Абрамов мою реплику никак не комментирует. Пялится в одну точку. Скулы напряжены. Выглядит как статуя сейчас. Не моргает даже.

Полагаю, ему нечего возразить. Потому что я озвучил правду.

Направляюсь в сторону Сашки, и она, завидев меня, идёт навстречу…

3

Роман

Рыжая озадаченно сводит брови.

– Лиса где? – спрашиваю, даже не поздоровавшись.

– Так я думала с тобой, – удивлённо лупится на меня своими огромными глазищами Харитонова.

– Думала она… Звони давай. Я в чёрном списке.

Харитонова, доставая из сумки телефон, откровенно смеётся.

– Косяк на косяке, Беркутов! – театрально возмущается. – Что ж ты, Повелитель Цифр, глупенький такой!

Фу, как меня бесит это сюсюканье с уменьшительно-ласкательными!

– С Лисицыной как с хрустальной вазой надо обращаться, а ты танком прёшь на васильковое поле! – недовольно поучает конопатая.

Чё несёт…

– Слушай, конопля, оставь эти свои советы для кого-нибудь другого.

– Вне зоны доступа, – закусывает губу, в растерянности глядя на экран. – Странно. Может, ушла?

– Что значит ушла? Я не отпускал её никуда! – дико ору, пытаясь перекричать музыку.

– Ой, забавный такой!

Эта дурочка широко лыбится и пытается потрепать меня за щёку. Совсем рехнулась, похоже.

Забавный… Как по мне, так себе качество.

– Пойдём проверим пальто. Если его нет в гардеробе – значит, сбежала от тебя лисичка лесными тропами, – хохочет девчонка, а я закатываю глаза и послушно шагаю за ней.

Если Лисица и впрямь решила в прятки поиграть, то ей однозначно конец. Я ведь предупреждал, что у неё есть только десять минут. Потешается надо мной, ты погляди!

Спускаемся вниз и Сашка болтает с вечно ворчащей гардеробщицей. Номерок не возвращали. Пальто висит себе смирно на вешалке. И, кажется, именно это становится сигналом к тому, что происходит нечто нездоровое. Потому что Лисицыной нет нигде. Ни в зале, ни в холле, ни в переходах, ни даже в девичьих туалетах. Мы уже и Юнусова для поисков привлекли. Обшарили все этажи и углы с первого по пятый. Посмотрели незапертые кабинеты. Но Алёны там, увы, нет. И с каждой секундой тревога всё стремительнее разливается по телу. Не могла она вот так пропасть! Просто не могла!

Уже и долбаный праздник закончился. Недовольную и возмущающуюся молодёжь гонят прочь. Мы же втроём стоим на первом этаже. Лисицыну так до сих пор и не нашли. Я, заведённый до предела, лихорадочно соображаю, что делать дальше.

– Рома, где же она? – ревёт Харитонова, даже не пытаясь сдерживать скатывающиеся по щекам слёзы.

Размазывает по лицу косметику. Уже на панду похожа, ей-богу!

– Саш, найдётся, не переживай, – Камиль гладит её по плечу, но она лишь машет головой и воет пуще прежнего.

– Алёна бы не стала нас так пугать! Что-то случилось! ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ, РОМ!

Вот эта её паника не даёт сосредоточиться совсем! Я и сам уже ничего хорошего не жду. Пропала Алёна. Только найти бы…

Подхожу к охраннику: седовласому и немногословному пожилому дядьке. Сперва он просто отказывается нам помогать. Потом и вовсе чуть ли не посылает меня, предлагающего ему взятку. А в довершение ко всему, вызванивает Пельш, чтобы ей на меня пожаловаться. И вот, спустя пару минут, в её присутствии, наконец соглашается показать записи с видеокамер.

Пока все пялятся на экран, мне вдруг словно кирпич на голову падает. До меня вдруг доходит, что мы не проверили только два места в школе: выход на крышу, где вечно прячутся желающие покурить, и цокольный этаж.

Не говоря ни слова, срываюсь с места и решаю спуститься именно туда.

Пролёт. Холл. Шаги – эхом от стен.

Свет не везде горит. А где включается – не помню.

Иду по коридору, дёргая на себя все двери подряд. Лаборатории физики и химии закрыты. Спортзал и раздевалки тоже. Пётр всегда тщательно следит за этим. Да тут в принципе всё закрыто и опечатано!

Где же ты, Лисица? Душа не на месте. Где?

Сажусь у стены и сжимаю виски. Лампа дурацкая гудит и моргает. Тишина: мерзкая, оглушающая. На куски рвёт меня. Сердце грохочет как барабан. Хочется орать от нахлынувшего отчаяния. От того, что не могу найти её. Не могу и всё…

Встаю и, когда уже решаю вернуться в холл к остальным, вдруг замираю. Моё внимание привлекает дверь женского туалета. Вот вроде ничего особенного, но пульс резко учащается. Табличка, оповещающая о ремонте, красная клейкая лента…

Я отталкиваюсь от стены, встаю и подхожу к деревянной двери. Дёргаю за ручку. Дверь приоткрывается, но с той стороны словно что-то мешает. Пробую ещё раз. Не поддаётся. Хмурю брови.

Что за дела?

– Лиса? – спрашиваю обеспокоенно, потому что мне вдруг кажется, что я слышал какой-то шорох внутри. – Лисица, ты там?

Когда в ответ доносится что-то страшное, просто застываю на месте.

Только бы с ней всё было в порядке… Только бы.

Именно эта мысль последней мелькает в голове. А потом я вышибаю долбаную дверь ногой. Она ударяется о стену. Что-то падает с глухим стуком. Так и есть, закрыли изнутри.

В помещении очень холодно и темно. Из крана с промежутком в пару секунд капает вода. Я слышу не то всхлип, не то судорожный вздох, и предчувствие чего-то жуткого накатывает ледяной волной.

Подсвечиваю фонарём айфона окружающее пространство полуразрушенного туалета, а когда вижу Алёну – теряю дар речи.

Полуголая. В одном белье. Сидит на бетонном полу, у трубы. Волосы спутаны, взлохмачены. Рот заклеен строительным скотчем.

Триллер воочию. Я не успел… Смотрит на меня заплаканными глазами – и сердце горячей кровью обливается.

– Лисица, – не узнаю собственный голос, севший до хрипоты.

Кидаюсь к ней, опускаюсь рядом. Кладу на пол телефон. Пытаюсь развязать верёвку, сковывающую тонкие запястья, но пальцы словно меня не слушаются, и получается не так быстро, как хотелось бы.

– Алён, – тянусь к её ногам, чтобы освободить их от ремня.

Какая мразь это сделала? Похороню живьём! Гниды…

Я стараюсь сохранять показное спокойствие, но у меня ничего не выходит. Сердце неистово колошматится под рёбрами. Громко и тяжело дышу, на секунду сжимая от гнева кулаки, когда она дёргается.

Губы, мои прекрасные губы безжалостно заклеены скотчем. Что за садист? Какого дьявола вообще тут произошло? Почему она без платья?

Я даже думать отказываюсь об этом. Боюсь думать. Боюсь представлять, чего натерпелась здесь моя Лисица.

Нет. Пожалуйста…

– Ммм. – Она зажмуривается от боли, и я вместе с ней перестаю дышать.

– Потерпи, котёнок, пожалуйста, потерпи, – прошу её, а самому выть хочется.

Отпустил её. Ты отпустил!

– Рооом. – Она судорожно хватает ртом воздух, размыкая пострадавшие губы.

Этот отчаянный полушёпот мне не забыть никогда…

– Вот так, иди ко мне, милая. Кто это сделал скажи. Кто? ПРОШУ ТЕБЯ, только скажи, КТО?! – Качаю головой, сжимаю её ледяные пальчики. Целую, пытаясь хоть немного согреть. Опускаю взгляд. Всего на долю секунды.

Твою мать…

Мне словно кипятка на шею вылили. Потому что совершенно точно я вижу кровь.

– Алёна…

Она снова дёргается, когда я трогаю её лодыжку.

Нет, нет.

– Алён… Тут очень холодно, нам нужно тебя одеть. Давай встанем. – Протягиваю ей руку, а самому дурно от тех отвратительных мыслей, которые закрадываются в мою голову.

– Оставь меня, пожалуйста. – Качает головой, прижимая к груди острые коленки.

– Что там? – подыхая от боли, спрашиваю тихо. – Дай я посмотрю, слышишь? Лисица…

– Нет. – Упрямо жмётся спиной к батарее, опускает голову.

– Алён! – повышаю на девчонку голос, снимая с себя рубашку.

Ни черта с собой нет, а она ведь вся продрогла! Сквозняк гуляет страшный. Здесь от силы градусов пять! Пар изо рта идёт.

– Вставай, моя девочка, пожалуйста, прошу тебя, – почти молю. Касаюсь её худеньких плеч, но она только мотает головой из стороны в сторону.

Поднимаю с пола против воли. Ледяная. Околела здесь совсем. Сопротивляется, что есть сил. Такая маленькая. Хрупкая. Беззащитная… Но как же отчаянно она со мной борется! Как будто в агонии бьётся. Меня уже и самого всего трясёт. Нервы на пределе.

– Рома, оставь меня, – отворачивается, а я не могу понять в чём дело. – Уходи. Уходи, пожалуйста, уходи!

– Алён, – крепко обнимаю, настойчиво прижимая к себе. – Куда же я уйду, глупая!

Быстро накидываю на худенькие плечи свою рубашку, заворачивая девчонку будто в кокон. Приговариваю какую-то ерунду, успокаиваю. Сжимаю маленькое девичье тело в руках.

Она беззвучно плачет, робко обхватив меня за шею, и внутри, в это самое мгновенье, что-то надламывается. Безвозвратно.

Кто бы это ни был, он заплатит за всё… За каждую её слезу.

– Ааай, – содрогается вдруг, и я, пользуясь моментом, отодвигаю её от себя. Прикрыться рубашкой она просто не успевает.

Рваный вдох.

И господи… её нога. Передняя часть бедра.

Засохшая кровь: тёмная, сильно контрастирующая с белизной её кожи.

И да, я вижу их… Порезы. Так отчётливо, что это определённо станет худшим из моих кошмаров.

– Убью её, – повторяю вслух, сжимая до хруста челюсти. Так сильно, что скрипят зубы. Так сильно, что скулы сводит судорогой.

Сука. Сволочь бессердечная.

Зажмуриваюсь, желая прогнать навязчивую картинку. Но увы.

Смотри, что ты наделал…

Пять букв. На её нежном теле.

Они ранят словно пули. Отравляют будто яд.

Растаптывают. Размазывают. Уничтожают.

Лисица дрожащей ладонью закрывает от меня рану. Опускает глаза. А я поверить не могу, что всё это происходит наяву.

Г Р Я З Ь

Я никогда себе этого не прощу. Никогда, клянусь…

Провожу трясущимися пальцами по волосам, едва не выдирая их. Мне больно даже просто смотреть на это, а ей каково? Каково ей?

Страшная правда тупыми осколками дерёт сердце.

Это Твоя бывшая девушка.

Это Твой нож.

Это ты виноват.

Только ты…

4

Роман

Плачущие женщины – это, прямо скажем, кошмар для мужика. Харитонова воет. Пельш ревёт, прижимая платок к щекам. Алёна стоит молча, но глаза полны прозрачных слёз. Она тихо извиняется за платье, а я слышать это не могу…

Какое платье? Разве можно думать об этом сейчас?

Циркуль отмахивается, с беспокойством смотрит на девчонку и бежит встречать Бориса Ефимовича. Директора, не так давно отправившегося домой. Что ж, пришлось ему вернуться и отложить отдых на потом.

Медсестра шмыгает носом и начинает складывать свои причиндалы в аптечку. Она обрабатывала ногу Алёне, и я в этот момент, клянусь, погибал вместе с ней. Смотреть на это было невыносимо больно…

Медработник сказала, что порезы достаточно глубокие, но шить не придётся. При этом добавила тихо, что шрамы… останутся. Вот зачем ляпнула? Не останутся. Сейчас столько технологий разных. Я всё сделаю, чтобы стереть это проклятое клеймо. И не только с её кожи…

– Ты как? – осторожно касаюсь ладонью скулы Лисицы.

– Нормально, – шепчет она.

Смотрит на меня своими прекрасными глазами и сдохнуть хочется. Потому что виноват перед ней. Как никто другой виноват.

– Рыжая, – обращаюсь я к Харитоновой, – отвечаешь за неё головой, пока меня нет. Поняла?

Конопатая делает рваный вдох-выдох.

– Хватит ныть, соберись!

Сашка выпрямляет спину, вытягиваясь солдатиком. Послушно кивает.

– Скоро вернусь, хорошо? И найду тебя, – обещаю я своей Лисице, легонько дотрагиваясь губами до холодного лба. Отодвигаюсь.

– Ром, – в её глазах отражается паника.

– Вернусь, слово даю. Всё расскажи Борису, поняла?

Она отрицательно качает головой.

– Не вздумай покрывать её. Ясно тебе? – смотрю на неё сурово.

– Ром. – Она опускает глаза.