как его замутило, но не остановился. Хмель от выпитого за день спиртного давно отпустил его, но в голове сильно шумело, и в ушах слышался непривычный гул. Боясь, что накатывающаяся слабость не позволит ему исполнить задуманное, Яков ускорил шаг. Он хотел, во что бы то ни стало, поговорить с Игнатом и добиться, чтобы тот перед всем народом признал свою вину.

***

Игнат услышал громкий стук в дверь и толкнул в бок успевшую уснуть после постельных утех Татьяну, толстую рыжую деваху, известную по всем окольным деревням своей бабьей слабостью. Ей было всё равно с кем проводить время, лишь бы выпить и сытно поесть перед этим, а потом сладко выспаться, похрапывая у мужского плеча.

Игнат, обделённый вниманием девушек, частенько зазывал к себе Татьяну, но старался сделать это так, чтобы отец ни о чём не догадался. Слишком сильно тот дорожил своей репутацией, чтобы позволить сыну встречаться с такой женщиной, а вот Игнату было всё равно, он с детства привык думать только о себе и не собирался считаться с чьим-то мнением. Боялся он только отца, да и то лишь потому, что не хотел терять его поддержку и расположение.

О том, что случилось на свадьбе Анфисы, Игнат не знал. Воспользовавшись отсутствием родителей, которые ещё с прошлого вечера уехали в район на юбилей брата Аксиньи, он ещё утром привёл домой Татьяну и принялся с ней на пару заливать свою досаду вином.

Вокруг постели валялись пустые бутылки, а на столе заветривалась закуска: нарезанные хлеб, колбаса и соленья, но Татьяна больше не обращала на еду никакого внимания. Игнат утомил её своей ненасытностью и она, привалившись к его тёплому боку, задремала, довольная таким удачным вечером. Поэтому, когда Игнат толкнул её, она только почмокала губами и пробормотала что-то невнятное.

– Да проснись ты, колода! – горячо зашептал ей в ухо Игнат. – Слышишь, стучат! Отец с матерью, наверное, вернулись. Вставай живее! Лезь под кровать!

Он вскочил с постели и принялся торопливо пинать под кровать пустые бутылки, пару раз попав по неуклюже заползавшей туда Татьяне.

– У-у-у, толстозадая! – выругался он, сплюнул и поспешил открыть дверь, не понимая, почему так сильно стучит всегда сдержанный с близкими отец. – Батя! Что там у вас случилось?! Пожар, что ли? Вы же до завтра гостить собирались…– Игнат распахнул дверь, ожидая увидеть родителей, и удивлённо попятился назад, узнав отца Анфисы.

– Ты! – прохрипел Яков, протягивая вперёд руку.

– Ну я. Что надо?! – Игнат отступил ещё на шаг. После того, что он сделал с Анфисой, он несколько дней боялся появления Якова и вздрагивал от каждого стука, но потом осмелел, поняв, что всё сошло ему с рук. И вот теперь, когда он совсем перестал ждать гнева Якова, тот явился к нему с искажённым от ярости лицом.

Вот только теперь Игнат совсем не испытывал страха перед отцом Анфисы. Слишком много дней прошло с той их встречи и доказательств того, что произошло насилие, у Анфисы и Якова не было никаких.

– Ты что сделал с моей дочерью? – напустился на Игната Яков. – Ты знаешь, что за это бывает?

– А что я сделал с ней? – нахально усмехнулся Игнат.

– Забыл про сеновал?! – продолжал наступать Яков на обидчика дочери. – Забыл, как надругался над ней? Теперь из-за тебя её муж прямо во время свадьбы бросил! Опозорил перед всеми!

Игнат расхохотался:

– Так вот оно что! Ну а я-то тут при чём? Или ты меня за ноги держал? Твоя Анфиска по всей деревне с задранным подолом ходить будет, а я отвечай? Не надо, дядя Яков, на меня всех собак вешать. Иди и спрашивай с того, кто её распечатал, а я тут не при делах!

Яков словно не слышал слов Игната:

– Ты сейчас пойдёшь со мной и признаешься народу в том, что сделал! – закричал он и попытался схватить усмехавшееся ему в лицо парня.

– Никуда я не пойду! – оттолкнул от себя Якова Игнат. – Мне твоя дочка-потаскушка и даром не нужна! А то, что я попользовался ею малёхо, так она сама ко мне запрыгнула… Бабы они такие, сладкое да масляное любят, сам знаешь, поди… А если не знаешь, у Анфиски своей спроси!

Сильный удар сбил Игната с ног. Яков, вымещая всю свою злость, бил его сильно и жестоко, Игнат только успевал закрывать голову и живот, но встать не пытался. Впрочем, Яков выдохся очень быстро и сам отшатнулся от поверженного противника, прижавшись спиной к стене. Боль в сердце не давала ему пошевелиться, и он молча наблюдал, как Игнат встаёт сначала на колени, потом поднимается на ноги.

– Помни ты это, дядя Яша, – прошептал разбитыми губами Игнат. – И я не забуду.

Пошатываясь, он схватился за косяк открытой двери, и только это позволило ему не упасть. Ни он, ни Яков не заметили испуганного взгляда Татьяны, которая, лёжа под кроватью, видела всю сцену от начала и до конца.

***

Вернувшись домой, Яков прошёл мимо притихшей жены, достал из буфета пол-литровую бутылку самогона и выпил её едва ли не залпом.

– Яша… – позвала его Галина, но он только отмахнулся от неё, а потом упал вниз лицом на старый топчан и не поднимался с него до утра.

Анфиса к отцу не вышла. Она, лёжа на своей кровати и отвернувшись к стене, будто окаменела. Не было ни мыслей, ни чувств, ни желаний, только одна боль, которая, словно темнота, давила её изнутри. Ночь сменило тёплое летнее утро, но в дом Анфисы оно не принесло никакой радости.

Галина, наплакавшись, ненадолго забылась тяжёлым сном, но уже на рассвете поднялась, чтобы управиться по хозяйству и приготовить завтрак. Она всё успела, но собрать за столом семью так и не смогла. Едва проснувшись, Яков снова взялся за бутылку, а Анфиса даже не повернулась на звук её голоса.

– Да что же это такое! – всплеснула руками Галина, села к столу и залилась слезами, тоже не притронувшись ни к яичнице, ни к свежеиспечённым оладьям.

***

Яков беспробудно пил несколько дней. За это время он не произнёс ни слова. И только когда его сменщик Пётр, работавший, как и он сам, сторожем в колхозной бригаде, пришёл к нему домой и потребовал, чтобы он завтра выходил на дежурство, пробормотал, стараясь разглядеть старика сквозь хмельной туман:

– Выйду, Георгиевич, только не ори…

– Да как же мне не ругаться, – продолжал сердиться Пётр, – если я без отдыха каждую ночь всю неделю за нас двоих работаю. А у меня давление и отдышка! Старуха моя болеет, а дети внуков привезли, за ними присматривать нужно! Как же ей одной со всем справиться?

– Ну сказал же, что выйду, – отмахнулся от него Яков, прерывая разговор.

Следующим вечером он, так и не сказав жене ни слова, отправился в колхозную бригаду на ночное дежурство. Обрадованный его появлением Пётр сунул ему в руку связку ключей, но тут же покачал головой, показывая на бутылку, торчавшую из кармана Якова:

– Совсем ты сдурел, Яша, на работе пить? Прекращай, вон опух уже совсем…

– Да иди ты… – проворчал тот в ответ. – Без тебя разберусь, что мне делать… Жену свою жизни поучи…

Вздыхая и оглядываясь, старик пошёл прочь, а Яков откупорил бутылку и тут же приложился к ней. Перед его глазами всё плыло и кружилось, когда он доплёлся до двери большого амбара, чтобы проверить, закрыта она или нет. Подёргав замок, Яков убедился в том, что он заперт, другие склады проверять не стал, сунул связку ключей в карман и, бормоча что-то себе под нос, отправился в сторожку. Он не заметил пару внимательных глаз, из укромного места наблюдавших за ним.

Устроившись на жёстком топчане, Яков допил самогон и сразу же уснул. Он не слышал, как чья-то тень подошла к нему и принялась осторожно шарить в его карманах, отыскивая ключи. Взяв то, что ей было нужно, тень вышла из сторожки и подпёрла её дверь доской, а потом, стараясь двигаться как можно тише, направилась к амбару. Тихонько скрипнул отпираемый замок и тень, быстро оглянувшись, скользнула внутрь склада, где хранилось колхозное добро. Ещё через минуту чиркнула спичка…

Яков крепко спал, а из-под крыши амбара струился слабый дымок. Тень вернулась к сторожке, убрала доску, подпиравшую дверь, убедилась, что Яков спит, не подозревая ни о чём, и, усмехнувшись, тихо произнесла:

– Ну что, дядя Яша, говорил я тебе, что не прощаю обид. Вот теперь давай, расхлёбывай…

Ещё через минуту тень растворилась в ночи, а дым стал столбом вырываться из-под крыши амбара…

***

– Батя! Батя! – Игнат изо всех сил тряс спавшего отца. Тот открыл глаза и увидел склонившегося над ним сына.

– Ты чего? Что случилось? – не понял Василий.

– Батя, пожар! Пожар! – торопил его взволнованный Игнат. – Я покурить вышел, а там зарево на все небо! Кажись, бригада пыхнула! Собирайся, а я людей поднимать!