Он звал то меня, то купца. Нас будто окружил хоровод наших знакомых, родных, близких или просто когда-то встреченных людей. Из темноты меня то порицал старый Баян, то с насмешкой и вызовом окликал друг детства, нахал и задира Вячко, чтобы почти сразу смениться на череду зовов Хвата. Мы словно оказались в густой шумной толпе, и каждый в ней звал, обещал, угрожал. Лишь с одной целью – заставить оглянуться, посмотреть.

Мы шли.

Потеряв счет времени, выбросив из головы все сейчас ненужное, дурное, я лишь переступал ногами, вцепившись в локоть Хвата.

Шаг.

Еще шаг.

Я не боялся сбиться с дороги: уйди мы с колеи, кочки и густая, по пояс, трава сразу бы дали о себе знать. Не отводя взгляда от луны, я краем глаза уже видел верхушки леса.

Еще чуток – и спаслись!

– Мы почти дошли! Смотри!

Слыша свой собственный голос, я с запоздалым ужасом понял, что говорю не я.

Не мог знать этого и Хват, а потому исполнил «мою» команду.

И послушно открыл глаза.

Того, что коварная нежить сможет провернуть такую хитрую штуку, я никак не ожидал. Подлый ырка заговорил с купцом моим голосом. Я настолько опешил, что сам опустил взгляд: сначала на Хвата, а после и туда, куда остолбенело и непонимающе-завороженно смотрел мой попутчик.

Чуть влево от залитой лунным светом кривой дороги…

И в то же мгновение там, в серебристом мраке, зажглись два ядовито-желтых буркала.

Ырка поймал наши взгляды.

Не знаю, каким чудом я смог сообразить так быстро, но в тот же момент я толкнул купца в сторону леса, а сам рванул следом. Хват даже и не думал сопротивляться.

Переходя на бег, нещадно толкая в спину мужичка, я уже драл горло, выкрикивая страшные, какие только мог вспомнить, ругательства. А уж вспомнить было что – наговор бранью обязан знать каждый даже самый начинающий ведун.

Возможно, нам повезло, и ырка, не ожидав такой прыти от своих жертв, чуть растерялся, подарив нам драгоценные мгновения. В то, что мы могли бы обогнать эту нечисть, я не верил. Помнил я поучения старого Баяна: «Ухватив же взгляд добычи своей, ырка движется подобно молнии, и нет спасения от него ни пешему, ни конному…»

Тягучие доли секунд.

Мы только начинали наш суматошный бег, а нужные бранные слова уже слетали с моих губ. И попадали точно в цель.

Бранные слова, стократ усиленные волшбой наговора, словно стрелы, устремились в темноту. Прямо промеж двух светящихся бельм.

Такого жуткого рева я не слышал никогда.

Мертвая, неестественная, чуждая ярость раскатилась по полю хриплым, переходящим в визг криком ырки.

И это дало нам шанс.

Несколько десятков локтей рвущего легкие панического бега, казалось, длились вечность. И пока мы медленно, будто сквозь воду, прорывались к уже близким спасительным первым деревьям, за нашими спинами все еще неистово и яростно кричал ырка.

И это было хорошо, в этом был наш шанс на спасение. Я знал, что, как только смолкнет жуткий вой, мы мертвецы.

«Не обманул Целимир, – подумал я, буквально пиная перед собой низкорослого купца. – Ырку брань хорошо тормозит. Выберемся, отмечу в записях!»

Эта разумная отстраненная мысль будто перенесла меня за много верст в родные капища Ведающих, и оттого внутри стало вдруг спокойно. Это твое ремесло, Неждан: с нечистью с глазу на глаз встречаться, борение да уговор искать. Судьбина такая.

И я с новой силой припустил, прорываясь сквозь темное марево.

Мы рухнули в первые лесные кусты одновременно с тем, как за нашими спинами наступила тишина.

Упали в заросли, покатились, обдирая лица и руки сотнями черных невидимых веток. В падении меня крутнуло вполоборота, и я, оказавшись вдруг лицом к полю, усмотрел перед собой искаженное полусгнившее лицо ырки. Два желтых огонька беззрачковых глаз жадно вцепились в меня, жадно протянулись кривые мертвые руки… Но мертвец опоздал!

Отовсюду из чащи к полевому чудищу уже устремились кривые колючие ветви, разом превращаясь в острые шипы. Норовили проткнуть нечисть, порвать гниющую плоть, навеки скрутить в корнях и утащить в землю.

Ырка отшатнулся, ощерив ряды страшных мелких и острых как иглы зубов. Клацнул челюстью, не отводя от меня взгляда, будто все еще надеялся схватить, вытянуть меня из защиты леса.

Миг постоял он, застыв на безопасном для себя расстоянии от грозных ветвей. И вот нет его.

Исчез.

А я, обвиснув без сил между кустарником и молодыми деревцами-годенками, запоздало ужаснулся: с какой же скоростью могла двигаться эта тварь! Между смолкшим криком и появлением ырки прямо за нашими спинами не прошло и мгновения.

Чудом ушли, чудом.

Я так и лежал, вдруг растеряв все мысли, ощутив жуткую усталость и опустошение.

Где-то за моей спиной шумно и неуклюже пытался выбраться из чащобника улетевший туда Хват.

– Спасибо, батюшка леший, – одними губами произнес я.

А поле уже робко начинало бледнеть. Летние ночи коротки.

В лесу защебетали, проснувшись, первые птахи.

Мертвячка

Сиди дома – не гуляй,

Девка красная.

Хмарь на улице стоит,

Хмарь заразная.

Да и если выкатит

Красно-Солнышко,

Не гуляй – пропадет

Воля-Волюшка.

«Девка красная», Калинов Мост

Было уже темно, когда мы вышли из корчмы, пышущей теплом, по́том, чесноком и терпким испаром браги.

Зима в этом году выдалась мягкая, пушистая, щедрая на снег. Добрая была зима. Даже немного было жаль, что холодная гостья уже шла на излет, нехотя, но готовясь уступить место весне-красавице.

На улице было прохладно, но без зябкого мороза. Даже после жара корчмы не бросало в колотун. Или этому помогали несколько кружек хмельного, которое сейчас острым жаром растекалось где-то внутри.

Я скорее по привычке, нежели от холода, приподнял широкий ворот своего кожушка, искоса глянул на спутника и весело сказал:

– Веди, Молчан, знакомиться со своей зазнобой.

Тот громко расхохотался, лихо сбил шапку на затылок и гаркнул мне прямо в лицо:

– А пошли, друже!

И бахнул костяшками пальцев в медный подносик, который последний час служил ему аккомпанементом для громких песен, а теперь был прихвачен с собой просто от молодецкой дурости. Благо корчмарь поостерегся устраивать бучу знакомцу ведуна (а может, и буйный нрав Молчана был известен хозяину заведения). Да и вещица была пустяковая. К тому же изрядно мятая неугомонным молодчиком.

Продолжая гоготать, спотыкаясь, мы чуть ли не кубарем спустились по дровням корчмы на дорогу.

Тот, кого я назвал Молчаном, был моим давним знакомцем. И это имя подходило ему меньше всего. Был он шумный, буйный, даже излишне бойкий. Вечно куда-то стремящийся, влезающий в самые мутные дела незадачливый рубаха-парень. Крепкий и не дурак подраться, мог он позволить себе ошибки, за которые порой могли надавать изрядных тумаков. Уж и не упомню, где впервые свела нас судьба. То ли на гиблых болотах дело было, когда от кикиморы уходили, то ли в полоне у псоглавцев… Нет, не вспоминалось толком. Видать, совсем хмель память отшиб. Да только с тех пор натыкались мы друг на друга совершенно случайно и в самых разных местах. Воистину: тесен мир, а для нас с Молчаном так совсем с дворик узкий – куда ни поверни, все одно встретимся.

Так случилось и в этот раз.

Путь мой пролегал через земли восточные, хотел я наведаться в славный град Сартополь. Шла молва, что у одного купца вместо сына любимого завелся вежом-подменыш. Вот и гнал меня туда долг мой ведуний да интерес ремесленный: редкая нечисть – вежом, давно упоминаний о таких делах не было. То ли поменялось что в людских обычаях, то ли подменыши стали менее осторожными. Проверить было надобно. А вела меня тропа-дорога в тот град через мелкие деревушки, что приютились под защитой острога Пущий, куда я и решил заглянуть: отдохнуть, припасы пополнить, да и посмотреть на людей, послушать.

Куда ж идти за сплетнями да разговорами, как не к корчмарю? Вот там-то, не успел я даже словом обмолвиться с хозяином, и настиг меня громовой оклик: «Неждан! Гой, Неждан!» После чего я был моментально сгребен в булатные объятия, увлечен на ближайшую скамью к длинному столу и знатно напоен. Шумный Молчан тут и поведал мне, что остепениться он собирается. Вот и осел в сем остроге, завел небольшое дело да и влюбился заодно в красавицу местную, дочку кожемяки одного. Свататься, говорил, собирается.

И вот теперь мы, изрядно набравшись хмельного, на ночь глядя шли знакомить лучшего друга, то бишь меня, с лучшей девицей на свете.

Перекидываясь легкими, ничего не значащими фразами, мы колобродили по главной улице Пущего.

Надо сказать, что еще днем, идя к корчме, я с восторгом разглядывал этот отрог. В кольце высоких стен частокола, разделенного деревянными дозорными башнями, раскинулась широкая слобода. Еще не город, конечно, но уже и не село. Дома богатые, ладно собранные, ставни резные да разноцветные на них, у каждого двора ворота дубовые. Кое-где даже палаты о два или три этажа. Улицы широкие и почти все выложены доской. Челядь местная проходы да мостки чистит от снега, воздвигая сугробы вдоль заборов. А за третьим кольцом улиц, дальше главного соборного места, на холме возвышается крепость дружинная. Красив острог Пущий, растет, богатеет. Скоро быть ему градом.

Я редкий гость в таких больших селениях, а потому с удовольствием любовался тем, как растет мастерство людское. Только как бы тесно не стало на одной земле.

За своими пьяными мыслями я и не глядел, куда мы забрели.

Уже свернув с широкой главной улицы, ведущей большой дугой к внутренним стенам острога, мы двигались по неприметному закоулку. Задние заборы дворов нависали с двух сторон, создавая длинный узкий коридор. Свет оконцев и сторожьих факелов от многочисленных дворов главной улицы сюда уже не доставал, а потому освещен был закоулок лишь сиянием луны.

Я вопросительно посмотрел на Молчана.

– Срежем! – икнул он, размашисто указав направление рукой и чуть не зашибив меня. – До дома Красимирки это самый короткий путь.

– А не поздно ли мы гостями идем? – На морозе хмель отпускал, и в моей голове начинали рождаться здравые мысли. – А то еще кожемяка оглоблями погонит.

– Да я сам его погоню, – совсем уже раздухарился гораздо более хмельной Молчан. – Идем, Нежданчик, не трусь!

Понимая, что спорить с бражным другом бесполезно, я послушно побрел следом. Подхватил только с ближайшего сугроба снежную горсть и протер ею лицо.

Когда мы выбрались из неприятного переулка, Молчан вдруг резко остановился, завертел головой. Будто искал кого взглядом.

Мы оказались на развилке, состоящей из задников нескольких верховных улиц. Махонькая площадка в обрамлении заборов и разбегающихся в стороны темных улочек, не больше сажени в ширину. Здесь все было в снегу, лишь редкие, уже припорошенные следы намекали на чьи-то дневные хождения.

Пустырь.

Пока я оглядывал мрачный закуток, мой друг продолжал озираться, что-то бормоча себе под нос.

– Дорогу забыл до любавы? – хохотнул я и почти сразу осекся, разобрав наконец, что бормочет Молчан.

– Краса? Ты где? Не прячься! – Он все быстрее мотал головой по сторонам, топтался на месте, вглядываясь то в один, то в другой закоулок. Нервно хихикал. – Играешь? От отца убежала, лиса?

Мне это очень не понравилось. Много дурного бродит по ночам, много беды прячет в себе тьма. Много у лиха разных способов одурманить жертву. И сейчас суматошное поведение моего друга не заставляло сомневаться: Молчана крутят мороком.

Но не успел я даже попытаться образумить своего спутника, как тот рванул вепрем в одну из подворотней, вздымая комья снега и мерзлую землю.

Лихо рванул, как на поводе.