Почти рассвет, Леон полулежит на диване и наблюдает за немногими, у кого всё ещё есть силы развлекаться. У него на груди сопит отключившаяся Рейна. Голова трещит, во рту омерзительно горький привкус разочарования. Хочется завести ламбо и сорваться к особняку Канг, вызвать Далию, схватить её за горло и приложить затылком о стену, потом ещё и ещё – пусть кричит, матерится, царапается, но пусть объяснит, что это за дичь. Почему Леону больше не доставляет, почему он хочет видеть её лисьи глаза, почему ладони чешутся от желания прикоснуться к этой белоснежной коже? Почему? Почему? Почему? Слишком много вопросов – ни одного ответа. Леон чуть ли вслух не матерится.

Всю ночь он не чувствовал эмоций, удовольствия, желаний, а тут произнёс про себя её имя, и все механизмы внутри уже заработали, шестерёнки запустились. Одно воспоминание – и у Леона с сердца сходит лавина, разгорается огонь. Далия встала поперёк горла, и Леону впервые не удаётся проглотить, не удаётся забыть. Эта злющая девчонка сидит внутри, коготками раздирает плоть, играется, смотрит высокомерно, ярко улыбается и снова расковыривает, испытывает его терпение, его силу, его волю. Леону бы встать и разнести к чертям этот бар, прихватить Магнуса, поехать топить города в крови, успокоить эту зудящую рану под рёбрами, выдернуть эту занозу. Он этого не планировал, он этого не хотел. Далия временное явление, она должна была пройти на вылет и пройдёт – Леон не может оставить её в себе, так же, как и у себя, – слишком большая роскошь. Даже для самого богатого мужчины этой части мира.

Уже почти утро, лучи только проснувшегося солнца пробиваются сквозь толстые стёкла – их не останавливает даже то, что это обитель похоти и разврата. У солнца свои планы, свои цели и свои желания, ровно так же, как и у Далии, которая смогла сделать то, с чем до неё не справлялся пока никто. Она смогла пробраться в чёрную, пропитанную чужой-своей болью душу Леона, занять удобное место, усесться и свесить свои стройные, самые красивые из всех, что Леон видел, ножки. Ночь ушла, а желания Леона нет – хочется её послушать, хочется увидеть, хоть мельком. Аж за грудиной чешется насколько. Леон аккуратно отодвигает покоящуюся на нём Рейну и, схватив со столика мобильный, набирает сообщение.

Л: Двадцать четыре часа – и ты будешь моей.

Д: Пошёл нахуй.

Ответ приходит моментально. Надо же, строптивая девчонка не спит. Леон улыбается, впервые за эту ночь испытывает эмоции, чуть ли к экрану не липнет. У него резко обостряются все чувства, включаются все эмоции, и плевать, что Далия его только что послала, что почти весь этот город у его ног, а эта воротит нос и виляет задом. Леону хорошо. Будто какой-то алхимик для него все удовольствия мира смешал, собрал в один флакон и дал попробовать.

Л: На хуй пойдёшь ты, и притом, на мой.

Д: Пошёл нахуй, чудовище!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Л: Обожаю тебя, Сахарочек.

Пишет. Удаляет. Снова набирает. Снова удаляет. Отбрасывает телефон в сторону и прикрывает веки.

Королевы не плачут

– Кто? – Леон обходит стол, к которому привязан рыжеволосый мужчина, и вертит в руке трость. По краям от стола собрались люди клана Хан. Магнус, подбрасывая молоток в руке, стоит, прислонившись к стене, и молча следит за другом.

– Кто твой хозяин? Кто подослал тебя в моё казино? Для кого ты собирал данные о моих клиентах? – подряд спрашивает Леон и останавливается во главе стола.

Пленник молчит. Трясётся от страха, всё пытается выпутаться из намертво впившихся в кожу верёвок и продолжает молчать.

– Ну, подумай ещё чуток, – Леон кивает Магнусу, и тот ленивой походкой подходит к столу. Прикладывает к бедру мужчины шиферный гвоздь и одним ударом вбивает до конца. Мужчина кричит от боли, брыкается, но Магнус так же медленно обходит стол и проделывает то же самое и со второй ногой.

– Ещё подумаешь? – спрашивает, нагнувшись к его лицу, Леон. – Ты не торопись, думай, нам некуда спешить, – он хлопает мужчину по лицу и приказывает Магнусу продолжать. Но пленник молит прекратить, говорит, что всё расскажет, и Леон останавливает пытку.

– Вы же отпустите меня? – с маской боли на лице спрашивает мужчина.

– Конечно, отпустим, – Леон заботливо убирает взмокшую и прилипшую к лицу мужчины чёлку.

– Это клан Канг, – выдыхает мужчина. – Я собирал данные о клиентах для них.

Магнус в удивлении даже молоток откладывает.

– Интересно, – цокает языком Леон. – Расскажи, что ты успел им слить.

Через минут пятнадцать Леон Хан, поправляя полы пиджака, идёт к ожидающему его у ворот матовому ламборгини. За ним, на ходу застёгивая до этого закатанные до локтей рукава рубашки, быстрыми шагами идёт Магнус.

– Когда-нибудь я научусь убивать без единого пятнышка на одежде, – сокрушается Магнус и опускается на сиденье рядом с другом.

– Мы только договорились с ними, вроде приняли общую стратегию, зачем им это делать? – Леон заводит автомобиль и выезжает на трассу.

– Я сам эту информацию пока перевариваю, – Магнус хлопает по карманам в поиске зажигалки.

– Я ждал от них первого шага, но не думал, что они рискнут копать под меня до свадьбы. Это глупо. Хотя Инсу умом никогда не блистал. Я могу прямо сейчас отменить эту свадьбу одним щелчком пальцев и истребить весь их род, – зло говорит Леон и задумывается. – Что-то не клеится, что-то тут нечисто. Мне надо будет подумать, – уже спокойно добавляет он.

– Так и мы под них копаем, может, они пронюхали? – спрашивает Магнус и делает первую затяжку.

– Поручи своим ищейкам, пусть навострят уши – я хочу знать обо всём, что происходит на том берегу.

– Поручу, а ты с такой скоростью на свою же свадьбу опоздаешь.

– Мне кажется, ты ждёшь её больше, чем я, – с усмешкой говорит Леон.

– По-моему, ты вообще её не ждёшь.

– Ладно, надо ещё на пару встреч, потом в душ и привести себя в порядок.

– Мне надо переговорить с нашими о безопасности. Место проведения торжества оцеплено нашими людьми, я даже снайперов на ближайших постройках расставил, но ты оставь меня у офиса, я заберу машину, поеду ещё раз проверю, – говорит Магнус и выбрасывает окурок в окно.

***

С самого утра особняк семьи Канг стоит на ушах. Прислуга, стилисты, лучшие визажисты и парикмахеры страны – все носятся между этажами, собирая на главную свадьбу столицы как невесту, так и представителей её семьи.

Далия вообще будто не здесь, будто это не её свадьба, и всё это её не касается. Она словно застывшая посередине дома статуя, вокруг которой кипит жизнь и вечное движение. Девушка бы рада тоже влиться, хотя бы изображать радость и веселье, вот только вросла в пол – не реагирует, не говорит, не двигается. Далия только осознала, только поняла, что теперь она не вокруг пропасти ходит, теперь она сама нырнёт в неё с головой – пара часов, и крышка гроба захлопнется. Далия собирается через силу, сжав зубы, терпит, пока укладывают её волосы, ругается с переборщившим с макияжем визажистом и, выгнав его из комнаты, идёт умываться. Всё валится из рук, всё не получается. Далию раздражают эти голоса, эти фальшивые улыбки и тонны поздравлений, льющиеся из уст ещё вчера чужих людей, резко ставших вдруг друзьями и близкими. Для всех эта свадьба – повод погулять, поразвлечься, отметиться в прессе, для Далии – будто конец света. Её личная плаха, эшафот, сырая могила, Армагеддон.

Что поменялось-то? Что довело до той точки, когда слова «не хочу» приобрели такую контрастность, так чётко встали перед глазами и не то чтобы стереться, они даже не тускнеют, не дают девушке сделать шаг за пределы спальни. «Не хочу» – повторяет одними губами, усерднее трёт лицо ладонями, якобы не замечает смешивающиеся с водой слёзы. Даже себе умудряется лгать. А в голове воют сирены, не затыкаются, не дают нацепить маску безразличия. С трудом смыв плотный слой косметики, Далия вытирает лицо белым полотенцем. Оно вмиг становится серым, и, брезгливо сморщившись, девушка отбрасывает его в сторону.

Далия садится на краешек ванны и нервно раздирает пальцы. Надо, как и всегда, себя уговорить. Надо вдохнуть больше воздуха, выдохнуть, задрать подбородок и уверенными шагами спуститься вниз. Надо не позволить врагам семьи обрадоваться, не показать прессе, что она слаба, не ставить под сомнение выбор отца и договорённость. Далия сможет, пусть даже у неё сейчас внутренности распадаются на атомы. Спустя столько лет её настиг страх перед неизвестностью, который родился, когда отец впервые заговорил о помолвке. Далия тогда с ним вроде справилась, придушила в зародыше, решила перенаправить все мысли и желания только на то, что этот брак сможет ей дать. Но, видимо, не убила, потому что он разросся, с каждой новой встречи с этим мужчиной становился всё больше и больше, а сейчас достиг своего апогея. Далии кажется, она впервые только в этот момент осознаёт масштаб надвигающейся катастрофы, только сейчас понимает, в какую западню она попадёт, поставив одну подпись.

Раздираемая всеми этими мыслями она проходит в комнату, с отвращением смотрит на свадебное платье на кровати и хватается ладонью за горло. Она часто-часто дышит, даже бьёт себя по груди – не помогает. Она задыхается. Далия никогда раньше не сталкивалась с приступом паники, но она знает, что нужен пакет, в который можно подышать, нужно попробовать посчитать про себя, попробовать нормализовать дыхание. Но вся эта теория в голове девушки бесполезна сейчас, потому что она продолжает судорожно ловить воздух ртом, но в лёгкие будто ничего не поступает. Она бьётся о столик в углу, роняет на пол вазу со свежими цветами и следом падает сама, отчаянно пытаясь почувствовать, что дышит.

– Всё хорошо, всё хорошо, – Далия открывает глаза, убирает руки от своего горла и смотрит на удерживающую её голову на своих коленях Вивиан.

– Дыши, давай, вдох, – медленно тянет младшая. – Выдох.

Далия переплетает пальцы с пальцами сестры и начинает следить за губами девушки, дышит по её указанию и понемногу успокаивается. Сердце больше не пытается пробить грудную клетку, дыхание нормализуется, Далия приподнимается и садится на пол.

– Ты вышла из комнаты, – треснуто улыбается Далия. – Ты вышла из-за меня из комнаты.

– Я услышала, как что-то разбилось, и я испугалась, – Ви и сейчас боится, она никогда не видела сестру такой. Да, Далия плачет в её комнате, показывает слабость, в последние дни вообще ходит сама не своя, но, зайдя в спальню, девушка увидела не сестру, а куклу с вывернутыми руками и ногами, бьющуюся в агонии, пытающуюся сделать хоть вдох. Вивиан больше такой Далию видеть не хочет. Боится, что следующий раз может быть последним.

– Ты такая красивая, – Далия тем временем осматривает внешний вид сестры. Ви в бирюзовом платье из тончайшего шёлка, воротник и рукава которого отделаны тонким кружевом. У девушки аккуратно подкрашены глаза и немного блеска на губах. – Ты как будто нереальная, неземная. Ты уверена, что сможешь выдержать церемонию?

– Да, я должна, – тихо говорит Вивиан. – Ты самый мой родной человек, я не могу не побыть с тобой хоть немного.

– Как только мы обменяемся кольцами, тебя увезут домой, я прослежу, – говорит ей Далия и поднимается на ноги. – Минута слабости прошла, а мне надо подкрасить глаза, – девушка шарит по столу в поиске косметички.

***

Рейна отпускает шофёра на мосту, врёт, что хочет прогуляться, и просит не ждать. Девушка, пошатываясь, идёт к перилам моста и, облокотившись о них, смотрит на водную гладь. Раннее утро, над рекой слабый туман, тишину нарушают пока ещё редко проезжающие автомобили. «Прекрасное утро, чтобы утопиться», – думает девушка и даже смеётся над собой.